Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.

 

Святая благоверная
княгиня Анна Кашинская

 

Глава VIII

Вторая канонизация
благоверной княгини Анны

ПРИУГОТОВЛЕНИЕ к канонизации началось вскоре же после празднества препод. Евдокии. Психологически ее предрешил закон о старообрядцах (17 апреля 1905 г.), даровавший им вероисповедную свободу и гражданские права. Вся пресса от «Речи» до «Колокола» приветствовала реформу. Пришел конец и остракизму княгини Анны...

       Кашинцы поняли, что история перевернула страницу. По своим политическим настроениям «правые», единодушно замкнутые в свои местные интересы, далекие от политических бурь и страстей, они сейчас же воспользовались веянием религиозной свободы, чтобы вновь добиваться — в который раз! — канонизации своей святой.

       Как часто бывает, большое общее дело начали отдельные люди. Для осуществления всеобщего доброго намерения послужило незначительное событие — письмо кашинского помещика, долголетнего кашинского предводителя дворянства В. П. Кисловского 1 к товарищу обер-прокурора Синода А. П. Роговичу. Выписку из этого письма Рогович счел нужным переслать архиеп. Тверскому и Кашинскому Алексию. С этого все и началось.

       «...Я в общих чертах, конечно, давно знал историю почитания благ. кн. Анны,— писал Кисловской,— но, грешный человек, хотя и участвовал в подношениях иконы ее и даже самому мне при отъезде из Кашина после напутственного молебна поднесли икону Благоверной, особого чувства до сих пор, должен сознаться, я никогда не ощущал. Не помню, чтобы я когда-либо служил молебен перед ракою. Совершенно невольно перед отъездом из Ярославля какой-то внутренний голос мне говорил, чтобы я непременно заехал в Кашинский собор — поклониться св. мощам.

       Приехал я в Кашин вечером и остался там ночевать. Оставшись в Кашине, мне уже неловко было не заехать к некоторым знакомым.

       Часто проезжая мимо собора, я вспоминал первоначальное желание заехать поклониться мощам. Но все время собор был закрыт, и я так и уехал в деревню, не побывав у мощей. Этот раз я даже пропустил одного почтенного старика, местного почетного гражданина, любителя и знатока местной старины, у которого я всегда бывал и любил с ним поговорить... Во время пребывания в деревне я почувствовал какой-то неопределенный, но мучительный укор чего-то недоделанного мною.

       Возратился в Кашин вечером, но так чтобы с ранним поездом уехать в Ярославль. О мощах совсем забыл. Но меня уговорили, и я случайно остался на один день, и так как извозчик уже был подан, чтобы ехать на поезд, то я решил заехать к ранней обедне в собор. Отслушав обедню, я приложился к мощам и, будучи тронут сердечным приветом узнавшего меня священника, решил после обедни к нему заехать. У себя священник завел речь о благ. кн. Анне Кашинской; говорил о продолжающихся чудесах у раки, которые он записывает, и хотел мне дать издание покойного преосвященного Дмитрия — «Тверской Патерик», где, между прочим, он описал житие благоверной княгини. Но книги не нашлось, и мы с ним сговорились, что я заеду еще раз в собор ко всенощной и он мне даст книгу.

       Между тем неспокойное состояние духа у меня, по-видимому, без всякой причины продолжалось. В тот же день я решил навестить и того старика, о котором говорил выше. Он по фамилии Кункин. Это совершенный русский самородок: пропасть читает и интересуется всем. Что касается до мощей, то это у него какая-то давняя idee fixe... Конечно, после первых же слов он заговорил о благоверной княгине и принес старообрядческий журнал «Церковь» № 6 от 10 февраля 1908 г. и прочел мне статью «На крови мученической, к вопросу о канонизации святых».

