Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.
Глава IV
ОСЛЕ трагедии 1339 г. наступило мирное правление Константина, третьего сына Анны. Сидел он на княжении «тише воды, ниже травы», только бы не прогневить, не потревожить Москву и Орду; ни слова протеста, когда Калита взял главный колокол от соборной церкви Спаса и велел перевезти его в Москву, тот самый колокол, который в Успение 1327 г. призывал народ к восстанию против Щелкана...
Первые нелады в дружной семье Анны начались незадолго до смерти Константина Михайловича, в 1346 г. «Бысть нелюбие у кн. Константина Михайловича с кн. Настасьей» — отмечает Никоновская летопись. По-видимому, Константин стал притеснять вдову погибшего брата Александра Михайловича и его сыновей. Тогда старший из Александровичей — Всеволод, князь Холмский — отправился в Орду жаловаться на дядю, а тот поспешил вслед за ним; до разбирательства ханом тяжбы дело не дошло: Константин Михайлович в Орде скончался. Тверской стол перешел последнему из Михайловичей — Вaсилию Кашинскому.
Однако семя раздора уже было брошено, вскоре появились и ростки. Долгое княжение (около 25 лет) Василия Михайловича, этого «Вениамина» в семье Анны, ее любимца, с которым она почти никогда не разлучалась, увы, явило картину печальную: споры тверских князей между собою, ссоры, жалобы в Орду, в Москву, во Владимир (митрополиту Алексию), вооруженные столкновения друг с другом, иногда с грабежами, полонами, штрафами...— тлетворный дух вражды («нелюбия»), соперничества, зависти... веял над Тверской Землею.
Сначала старший племянник Всеволод Холмский (тот самый, который ездил судиться в Орду с покойным Константином Михайловичем) согнал своего дядю Василия Михайловича Кашинского с Тверского стола и сел на его место. Только через три года (1349 г.) тверскому епископу Феодору удалось убедить захватчика вернуть дяде Тверь. Тогда Василий Михайлович оставил в Кашине своего сына Василия (Никонов. лет.), а сам сел в Твери, где и пребывал до 1364 г.
Через 14 лет после первой распри — новая ссора, с другим племянником, братом Всеволода — с Михаилом Александровичем, кн. Микулинским. Началась она по поводу завещания родственника, кн. Симеона Дорогобужского, завещавшего свой удел, в обход прямых наследников, своему любимцу Михаилу Александровичу, а кончилось — борьбою за стольный город Тверь. Ссорились долго: то Василий с кашинцами грабил и пустошил тверские области, то Михаил ходил с вооруженной силою на Кашин и громил кашинцев (1366 г.).
Во время раздоров соперники приводили: один (Михаил) литовцев, другой (Василий Михайлович) — московские полки. Теперь уже не одна Орда посредник и судья, но и Москва. И судья лукавый, в спорах Москва всегда на стороне своих сторонников, независимо правы они или не правы. Ордынские приемы властвования московкие политики усвоили твердо... Поддерживала сторонников Москвы и Церковь в лице митр. Алексия...
Ссорились тверские князья по мотивам личным и местным, каждый хотел повыгоднее устроить свои удельные дела за счет родственников. Круг политических интересов сузился, психология стала захолустной, державных притязаний на первенство на Руси, на Владимирское княжение, на Новгород не было и в помине, утрачено было и повышенное чувство достоинства независимого русского князя. Во время княжения Василия Михайловича вся тверская жизнь увязла в болоте родственных дрязг. Один только умный, решительный и предприимчивый кн. Михаил Александрович Микулинский, сильный крепкими родственными связями с Литвою 1, напоминавший смелым нравом деда Михаила Ярославича, только он, любимец тверитян, но уже под конец жизни кн. Василия, стал выдвигаться как борец за независимую Тверь и готовиться к схватке с Москвою. Она произошла в 1368 г.: Ольгерд, вместе с Михаилом Александровичем и тверитянами, пошел войною на Москву. После 49-летнего благодушного существования под татарским крылом, Московское княжество испытало все ужасы вражеского нашествия: резню, пожары, полоны...
Василий Михайлович свидетелем бедствий своей союзницы Москвы уже не был: он скончался до нашествия. По смерти его тверской стол, теперь уже законно, достался победителю — Михаилу Александровичу Микулинскому. Это событие уже вне истории княжения четырех сыновей Анны.
