Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.

 

Святая благоверная
княгиня Анна Кашинская

 

Глава III

Княгиня Анна — вдова

ВДОВСТВО в Древней Руси, как уже было сказано, в идеальном образе налагало на женщину печать отрешенности от земных радостей, безутешной скорби, безвыходного «сиротства», облекало в пожизненный траур. Глубокая душевная драма находила свое гармоническое разрешение в «ангельском образе» — в принятии пострига. Некоторые вдовы постригались сразу после кончины мужа (иногда даже над гробом, во время отпевания); другие позже: через несколько дней, месяцев, а иногда лет.

       Анна исключением не была, она приняла монашество, но с точностью года пострига указать нельзя, во всяком случае не раньше 1339 г., т. е. гибели второго сына — Александра. По-видимому, тяжелое положение, в котором очутилась тверская семья в 1319 г. заставило ее не разлучаться с детьми, а переживать вместе с ними все беды и скорби.

       Если зрелый возраст — расцвет душевных сил и дарований, то двадцатилетнее вдовство, которое Анна провела в миру, были для нее годами полного развития ее редкого дара терпеливого, покорного воле Божией и всего человека одухотворяющего страдания. Годы брака научили Анну этим даром пользоваться; по кончине мужа испытания следовали одно за другим и, казалось, их невозможно пережить, не предавшись отчаянию, однако Анна вынесла все... «В женстем естестве мужескую крепость имела еси...» (служба на 12 июня, канон, песнь 6-я, тропарь 2) — так ублажает Церковь ее душевную стойкость.

       Княжеская семья после гибели кн. Михаила стала беззащитной. Приходилось думать о защите. Найти ее у русских князей-родственников и думать было нечего, а грозная Орда была ненавистна. Последней надеждой казалась Литва — сильное, молодое государство, свободное от ига и давно экономически с Тверью связанное.

       Не успели похоронить кн. Михаила, возник план женить его старшего сына, Дмитрия «Грозные Очи» на дочери Литовского князя Гедимина Марие. Спешно наладили переговоры. Несомненно Анна в этих переговорах участвовала. Брак состоялся в том же году (1320). Невесту не привезли в Тверь торжественным свадебным поездом, как делалось при бракосочетании с могущественным, богатым князем, дабы оказать новой родне должную честь, Дмитрию было предложено поехать за невестой самому, но эта подробность бракосочетания, подчеркнувшая униженное положение Твери, загнанной Москвою, не помешала тверским князьям впредь во внешней политике опираться на Литву. Литовское направление существенных выгод Твери не принесло и от натиска Москвы впоследствии не упасло, но, несомненно, военная поддержка Литвы в борьбе с Москвою отсрочила фатальную развязку — гибель Тверского княжества — до 1485 г. 1

       Вслед за Дмитрием, в 1321 году, Анна женила сыновей Александра и Константина. О браке Константина в летописях сказано глухо: «венчан в Костроме»; только в одной Тверской летописи: «женился на Софии, дочери вел. кн. Юрия и венчан в Костроме». Брак остается в области догадок и споров. Одни историки предполагают, что Константин стал зятем Юрия Московского; другие — не допускают возможности этого чудовищного брака тверского 14-летнего княжича с дочерью убийцы отца и считают невесту дочерью Ростовского князя Юрия Александровича, скончавшегося в 1320 г. (внука дяди Анны — Константина Борисовича). Не углубляясь в спор, отметим самый факт спешных, сразу после похорон кн. Михаила, в течение одного года состоявшихся браков; он наводит на мысль, что Анна хотела укрыть сыновей от какой-то большой опасности. Возможно предположение, что добрая ханша — царица Боялынь (+ 1323, Никонов. лет.), благоволившая к Константину во время его пребывания в Орде, готовая заступаться даже за кн. Михаила, намеревалась послать сватов в Тверь, желая выдать замуж своих родственниц за тверских князей. Отказ от чести породниться с Ордою мог оскорбить ханскую гордость и навлечь на Тверь новые беды. Браки с Ордынками, которые так легко и охотно заключали в Ростове, могли вызывать в Твери только ужас и отвращение... В своей непримиримости по отношению к насильникам осиротевшая княжеская семья явила то же чувство личного достоинства, которое отличало и погибшего Михаила. Не с поколением отца и деда — князей Ростовских — надо сближать Анну, а с прадедом Васильком, не пожелавшим воспользоваться милостью врагов.

       В год трех свадеб (1321 г., по другим источникам 1320 г.) ни веселья, ни безоблачной радости в Твери быть не могло. Семья только что похоронила отца, запуталась в долгах. Надо было внести «выход» (2000 серебром), надо было уплатить кредиторам в Орде: пребывание кн. Михаила с сыном, с боярами, со слугами обошлось дорого, там приходилось тратить деньги, не считая, на подарки, на подкупы, на угощение...