       Теперь представьте себе картину: в православном храме почивают мощи, когда-то в присутствии царя и патриарха открытые, затем по шатким основаниям закрытые и, несмотря на неоднократные мольбы даже архипастырей, остающиеся без прославления; между тем богомольцы стекаются, пишутся иконы, служатся молебны; и вдруг, совершенно неожиданно отзовется на это какой-нибудь Собор старообрядческих епископов, и в результате даже может возникнуть вопрос о переносе святых мощей, которых господствующая Церковь не хочет признавать, в какую-нибудь старообрядческую церковь... Ведь последствий всего того даже и предвидеть и перечислить нельзя... От одного этого ужаса я сразу почувствовал, как св. мощи и Благоверная Княгиня должны быть всем дороги. Взял я у Кункина и кое-какие материалы, поехал в собор, застал уже конец всенощной, после которой отслушал молебен; получил обещанный «Патерик», уехал не только успокоенный, но с каким-то необъяснимым радостным чувством. По поводу Собора 1677 г. покойный митрополит Филарет между прочим говорил, что слова заключительные: «егда аще впредь чем Бог объявит и утвердит» дают основание, при наличности исцелений и чудес, и без особого Собора вновь прославить Благоверную Княгиню.

       На днях соберусь с силами, разберусь с материалами и напишу в «Русский Народ» все существенные подробности, которые не мог изложить в письме».

       Получив от Роговича выписку, архиепископ Алексий в мае 1908 г. дал распоряжение, чтобы в Кашине был образован комитет, которому надлежит представить все имеющиеся в Кашине сведения об Анне по местным и печатным источникам.

       Город оживился... Кашинцы поняли, что настало время действовать. Спешно избрали комитет и, недолго думая, не ожидая окончания его работ, по почину того же самого почтенного старца И. Я. Кункина, о котором упомянуто в письме, испросили у тверского губернатора разрешение созвать чрезвычайное собрание Городской Думы для обсуждения создавшегося положения. Собрание состоялось 19 июня и вынесло постановление — направить в Петербург депутацию с прошением на Высочайшее имя и ходатайствовать перед Государем о восстановлении прославления благ. кн. Анны.

       К этому постановлению присоединилось и Земское собрание.

       Осенью того же года (20.X) депутация кашинских ревнителей памяти благ. Анны была принята Государем в Царском Селе, а на следующий день Синод заслушал доклад архиеп. Алексия, кашинского земства и горожан, а также и г. Твери, и вынес определение: почитание благ. кн. Анны — восстановить, как это было до Собора 1677 г., а обер-прокурору предложить испросить согласие на это Государя.

       7 ноября Государь определение Синода утвердил.

       Весною 11 апреля Синод опубликовал долгожданное, долгожеланное официальное «Послание к чадам Православной Русской Церкви о восстановлении почитания св. благ. кн. Анны» и назначил днем празднования этого события 12 июня. «Послание» объясняет приостановление Собором 1677 г. церковного почитания благ. кн. Анны разногласиями жития со Степенной книгою и летописями, «впоследствии впрочем дальнейшими исследованиями совершенно устраненными», а неоднократные отклонения ходатайств о возобновлении почитания — осторожностью и предусмотрительностью Церкви: — ожиданием, когда «чудодейственными знамениями и исцелениями Господь Бог утвердит всеобщую веру в святость благ. кн. Анны...»

       13 апреля Определение Синода было в Кашине получено.

       Снова хлынул в собор весь Кашин... При трезвоне колоколов всех церквей, при общем ликовании служили благодарственный молебен.

       Зимою создался комитет для устроения предстоящего празднества. В Кашине шли уже приготовления: со всех сторон текли пожертвования, была заказана в Петербурге драгоценная сребропозлащенная рака, изготовлены в женском монастыре новые одежды для мощей, принялись приводить в порядок город, храмы, общественные здания и мостовые... вырабатывали порядок торжества. По-видимому, всему городу казалось, что канонизация св. Анны сейчас единственно значительное, единственно достойное всеобщих усилий достижение...

       Столь необычайное единодушие объяснимо тем, что в те годы Кашин был еще совершенно православный русский город: ни инородцев, ни инославных, ни даже старообрядцев. Древний торговый город, в бытовых условиях утвержденный, в них почти окаменелый, он хранил полноту старины, как некую святыню (поэтому и св. Анну сумел дохранить до 2-ой канонизации). Революционное движение 1905—1906 гг. осталось вне его. Дурные вести о восстаниях, о террористических актах, конечно, доходили,— их встречали дружным возмущением. Правда, молодежь в подгородних деревнях уже смотрела косо, отзывалась о старине с язвительной усмешкой, но никто на это не обращал внимания... На выборы депутатов от г. Твери во все Государственные Думы кашинцы неуклонно посылали людей «своих», «крайне правых», и не по каким-нибудь высоким государственно-правовым убеждениям, а просто порукою перед избирателями, что все в политическом и социальном строе по существу будет по-старому...