Все четыре Михайловича не только не достигли возвышения Твери, но утратили и былое ее первенствующее значение. Исторический надлом в судьбе Тверского княжества совпал с трагическим концом судьбы Михаила Ярославича и его сыновей Дмитрия и Александра: княжение Константина и Василия лишь этот надлом выявило. Оба брата в отрочестве пережили гибель отца, унижение княжеской семьи, впоследствии — погром Твери; пережитое оставило глубокий след, в обоих чувствуется неуверенность в себе, робкая оглядка, склонность к интригам, узость интересов, они ищут покровителя, цепляются за Орду, за Москву, за митрополита Алексея и одновременно, как часто свойственно униженным людям, непрочь при случае потеснить какого-нибудь младшего или слабого члена семьи.
Во время княжения Василия Михайловича никакого участия в тверских событиях Анна не принимала, со страниц летописей ее имя исчезает почти бесследно. Зато житие ее, составленное в XVII в. для канонизации, дав автору свободу творчески использовать предание, обогатило русскую агиографию подлинной поэмой, изобразив последний период жизни Анны, как восхождение ее от мира сего, через иноческие подвиги поста, молитвы и безмолвия, к святой кончине.
Отношения поэзии и истории мы уже коснулись. Поэзия, стилизуя историю, т. е. запечатлевая типичные проявления действительности, не извращает общую схему исторической реальности, а либо ее преображает, либо передает дух времени, живописует быт, характерные образы, душевные состояния и переживания современников, дает отчет в том, чем люди в известную эпоху жили, чему радовались, как и отчего страдали, волновались, чем восторгались... Житие Анны облекло в ризы красоты и славы ее исторический образ. Оно не биография Анны, и даже не ее портрет, а образец для подражания потомству, завет ему, греза, идеал, «похвала»... Составитель жития не мог своевольно, не сделав грубой художественной ошибки, пренебречь типом древнерусской «благоверной княгини»-праведницы. Анна — инокиня жития — знакомый народу, любимый им образ настрадавшейся русской женщины, которая, как обычно бывало в Древней Руси, обрела, наконец, за монастырской стеной покой в Боге. Образ этот мог возникнуть только из потребности любования, умиления, почитания... т. е. радования о красоте святости. Историческая Анна, супруга исторического лица — Михаила Тверского — дала самый повод для очередной религиозно-поэтической разработки темы русской женской духовной красоты, в этом ее великая церковно-историческая заслуга, и память об этой заслуге не угасла и до наших дней...
Анна приняла монашество, вероятно, между 1339-1346 гг., в княжение Константина Михайловича. Так отмечено в житии.
Это были годы сравнительно мирные, а для Анны после гибели Александра и внука Феодора — крайний предел страдания. Измученная горем, она повлеклась от земли к небу, лишь в религиозном подвиге обретая утешение.
Сыновья Константин и Василий были уже люди взрослые, семейные (Василий Михайлович женился в Брянске еще в 1330 г.), в опеке не нуждавшиеся, и в последние годы перед постригом Анна в миру была старицей-молитвенницей и религиозно-нравственной наставницей для своего семейного окружения, не только вдовствующей княгиней-матерью. Так изобразило Анну-вдову и житие.
К монашеству Анна была приуготовлена всей своей предыдущей жизнью. Родной Ростов воспитал ее в вере и благочестии, научил покоряться воле Божией, т. е. принимать свою земную долю, как дарованную свыше. Эту послушливость Богу сохранила она до смерти. Если бы не крепкая вера и несокрушимость женского терпения, этой верой взлелеянная, вряд ли по естеству она могла вынести свою беспросветно-скорбную жизнь...
В годы вдовства Анна уже являла тот идеальный образ «благоверной княгини» (так изображает ее житие), который был монашеству столь близок, что почти ему уподоблялся. Она строго блюла устав с его постами, воздержанием и молитвою, благотворила нищим сиротам и вдовицам, была страннолюбива, питала убогих, заступалась за всякую беспомощность и беззащитность...— наконец, сыну Константину наказывала любить Бога, быть князем правого суда, «от насилия изымать сирых и убогих», ненавидеть лесть приближенных... «Анна цвела добродетелями и Богу угождала...» — восторженно повествует житие.
Однако одно дело жить в миру вдовствующей вел. княгинею, пребывая «в чести, славе и покое» и быть почитаемой, «аки царица, от бояр и ото всех людей», другое — «в безмолвии единому Богу молитвою беседовати», сочетать то и другое трудно. Нельзя одним оком зрети на небо, а другим — на землю, еще невозможнее в суете мира «от всего сердца Богу единому работати... прелесть века сего помрачает очи душевные и ослепляет мысли умные или запинает во всякой добродетели...» Такими рассуждениями приходит Анна к решению покинуть семью и княжий двор.