       В 1321 г. (Никонов. лет.) из Орды пришел Таянчар «с жидовином-должником и многу тягость учиниша Кашину...» 2. Вероятно, посредством грабежа богатого города они возмещали недополученные денежные обязательства. Тут же появился под Кашином и Юрий с ратью, требуя «выход» для передачи хану. Тверь с трудом набрала 2000 и Юрий ушел, но в Орду деньги не повез, а направился в Новгород, куда спешил по новгородским военным делам.

       На другой год (1322) Анна с семьей проводила в Орду сына Дмитрия «Грозные Очи». Поехал он за ханским утверждением на тверском столе. Расставаясь с Дмитрием, никто не знал, когда вернется и вернется ли...

       В Орде тверского князя встретили благосклонно, приняли «с честью» — обычный лукавый татарский прием после злодейства, учиненного над родственником «почетного гостя». Подробности неизвестны, но, вероятно, Дмитрий жаловался хану Узбеку на Юрия, оклеветавшего кн. Михаила, на неправый суд, на бессудную казнь... Могло быть упомянуто и «выходное» серебро, до сих пор Юрием в Орду не доставленное...

       Жалобы повлияли. Узбек разгневался и приказал «ругати и мучати Кавгадыя...», «Дмитрию воздаде честь многу и все князья ордынские чтяху его», а Владимирское княжение, переданное Юрию, теперь было возвращено тверскому князю.

       В Твери и не ожидали тех добрых вестей, с которыми Дмитрий вернулся домой. Но утешались недолго...

       Хан приказал Юрию немедленно явиться в Орду. Московский князь бросил рать и новгородцев на берегах Камы, куда они зашли, направляясь воевать Пермь,— и полетел в Орду. Ничего хорошего от этой встречи Юрия с Узбеком ожидать в Твери не могли, только новой клеветы. Чтобы обезвредить клеветника, Дмитрий поспешил к хану.

       Там произошло неотвратимое... По-видимому, не произойти не могло... Горячий, гордый и вспыльчивый Дмитрий при встрече с Юрием, узнав о каких-то новых его интригах, в порыве гнева «отомстил кровь отчу» — убил Юрия... Расправился Дмитрий с врагом своевольно — «уби без царева слова», отмечает летописец (Никон. лет. 1325), т. е., понадеясь на «царево жалование», на расположение к себе Узбека и его вельмож, дал волю своему пылкому негодованию.

       Но Дмитрий не учел зыбкость «царева жалования», совсем как его своевольный отец, кн. Михаил, который не умел считаться с действительностью.

       Узбек разгневался на Дмитрия за самоуправство и приказал заключить его под стражу «дондеже осмыслит о нем, что сотворити...» Неизвестно, но вероятно, что Юрий успел заронить в окружении хана подозрение в измене тверских князей, породнившихся с Литвою...

       Через год хан «осмыслил» Дмитрия — приказал его казнить.

       С тех пор хан относился к тверским князьям подозрительно, называл их «крамольниками и противными и ратными себе», т. е. враждебными Орде.

       О погребении тела Дмитрия Михайловича в Твери в летописях указаний нет. Никоновская летопись Х под 1326 г., упомянув об убиении князя, лишь отметила: «того же лета пострижсе в иноческий чин вел. кн. Мария», очевидно Мария Гедиминовна, молодая вдова Дмитрия Михайловича.

       Мы не знаем, как пережила Анна гибель своего первенца, напоминавшего ей, вероятно, больше других сыновей своей отвагою, своеволием сильного, горячего, своенравного человека, ее «возлюбленного князя Михаила...» Ни летописи, ни житие, ни устное предание об этом горе не говорят ни слова...

       Как хан на тверских князей разгневан ни был, а все же Владимирское княжение — первенство между русскими князьями — отдал не брату Юрия, Ивану Калите, а брату Дмитрия — Александру Михайловичу. Извилистая ордынская политика — ссорить сородичей и поддерживать то одну, то другую сторону, дабы ни одна чрезмерно не усилилась.

       Александр Михайлович в тот же 1326 г. вернулся из Орды, куда был вызван за получением ярлыка. Вернулся в сопровождении «должников» (откупщиков) и от них «много быша тяготы Тверской земле...» Но «тягота» была все же бедою небольшою сравнительно с тем, что последовало...