       Патриархальной психологии обывателей соответствовал и стиль самого города.

       Маленький красивый город (8000 жителей 2), раскинувшийся на холмах и земляных валах — остатки древнего Кремля. Кашинка, левый приток Волги,— быстрая, вертлявая речка, столько круто извивающаяся, что она умудрялась умещать девятиверстное свое течение по городу в трехверстном его пространстве; она омывала Кашин со всех сторон, образуя полуостров — центр города: городская площадь, опоясанная солидными торговыми рядами, здание Городской Управы и — главное украшение Кашина — два собора: Успенский и Воскресенский, один подле другого; невдалеке от соборов тенистый Городской сад с крутым валом в глубине его, когда-то в старину насыпь со сторожевыми башнями, а теперь терраса с беседками, откуда от края и до края был виден Кашин.

       Главная улица города — Московская, мощеная огромными круглыми булыжниками, без магазинов, без благоустроенных тротуаров, в темноту едва освещенная редкими керосиновыми фонарями,— тянулась от площади в гору мимо мещанских деревянных домиков и солидных купеческих особняков до самой окраины, до белых стен древнего Сретенского женского монастыря. Другая мощеная улица «Петербургская» бежала в сторону, к вокзалу. Еще было в Кашине 5-6 таких улиц, остальные пути сообщения были дороги и дорожки, улочки и переулочки, то непроходимо сугробные, то невылазно грязные, то пыльносорные или заросшие подорожником в зависимости от местоположения и времен года.

       И все-таки своеобразной красотой Кашина была не одна змеевидная Кашинка со своими крутыми берегами и откосами, поздней весной покрытыми яркой густой травою и золотыми одуванчиками, не только белоснежные соборы и Городской сад, а сочетание их с великим множеством церквей: 25 церквей, 2 собора и 3 монастыря. В прошлом храмов было еще больше. Историки города полагали, что их было в ХV-ХVI вв. не менее 30, а монастырей не менее 13. С течением времени большие монастыри упразднились, деревянные церкви развалились, их заменили каменными, приходы сливались, оставляя памятью о прошлом наименование своей церкви в приделах нового храма и передавали ему свои «святыни» — прекрасные древние иконы.

       Некоторые храмы были богаты, но все приходские церкви в какой-то мере были благолепны: кашинцы свои церкви любили. Быть может, церкви были единственное до революции, что всем было по-настоящему дорого и всех интересовало.

       Особенно привлекателен был Кашин летом. Весь город утопал в зелени, а над садами, огородами и зелеными крышами домов виднелись синие и золотые купола, стройные белые колокольни и золоченые кресты... взгляд встречал их всюду, в какую сторону ни посмотришь, на какой стороне Кашинки ни стоишь. Чудом уцелевшая от татар, литовцев и французов древнерусская красота...

       Некоторое оживление в летний сезон вносили приезжие на лечение местными минеральными источниками (железистыми). Незадолго до 1909 г. (в 1907 г.) на окраине города, на берегу речки Маслятки, впадающей в Кашинку, выстроили над источниками 3 маленьких скромных павильона и разбили сад.

       Однако до самой февральской революции превратиться в значительный курорт Кашину не удалось: приезжих было мало, им приходилось ютиться у обывателей, в городе не существовало ни гостиниц, ни ресторанов, вообще ничего, что необходимо для курортной жизни.

       Многое в Кашине было овеяно стариною, преданиями, уходило корнями в глубь писаной и неписаной истории.

       Кашинский Николаевский Клобуков монастырь до самой февральской революции хранил, как святыню, низкую, тесную деревянную келью препод. Макария Калязинского, которую он своими руками себе построил. В миру боярин Матвей Кожин, он по смерти жены пришел в Кашин (около 1420) из родного села Кожина и принял постриг в Клобукове, а впоследствии основал Калязинский Троицкий монастырь в 18 верстах от Кашина.