Свое намерение Анна осуществляет быстро и просто. Уходит из дому и направляется в Девичий монастырь, именуемый «Софийский», и в храме Премудрости Слова Божия, «обливаясь слезами, поклоняется Богови», а потом в «великом смирении пометает себя (кланяется в ноги) находящимся тут же постницам (монахиням) и молит их с кротостью, дабы они приняли ее в свой лик...» Великое смирение ее изумляет постниц: «Яко раба молит нас, госпожа всем сый...» Весть о решении княгини Анны затвориться в обители вызывает бурю... Кн. Константин, бояре, народ, все подняли плач столь великий, что даже постницы дивились, «как такой плач не мог отторгнути благоверную княгиню от любви Божией». Но Анна была непреклонна и «повелела себе пострищи...»
Далее идет описание жизни Анны (в постриге Софии 2) в монастыре. Житие следует образцу всех монашеских житий, перечисляя подвиги Анны-инокини: «молитва, бдение всенощное, слезы, томление себя алчбою и жаждою...» Особо отмечено ее смирение и кротость, как защита от козней «врага» и ее послушание: «Имела послушание ко всем равно постницам и покоряшася о Господе». Скоро своими добродетелями она превзошла всех постниц.
В эти годы Анна ни с кем из мирских, кроме сына Константина, бесед уже не вела. Константин приходил (иногда с боярами) за благословением или за словом назидания; она учила его, как он должен бояться Бога, на Него уповать, поминать смертный час, «не гордиться величеством господства своего, ненавидеть неправду и во всем последовать отцу вел. кн. Михаилу...»
День ото дня просвещала Анна душу свою «божественным светолитием», отмечает житие, «очистила ум от помыслов и старалась постигнуть бесплотных ликостояние, подвизаясь, как бесплотная во плоти, дабы стяжать дар боговидения и рассуждения».
Сколько лет провела Анна в Софийском монастыре установить с точностью нельзя. Во всяком случае, в 1358 г. она была уже монахиней. В Никоновской летописи под 1358 г. говорится о кончине сына Михаила Александровича (Александра) «в Софийском монастыре у бабы его Софии». Кто эта баба София? Либо баба самого Михаила Александровича, тогда это — благ. Анна; либо баба скончавшегося княжича, т. е. вдова погибшего в Орде Александра Михайловича. Но имя вдовы его не София, а Настасья, и в Никоновской летописи упомянуто под 1365 г. о преставлении во время моровой язвы вел. кн. Настасьи Александровой,— поэтому возможно допустить, что Анна (София) уже была инокиней в Тверском Софийском монастыре в 1358 г.
По житию Анны, любимый сын ее Василий Михайлович прибыл в Тверь и умолял мать переехать в его удел, в Кашин, где он построил для нее монастырь. Если вспомнить летописные данные о том, что в 1364 г. Василий принужден был безвозвратно уступить Тверь племяннику Михаилу Александровичу и перебраться в свой удельный Кашин, то очень вероятно, что Анна прожила в Софийском монастыре по 1364 г., когда сын приехал за нею, дабы увезти ее к себе из враждебной и зачумленной Твери (в том году от чумы погибло 8 членов тверского княжеского дома, множество бояр и народу). Однако эти исторические данные в житии опущены и вместо них там одни лирические излияния.
Василий умоляет кн. Анну дать кашинцам радость «лицезреть ее святое ангелоподобное лицо и насладиться ее сладким учением». Анна кротко, но твердо отклоняет мольбу: «Чадо мое возлюбленное, не может быть ложным обещанием до последнего издыхания оставаться на едином месте и там терпеть всякую скорбь Христа ради... Если оставлю град сей, буду подобна ищущим славы мира сего... Как оставить город в нем же даровал всещедрый Бог страстотерпца и моего супруга кн. Михаила, ходатая к Богу за город, заступника и помощника... Ни, чадо мое, ни, перестани понуждати мя переселиться во град свой...»
Но Василий, припав к ногам ее, со многими слезами умоляет неотступно от имени кашинцев: страстотерпец кн. Михаил — заступа Твери, но пусть кн. Анна впредь заступает Кашин...
Почувствовав, что мольба сына не без воли Божией и Василий послан к ней Провидением, Анна отвечает: «Сын мой возлюбленный! Господу угодно, чтобы было по твоему желанию...» И она обещает прибыть в Кашин и оставаться там до смерти.
Следует прощание Анны с родной тверской обителью.
Созвав постниц, она объявляет о предстоящей разлуке. Плач постниц, прощание Анны, ее последние слова наставления и любви — мелодия красивых чувств. Автор жития несомненно обладал тою изящною чувствительностью, которую, вероятно, ценил благочестивый древнерусский читатель.
