|
В.В. РОЗАНОВ С ПЕЧАЛЬНЫМ ПРАЗДНИКОМ Утописты-мечтатели,
понятия не имеющие и никогда не имевшие о
русском народе, вообразили, что за одно
послушание золотых речей их народ этот
отдаст и красное яичко в Христово
Воскресение и братское целование при
встрече друг с другом, — даже отдаленно
знающих один другого людей, — и всю
великую обрядность и наряд церковный и
народный. Народ
послушался было их на несколько месяцев,
но уже теперь испытывает в тяжелых
вздыханиях, что значит променять родную
историю, скованную в груди этого самого
народа, на клубную болтовню разных
заезжих людей и туземных господ,
подражавших этим заезжим людям. Прошло
всего 14 месяцев и Россия испытала такой
погром и разгром самое себя, перед
которым бледнеют все бедствия,
вынесенные нами в нашей многотрудной и
терпеливой истории. Воистину,
нет сил больше терпеть и переносить. Ни
татарское жестокое нашествие, ни
вхождение в Россию Наполеона, ни Крым и
Севастополь, ни половцы и печенеги не
вносили в Россию и малой доли того
крушения сил ее, какое внесли эти всего 14
месяцев. Буквально, мы стоим как бы при
начале русской истории, буквально —
русская история как бы еще и не
начиналась. Приходится опять заводить
все сначала, приходится тысячелетнего
старца сажать за азбуку, как младенца, и
выучивать первым складам политической
азбуки. Ни
о каком красном звоне, ни о каком
ВОСКРЕСНОМ событии не может идти речи в
теперешнем населении России, которое
забыло свою историю и веру, им же самим,
этим населением взрощенную, —
им же самим, этим населением,
возделанную. Виноградарь
сам вырвал лозу, им когда то посаженную, и
пахарь затоптал поле, им вспаханное. Все
это под трезвон разглагольствований, в
которых была бездна злобы и не было
никакого смысла. Кому то понадобилось
возбудить эту злобу,
— кому то понадобилось затемнить этот
смысл. Понадобилось
призвать русских людей друг на друга,
возбудить сословную или так называемую «классовую
рознь», хотя с чужого голоса русские люди
впервые выучились или вернее начали
выучиваться произносить слово «класс».
Как будто князья русские не на тех же
ворогов вели Русь, на которых шли и
простые ратники, вчерашние хлеборобы; как
будто вообще «езда» не состоит из ямщика,
коней и саней... Но
кому то понадобилось распрячь русские
сани, и кто-то устремил коня на ямщика, с
криком — «Затопчи его!», ямщика на лошадь,
со словами — «Захлещи ее!», и поставил в
сарай сани, сделав невозможною «езду». Кому-то
понадобилось приостановить русское
движение, кто-то, явно испугался его и
начал нашептывать ядовитые шепоты о
классовой розни. Кто-то давно начал
мутить и возмущать Русь. Не «классовые
интересы», занимали этого врага Руси. Ему
нужно было ослабить всю Русь. И
вот Русь повалилась и развалилась, как
глина в мокрую погоду. Еще
вернее будет сравнение, если мы скажем,
что она развалилась под идущим
железнодорожным поездом. Со
временем история разберет и укажет здесь
виновных. Хотя и теперь уже очевидно, что
в Государственной Думе четырех созывов
не было с самого же начала ровно ничего
ГОСУДАРСТВЕННОГО; у ней не было самой
заботы о Государственном и Государевом
деле, и она только как кокотка
придумывала себе разные названия или
прозвища, вроде «Думы народного гнева» и
тому подобное. Никогда, ни разу в Думе не
проявлялось ни единства, ни творчества,
ни одушевления. Она всегда была
безталанною и безгосударственною Думою. Сам
высокий титул: «Думы» — к ней вовсе не шел
и ею
вовсе не оправдался. Ибо в ней было что
угодно другое — кроме «думанья».
Образование так называемого «прогрессивного
блока» в ней было крушение последних
ГОСУДАРСТВЕННЫХ надежд на нее. Все
партии соединились даже и националисты,
даже и правые, чтобы ОБЕЗГОСУДАРИТЬ
Россию, сделать из нее толчею так
называемых «общественных элементов» или
общественных сил, не руководимых болею
одною государственною силою и
национальным интересом. Завершающая
формула этого общественного движения,
выраженная в требовании «ответственного
перед Думою правительства», была
особенно интересна в виду того, что сама
Дума обозначалась с тенденцией или с
возможностью предать всю Россию врагу, с
которым эта Россия находилась «в
состоянии войны». Большего абсурда,
большей нелепости, кажется, не
встречается во всемирной истории и в игре
политических сил и страстей. Последствием
было то, чему мы были свидетелями эти 14
месяцев.
Россия
обезгосударилась, но и вышло кое-что
непредвиденное: она перестала кому бы то
ни было и чему бы то ни было повиноваться.
Она начала просто распадаться,
деформироваться, переходить в состояние
первобытности и дикости. Так называемой «русской
культуры», от имени которой было
предъявлено столько требований, — как не
бывало. Зовущий к ответу перед собою
остался сам без имени и без лица. Россию
нужно строить сначала, моля Бога об одном,
чтобы это была летаргия, а не смерть. Так
то мы встречаем праздничек Христов. И
колокол зазвучал сегодня в двенадцать
часов ночи так печально, с такими
дрожащими в себе звуками, как он не звучал
ни однажды в тысячу пятьдесят шесть лет
изжитой нашим народом истории. Самое
страшное из всего, что это оказался и не «народ»,
а какие то «люди». —
«Чьи это люди?» — спрашивают иностранцы,
и отвечают насмешливо: —
«Мы не знаем». Вот
поистине состояние, неизвестное еще в
географии. ________________________________ Эта
краткая заметка Василия Васильевича
Розанова (писаная, как легко догадаться, к
Пасхе 1918 года) была предназначена для
невышедшей тетрадки русского
студенческого журнала «Вешние Воды».
Насколько я знаю, — в России она издана не
была. Редактор-издатель
«Вешних Вод» Михаил Михайлович
Спасовский приводит розановскую заметку
в своих воспоминаниях о писателе. Первое
издание мемуаров М.М. Спасовского увидело
свет в 1938 г. (Русское Национальное
Издательство, Берлин). Через тридцать лет
Михаил Михайлович совершенно
переработал свои записки, — но «С
печальным Праздником» сохранил. Новый
извод книги Спасовского увидел свет в Нью-Йорке
(Всеславянское Издательство, 1968). Думаю,
что вещее слово Розанова – только теперь,
в преддверии Пасхи Христовой 2000-го, может
быть услышано русским православным
человеком, «в земле пусте, непроходне и
безводне», что отзывается на кличку «Эрэф».
— «Россию
нужно строить сначала, моля Бога об одном,
чтобы это была летаргия, а не смерть.» – Страшно сказать, хотелось
бы отвергнуть, — а
нельзя. |