       Тихую провинциальную жизнь Кашина в конце апреля (1909 г.) взбаламутили приготовления к торжествам канонизации. К июню город стал неузнаваем, так на улицах стало чисто, многолюдно и оживленно. Начали прибывать богомольцы поездами и по дорогам. Из Ярославля прислали два полка; они раскинули свои палатки на лугу возле Сретенского монастыря. Приехала полиция, появились казаки. Дома разукрасились флагами и гирляндами. У вокзала воздвигли арки с гостеприимным приветствием «Добро пожаловать». На площади сколачивались лавки и ларьки для продажи образков и крестиков, булавок, леденцов и квасу... Почетным богомольцам, духовенству и хоругвеносцам отвели бесплатные помещения. Для народа настроили бараки и навесы, запасли хлеба и кипятильников. Не забыли и врачебную «скорую помощь»...— словом, Кашин приготовился принять тысяч до 100 богомольцев.

       С особым нетерпением ожидали приезда единоверцев и любопытствовали: приедут или не приедут непримиримые старообрядцы?

       Единоверцы приехали, петербургские и московские, со своими священниками, хорами, канонархами и чтецами; они привезли в дар св. Анне огромную лампаду — чудо филигранной работы — и денежный вклад, дабы она теплилась неугасимо.

       Прибыла в Кашин и группа старообрядцев белокриницкой иерархии и беспоповцы.

       В первых числах июня стали съезжаться архимандриты и игумены Тверской епархии, духовенство тверских уездов и других губерний, появились паломники издалека: Сибири, Кавказа, Архангельска... Прибыл архиепископ Тверской Алексий. В это время уже все было готово в Воскресенском соборе.

       Еще весною (25.IV) после торжественной литургии перенесли раку благ. Анны из холодной половины собора в теплую. 230 лет стояла она неприкосновенной! Там останки были переложены в новую, с золотыми украшениями, кипарисовую гробницу и облечены в новые одежды, работы сретенских монахинь. Гроб поместили во временную раку и прикрыли большой иконою Анны. В холодной половине начались приготовления: построили каменный помост и воздвигли сень на золоченых столбах с золотою короною сверху, а по сторонам убрали сень малиновым бархатом.

       Вслед за архиепископом Тверским прибыли и другие архиереи (всего 13), тверской губернатор, разные административные лица и военное начальство, 10-го приехала вел. кн. Елизавета Феодоровна, неизменная паломница на все выдающиеся церковные торжества. Молитвенная, монашеского облика, хоть не по-монашески одетая, с биографией, в которой трагическое вдовство завершилось впоследствии трагическим концом, она уже тогда напоминала древнерусскую «благоверную княгиню».

       11-го прибыл митрополит московский Владимир, обер-прокурор (Лукьянов) и много высокопоставленных лиц из Петербурга и Москвы.

       Первый крестный ход прибыл в Кашин 10 июня к вечеру из Красного Холма... За ним — Бежецкий. Оба шли в очень тяжелых условиях — в дождь, по лужам и грязи, по неровным размытым дорогам, которые и в хорошую-то погоду неудобны.

       После них прибыли депутации из Ярославля и Костромы (поездом).

       Наконец, 12 июня к полудню пришел грандиозный тверской крестный ход. К тверитянам присоединились Корчева, Кимры, Осташков, Клин, Арзамас и несколько поволжских сел. От Твери до Калязина плыли на пароходе, от Калязина до Кашина 18 верст шли пешим путем в сильную жару, по пыли. Хоругвей, крестов, икон без счету... и богомольцев несметная толпа. Кимры несли в дар бархатный покров, шитый золотом, с изображением св. Анны во весь рост. Тверитяне — икону благ. кн. Михаила и благ. Анны в вызолоченных ризах. Приношением Корчевы была большая картина-икона «Прощание кн. Анны и кн. Михаила перед отъездом в Орду»: на торжестве она будет так восхищать и умилять богомольцев бесхитростным изображением всем понятного горя Анны, что они начнут обрывать ниточки «на память» и принудят унести и спрятать ее в соборном алтаре.

       Встречать крестный ход вышли два архиерея и 20 священников. Гостей провели в собор на торжественную панихиду — последнюю из бесчисленных панихид, которые за последние дни служили у раки непрерывно.

       После полудня стали пускать народ в собор для лобзания гроба, в сущности это были часы, отведенные для жаждущих чуда исцеления. Повели и понесли больных, слепых, калек, расслабленных, потащили кликуш... Очевидцы свидетельствовали впоследствии (с указанием своих фамилий и имен) в «Тверских Ведомостях» о случаях проявления «веры, которая горами двигает»...— о совершившихся чудесах. Весть о каждом чуде мгновенно облетала город.