— Куда грядешь, госпожа наша? Почему хочешь разлучиться с нами? Разве мы в чем-либо прогневали тебя или совершили неправду перед тобою или скорбь нанесли твоему терпеливому смирению?..— с плачем вопрошают постницы.
— Не плачьте, сестры мои,— утешает Анна,— мой сын слезно молит переселиться в Кашин, я отказывалась, чтобы не покинуть вашего постнического пребывания. Но он настаивает. Я рассудила: это Божий Промысл... хочу исполнить волю Божию к сыну моему, благоверному князю Василию. Вы же, сестры мои, оставайтесь здесь с Богом и в молитвах поминайте мое смирение...
Но постницы с разлукой помириться не могут — они сетуют и причитают... «Кто нам будет примером, кто нам путь смирения и кротости покажет? Кто научит, как избавиться от ловления диавола?..»
— Бог благий сохранит вас...— говорит Анна и поучает сестер быть верными девству и ждать Жениха Небесного в воздержании и добром течении иноческого жительства, тогда «Господь введет их на браки своего Небесного Царства со всеми святыми...»
Постницы плачут безутешно: она лишает их примера в добром подвизании... «Но молим тя, госпожа, не оставляй нас сирых, но пребудь с нами...»
Анна вновь ласково утешает их: «И там буду неразлучна с вами, а вы со мною. И аще всеблагий Господь соузом духовной любви совокупил нас, какое же это будет разлучение!..»
Дав каждой святое целование, Анна отошла в соборную Церковь св. Спаса и там долго молилась Богу, дабы Он покрыл ее человеколюбием «идеже аще изволит ей быти...», а потом, припав со слезами ко гробу Страстотерпца Христова, своего возлюбленного благ. кн. Михаила, умоляла его, «да помогает ей в Кашине своими молитвами...»
Потом, приняв благословение от епископа, Анна отправилась в путь... Народ плакал, провожая ее: «Прогневили мы Бога. Если бы мы не согрешили, не попустил бы Бог уйти преподобной от града нашего...»
Кн. Василий роздал большую милостыню нищим и убогим, наделил постниц, получил благословение от епископа и в радости отбыл вместе с матерью.
Приезд Анны в Кашин описан в житии в тонах торжественных.
Духовенство, монахи и народ — стар и млад — все вышли встречать ее: одни теснились, чтобы прикоснуться к складкам ее одежды, другие только смотрели на нее, прославляя Бога и Богородицу...
Описание жизни Анны в Кашинской обители выдержано в том же стиле примерного иноческого жития, как описана ее жизнь в Тверском монастыре: труд, строжайший пост, молитва, «плоть покорила духу, и Христос возлюбил красоту чистоты ее и сохранил тело нетленно, яко ныне воочию видим» — отмечает автор жития. Упомянуты среди кашинских подвигов безмолвие и затвор. «Беседовала только с сыном Василием, поучая его бояться Бога, любить Его, презирать красоту века сего, искать вечных благ через благотворение к нищим, поминать смертный час, быть смиренным и кротким...» Когда же оставалась одна в затворе своем — «беседовала с Богом молитвою непрестанно...»
И вот, волею Божией Анне открыто, что наступает время ее преставления в мир иной. Она призвала Василия, долго поучала его вере и милости и объявила о скором своем отшествии... Василий горько плакал, в причитаниях изливая свою скорбь. «На кого ты меня оставляешь... кто меня будет учить... лучше мне умереть с тобою...»
— Не плачь, чадо мое возлюбленное,— утешала его Анна, — предаю тебя и весь город в руце Всемилостивого Бога и Пречистой Богородице... Они научат... только держись, чему уже научен, имея твердую веру к Богу. Молитвы твоего отца и мое благословение во веки на тебе пребудут...
Затем она приняла бояр и дала им завет — угождать Богу, слушаться кн. Василия, судить народ по правде и не притеснять немощных...
Отпустив их, Анна возлегла на одр свой и в последний раз обратилась к Богу с молитвою: «Владыка, Господи Иисусе Христе мой, ненадеющихся надежда, источниче благоутробия... Тебе, Света пресладкого, возжелех и Тебе душу мою предаю, прими и покой со всеми святыми...»
И житие заключает: «Так предала кн. Анна честную душу в руце Господеви, Его же возлюби от юности своея и непрестанно вслед Того человеколюбия течаше...»
Плач Василия над телом матери напоминает причитания обрядовых народных плачей — излияния горюющего сердца.