       Главная торжественная служба была в тот день (12 июня) вечером. Совершалось всенощное бдение одновременно в Воскресенском и Успенском соборах и на площади, на помосте перед картиною «Прощание св. Анны с св. кн. Михаилом». На литию из обоих соборов вышли две огромных процессии духовенства с певчими и хоругвями. Одна обогнула Воскресенский собор с западно-южной стороны; другая — из уважения к единоверцам — с западно-северной стороны («посолонь»). На помост вошли 12 архиереев и два протодиакона, остальное духовенство (30 архимандритов и около 100 священников) разместились у его подножия,— и началось дивное соборное торжество...

       Вся площадь была заполнена до тесноты: на валу за соборами, на крышах, на деревьях, на фонарях и папертях, на каждой пяди земли, выступе или перекладине всюду были люди... В лучах заходящего солнца сияли золотые и серебряные облачения, драгоценными камнями усыпанные митры; сверкая бронзовыми подвесками, колыхались хоругви в руках у хоругвеносцев в ярких, блестящими галунами расшитых, кафтанах...

       На паперть Воскресенского собора вышел протодиакон московского Успенского собора Розов, обладатель редкой красоты и изумительной звучности голоса, и прочел внятно на всю площадь «Послание св. Синода к чадам Православной Русской Церкви о восстановлении почитания св. Анны». Хоры грянули тропарь «Днесь восхваляем Тя, преподобная Мати, великая княгиня Анно...», тот самый тропарь, который народу запрещено было петь в течение двух столетий. Залились трезвоном колокола, загудел раскатами 600-пудовый соборный колокол, возвещая о восстановлении церковной славы благ. кн. Анны...

       После благословения хлебов процессия вернулась в соборы.

       На утрени перед «Хвалите» из алтаря вышли митр. Владимир с духовенством. Сияющий сонм обступил раку, митр. Владимир, окадив гроб, коленопреклоненно прочитал молитву св. Анне и несколько священников подняли гроб на плечи и с торжественной медлительностью при пении «Преподобная Мати Анно, моли Бога о нас...» понесли его на катафалк посреди собора.

       После «Хвалите», величания (последнее величание пели единоверцы своим особым строгим распевом) и Евангелия о мудрых девах началось лобзание святыни. Обряд этот длился не только во время всенощной, но и всю ночь до утра.

       В соборе присутствовало до 5000 человек, на площади и прилежащих улицах несколько десятков тысяч. Всем хотелось в эту ночь проникнуть в собор, и солдатам и полиции стоило не мало труда не допускать давки и устанавливать людей в очередь.

       У св. мощей горело свечей без числа и до утра служили молебны.

       Была тихая теплая ночь. Народ не расходился: одни тут же близ собора спали, другие, собравшись кучками, пели молитвы... Впоследствии узналось, что вел. кн. Елизавета Феодоровна среди ночи пришла одна со своей горничной в собор из Сретенского монастыря и долго пребывала у гробницы, а потом, замешалась, неузнанная, в толпу и беседовала с богомольцами. Наутро перед литургией крестные ходы кашинских церквей соединились с пришедшими издалека. Образовалось как бы громадное ополчение с иконами, крестами и хоругвями... Священники повели его в собор, кропя путь и народ святой водою.

       Пришедших встретили на паперти митр. Владимир с архиереями и архимандритами (30) и прочим духовенством. Хоругвеносцы со «святынями» остались на площади, их расставили полукругом, а духовенство проследовало в собор.

       В это утро в Воскресенском соборе присутствовали только «избранные»: приехавшие высшие гражданские и военные власти, обер-прокурор, «высокопоставленные богомольцы», представители дворянства и именитого купечества. Одновременно служили литургию и в Успенском соборе. Тут все было проще — общедоступно-народно. Архиерейская кафедра стояла на площади, народный хор пел тоже снаружи, архиепископ со священнослужителями на малом и великом входе появлялись в дверях, на паперти. Создавалось впечатление, по словам очевидцев, что Успенский собор — алтарь; площадь — наполненный людьми храм Божий, без стен, окон и дверей, лишь накрытый куполом голубого неба...

       По окончании литургии был молебен, и наступили заключительные минуты, венец всех торжеств — обнесение мощей вокруг соборов.