«...О мати моя, преподобная и преблаженная, свет очей моих, учительница, наказательница моего ума!.. Ты скончалась, но духом не отступай от нас, чад своих, и молись Христу о сохранении державы моей и о спасении всего города, в котором изволила жить и об избавлении нас от всех врагов видимых и невидимых и о спасении душ наших».
Кончина Анны — горе и слезы... Весь Кашин, бояре и духовенство, мужи и жены с младенцами, нищие и убогие потекли ко гробу. Люди рыдали, оплакивая свою «питательницу, помощницу, крепкую заступницу...»
Положив на одр честное тело, кн. Василий с боярами подняли его и понесли «с псалмами и пеньми духовными» в соборную церковь Успения Божией Матери на отпевание, а после надгробного пения погребли под церковью, плача и сетуя... Потом вернулись в домы своя, славя и благодаря Бога...» Так закончилась жизнь многоскорбной благ. кн. Анны. «Ничто Анну так не отлучало от любви Божией,— заключает свое повествование составитель жития,— ни слава мира сего, ни красота века сего, ни честь, ни величество. Как с юности была, так и до конца...»
Преставилась благ. Анна в 1368 г. в схиме, приняв свое имя «Анна». В схиме 280 лет спустя (в 1649 г.) ее и раскопали. В год преставления Анны скончался ее любимый сын Василий (Воскресен. лет. под 1368 г.). В Царственном Летописце имеется изображение погребения матери и сына: кн. Анну и Василия несут в гробах, тут же изображен Василий на смертном одре, возле него стоит сын его Михаил. Анна лежит в схиме, у гроба стоят иноки. Неразлучные в жизни мать и сын изображены неразлучными и в смерти...
Все, что известно о благ. кн. Анне, хранит типичные черты древнерусской «благоверной княгини»: целомудрие брака, материнская любовь, безутешность вдовства, иноческие подвиги...— покорная своей доле безмерно терпеливая христианская душа.
Необыкновенной земная судьба Анны не была, многие «благоверные княгини» терпели те же «страсти»: семейные горькие скорби, гибель мужа и сыновей, вдовья доля... Необыкновенно было, вероятно, «как» она эти «страсти» переживала. Эта тайна ее души, связанная с неповторимой человеческой судьбою, и создала образ преподобной Анны, вел. кн. Тверской, особого исторического лица.
Ничто не предвещало по кончине, что Анна выступит из сонма «благоверных княгинь» монгольской эпохи и засияет в Русской Церкви. Если бы почитание ее хранилось из века в век в Кашине, как хранилось почитание мужа ее кн. Михаила в Твери,— прославление ее через 280 лет лишь оформило бы уже существующее местное почитание. Но было иначе...
Память об Анне угасла вместе с родом кашинских удельных князей 3, вместе с потомками ее — князьями тверскими, подпавшими под власть Москвы (в 1485 г.) и навсегда утратившими значение деятелей русской национальной истории 4; имена их сохранились в летописях, но большинство их из народной памяти исчезло бесследно. Вместе с ними забыли и Анну.
Сменялись поколения... Гробница Анны в Кашинском соборе обветшала, как обветшал и деревянный древний Успенский собор. Через 200 лет уже никто не помнил и не знал, чьи останки покоятся в развалившейся гробнице. Забвение благ. кн. Анны и небрежное отношение к ее мощам предваряли чудо ее церковного воскресения...
———
Примечания:
1 Сестра Михаила Александровича Ульяна была супругою кн. Ольгерда, вел. кн. Литовского. Обратно в текст
2 В Тверской летописи, написанной в половине XV в., и в местном тверском и кашинском предании указано монашеское имя Анны — Евфросиния. Однако в Никоновской летописи и Татищевской под 1358 г. и 1368 г. есть два указания, что супруга Михаила Тверского, или баба кн. Михаила Александровича, в монашестве носила имя Софии. Во всяком случае, имя «Анны» ей было возвращено, когда она принимала схиму, как это большею частью при великой схиме и делается. В актах Соборов 1677-1678 гг. упоминается вел. кн. Анна — в постриге София. Обратно
3 Правнук Анны — Василий Михайлович II Кашинский скончался бездетным в 1382 г. и Кашинский удел перешел к Твери. Обратно
4 Политический и культурный подъем Тверского княжества при внуке Анны — Михаиле Александровиче и его правнуке Борисе Александровиче — не столько проявление реальной политической мощи Твери, сколько следствие временной слабости Москвы, раздираемой распрей между московскими князьями-родственниками. Обратно
———
Пo книгe СВЯТАЯ БЛАГОВЕРНАЯ КНЯГИНЯ АННА КАШИНСКАЯ, Московское подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1996 г.