       Накануне земная Церковь оповещала о канонизации Анны, воспевала-восхваляла ее, лобызала ее, всю ночь не отступая от ее гроба; теперь благ. Анна сама являлась народу, выходила из собора ему навстречу. Только это символическое значение мог иметь обряд обнесения св. мощей, только этим и объясним трепет священного восторга, охвативший толпу, когда в пролете соборных дверей показалась высоко поднятая, золотом блистающая гробница... Ее поставили на носилки, накрыли расшитым золотыми узорами малиновым бархатным покровом; понесли ее архимандриты в осенении рипид, сопровождаемую митр. Владимиром, архиереями и длинной вереницей почетных паломников, в прибое колоколов, в волнах ангельского славословия — пения тропаря — в томных аккордах «Коль Славен» полковых оркестров... Народ устремился гробу навстречу, людям хотелось, если возможно, прикоснуться к нему, если возможно, пасть ниц на его пути... но порядок нарушен не был: хоругвеносное ополчение и солдаты натиск сдержали. В воздухе только замелькали платки, куски холста и полотенца, которыми, по древнему обычаю, женщины одаривали в такие праздники любимых святых.

       Шествие вернулось в собор. Здесь гробницу опустили в золоченую раку под сенью, ближе к южным вратам придела «Всех Святых» (где спокон веку она и стояла). Митрополит Владимир прочитал коленопреклоненно молитву благ. Анне. Возгласили многолетие — и последование церковного торжества было окончено.

       Все, что было в тот день потом, уже «мир сей»...

       Хозяин торжества, тверской архиепископ Алексий, окруженный архиереями и гостями, принимал депутации в зале женской гимназии. Читались приветствия, адреса, телеграммы. Потом в Городской Думе был банкет. Была здравица за Государя с возглашением многолетия. Оркестр играл «Боже царя храни». Читались тексты телеграмм Государю от Кашина и от собора иерархов и духовенства, была еще телеграмма от тверского губернатора. Эти же телеграммы губернатор прочитал с балкона народу, стоявшему под окнами Думы. Толпа кричала «Ура! Ура! Ура!..» и пела «Боже, царя храни».

       К вечеру начался разъезд.

       Однако моление у раки св. Анны не закончилось. Для старообрядцев-единоверцев только еще началось.

       В Воскресенском соборе в тот день вечером епископ Гермоген Саратовский служил всенощную. Сослужили ему единоверческие священники, участвовали старообрядческие певчие (два хора), канонархи и чтецы. Молящиеся стояли с лестовками (четками) в руках, с подручниками для поклонов и крестились двуперстно. Служба длилась с 6 часов до полуночи.

       Наутро была в соборе литургия тоже для единоверцев. Длилась она 5 часов.

       И вечером, и утром в соборе присутствовала группа старообрядцев Белокриницкой иерархии и беспоповцы.

       В 3 часа того же дня в зале Городской Думы состоялось открытие «Братства св. благ. Анны Кашинской» под председательством архиеп. Алексия. В зале присутствовали лица крайне правого политического направления: архиереи, местное и приезжее духовенство, представители губернской администрации и правой общественности, много кашинских граждан, несколько единоверцев и группа австрийского старообрядчества со своим вождем (Бриллиантовым).

       Этим собранием заключилась «мирская» программа торжеств. 13 и 14 июня покинули Кашин крестные ходы. Разъехались и все почетные гости.

       Однако паломничество ко гробу не прекращалось: одни богомольцы сменяли других в течение всего лета. Особенно было в этом году многолюдно 21 июля, в день празднования первого обретения мощей св. Анны (в 1649 г. после явления ее пономарю Герасиму), испокон веку привлекавший почитателей. Даты 2 октября (кончина благ. Анны) и 17 ноября (перенесение мощей из Успенского собора в Вознесенский в 1817 г.) тоже стали посещаться усерднее прежнего.

       Летом того же 1909 г. отметила память благ. Анны и Сибирь. В Иркутске 11 и 12 июня во всех церквах служили торжественные всенощные и литургии с молебном перед иконою св. Анны. В те дни вокруг Иркутска горели леса, стояла 40-градусная жара, люди задыхались от жары, дыма и пыли. Началось бедствие — падеж скота. 13 июня погода изменилась: полили дожди. Верующие люди видели в этом проявление заступничества благ. Анны.

       Зима 1910 г. отмечена знаменательным событием: 22 декабря был освящен храм во имя благ. кн. Анны Кашинской — в Петербурге, на Выборгской стороне, на Сампсоньевском проспекте (придел в храме во имя Нерукотворенного Спаса в подворье Кашинского Сретенского монастыря).

       В тревожные годы войны и первые годы революции гробница Анны оставалась неприкосновенной святыней. По-прежнему, даже больше прежнего, служили ей молебны, благословляли ее иконою уходящих на войну. Быть может, образ благ. Анны, запечатленный в житии и предании, даже стал русским людям ближе, понятнее. Вспоминалось, что благ. Анна тоже провожала мужа и сыновей в ту опасную неизвестность, откуда часто не возвращаются; хоронила и оплакивала их; тоже принуждена была бежать и скрываться, в то время как громили и жгли ее тверское гнездо, а потом жила «в нищете и убожестве», утешая запуганный тверской народ...

       Агиология не может ограничиваться исследованием форм культа святого или изучением типа его святости, она не может оставить без внимания участие его в духовной жизни народа.

       Благоверный кн. Михаил Тверской и благ. кн. Анна — два светильника Тверского края. Религиозная миссия каждого из них связана с русской жизнью по-разному. Почитание обоих сложилось также раздельно: мощи Михаила Тверского всегда оставались святыней Твери, благ. Анны — святыней Кашина. Никогда не было попытки или побуждения их гробницы соединить, словно каждому было положено свыше особое назначение.

       Михаил Тверской оставил Русской Земле пример и завет «христианской» власти, религиозно-нравственно ответственной за народ и перед народом. Не отрекаясь от тверского «стола», не покинув своих тверичей на произвол судьбы, он принял на себя и на себя одного все, что приуготовили месть и коварство кн. Московского Юрия Даниловича, и этим спас Тверское княжество от татарского погрома. Пример жертвенной смерти одного за всех, завет власти-служения и дарован русскому народу в святости кн. Михаила Тверского...

       Благоверная княгиня Анна дала образ святой женственности: безропотная покорность воле Божией, охраняющая доброта, смиренная, несудящая любовь — типичные черты русской женской праведности. Она 300 лет оберегала город от напастей, отзывалась на молитвы о помощи, о цельбе, заступе и утешении всех притекавших к ней.

       Святые не только сияют, они духовно живут в народе, они помогают народу нести крест истории, т. е. осуществлять, несмотря на противоборствующие силы, свое предназначение. Это не значит, что их творчески попечительная любовь и мудрая воля стремятся содействовать прежде всего экономической и военной мощи государства, укреплять существующую власть для защиты порядка и чьих-либо привилегий,— они охраняют самое бытие народа и духовные дары, свыше ему дарованные, помогают себя «исполнить». Это и есть участие святых в истории.

       Если высокой и чистой поэзии дано некое сверхчувственное познание, если своей тончайшей, прозрачной интуицией она прикасается к тайнам жизни, то она необманно почуяла, что святые с народом неразлучны, и легенда о русских святых, о том, что они покинули свои раззолоченные гробницы, расшитые золотом покровы, драгоценные ризы и сияние неугасимых лампад... оставили земное величие и ушли в народ, в нищету и труд, на общие скорби и «страсти»,— таит в себе провидение нового образа русской святости: самые обыкновенные, безвестные жизни, скромное существование под «зраком» трудящихся, затерянное в тесноте «мира сего», и в то же время «не от мира сего» по религиозному значению этого внешнего «как все», по силе благодатного воздействия на мир святой человечности:

Господеви поклонитеся
Во Святом Дворе Его.
Спит юродивый на паперти,
На него глядит звезда.
И крылом задетый ангельским
Колокол заговорил,
Не набатным, грозным голосом,
А прощаясь навсегда.
И выходят из обители,
Ризы древние отдав,
Чудотворцы и святители,
Опираясь на клюки.
Серафим — в леса Саровские
Стадо сельское пасти,
Анна — в Кашин, уж не княжити,
Лен колючий теребить.
Провожает Богородица,
Сына кутает в платок,
Старой нищенкой оброненный
У Господнего крыльца.

———

       Примечания:

       1  Теперь он был ярославским вице-губернатором. Обратно в текст

       2  Кашин вел крупную торговлю льном. Обратно

———


       Пo книгe СВЯТАЯ БЛАГОВЕРНАЯ КНЯГИНЯ АННА КАШИНСКАЯ, Московское подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1996 г.

На заглавную страницу