       Год спустя, в 1327 г. в августе, в Тверь прибыл татарский посол Шевкал, сын Дюденя, двоюродный брат хана Узбека (Щелкан Дудентьевич или Дуденевич, как прозвал его народ). Его сопровождала большая свита, а прибытие его предварили страшные слухи...— Узбек хочет покончить с русскими князьями-крамольниками... послал Шевкала избить Александра Михайловича и его братьев и сесть на княжение в Твери, а по русским городам насажать татарских князей... Шевкал искоренит христианскую веру и приведет весь народ в татарскую (магометанскую), ту, что уже принял и сам хан... и быть этому ужасу в праздник Успения, когда в Тверь соберется и из окрестностей множество верующего народа...

       Летописи не дают точного объяснения, почему Шевкал прибыл в Тверь. Некоторые историки (Карамзин, Соловьев, Борзаковский...) сомневаются, что слухи имели основание: без большого войска, с одною свитою Шевкал и думать не мог произвести столь решительный переворот. Но возможно, что слухи разнеслись среди населения и без всякого основания.

       Татары часто, приходя в русские города, безобразничали, угрожали, притесняли, грабили население; было это, вероятно, и на сей раз. Вызывающе держал себя и Шевкал со своими приближенными, позволил себе небывалое: расположился в княжеских хоромах, а кн. Анне с сыновьями и их семьями пришлось приютиться где-то в городе.

       Темные слухи, зловещие шепоты, всеобщее возмущение и возбуждение...— всего этого было достаточно, чтобы по ничтожному поводу прорвалось народное негодование...

       Случилось это в Успение. Внезапно, стихийно, неудержимо, вследстие мелкой, но жаркой ссоры с татарином на берегу после торга... Ссора перешла в драку, драка в побоище, побоюще в резню... Тверитяне обезумели, ударили в вечевой колокол, народ схватился за ножи, за топоры, повалили на улицы — и началась «замятня», та «кровавая баня», с которой не сравнить бунт против бесерменов (откупщиков) при Александре Невском в 1266 г., ни ростовские беспорядки 1286 г. За сто лет накопившиеся в народной душе злоба, ненависть, возмущение, отвращение — вылились наружу и, словно кровавый поток, залили площадь, дома, дворы и улицы... Мстили неистово, в исступлении остервенения... Пощады не было никому. Убивали, топили, сжигали в домах, хватали, кого попало — татар пришлых и своих, давно уже осевших в Твери. Враги сопротивлялись, бились весь день, но к вечеру тверитяне одолели. Шевкал с приближенными укрылся на княжем дворе и затворился там наглухо. Осаждавшие подожгли сени, и княжий двор запылал... Вместе с хоромами сожгли и Шевкала со свитою... К утру на всем пространстве Твери не осталось в живых ни одного татарина... «Не осталось и вестоноши», лаконически записал тверской летописец. Спаслись только пастухи, сторожившие татарских коней под городом. Они поскакали в Москву, оттуда — в Орду...

       Восстание имело тягчайшие последствия, но в народной памяти, как это ни странно, оставила творческий след не жуткая его картина, а чувство удовлетворенной мести и похвальба с насмешкою над жестоко — по народовой совести поделом — наказанным Щелканом.

       Приехал в Тверь баскак Щелкан... «и судьею насел

В Тверь ту старую,
В Тверь ту богатую.
А немного он судьей сидел
Над всеми наругатися.
Над домами насмехатися...»

       Чтобы Щелкана задобрить, князья ему «честные подарки понесли». Но Щелкан подарки от них принял, а «чести не воздал им».

«Втопоры млад Щелкан
Зачванился он, загордынился
И они с ним раздорили
Один ухватил за волосы,
А другой за ноги,
И тут его разорвали.
Тут смерть ему случилася
Ни на ком не сыскалася...»

       Известно, что, увы, «сыскалася» — и на всей Тверской Земле...

       Кровопролитный день Успения Анна пережила вместе с сыновьями, снохами, внуками. Страшные часы... В любую минуту татары, опрокинув стражу, могли ворваться и перерезать всю семью. Мог быть убит и Александр Михайлович, участвовавший в восстании: не то он руководил им, не то старался сдержать обезумевший народ. Во всякому случае ни победа тверитян, ни поражение их ничего в судьбе княжеской семьи изменить не могли бы: предстояло либо погибнуть от Щелкана, либо из-за него от какого-нибудь ордынского воеводы, посланного для расправы с Тверью.

       Наутро после Успения положение княжеской семьи сделалось угрожающим. Оставалось одно — бежать... И бежали все, кто куда... Александр Михайлович с женою и детьми — в Новгород, но там, опасаясь татар, его не приняли, и он бежал дальше — во Псков. Анна с сыновьями Константином и Василием, с боярами укрылись в Ладоге (по другим сведениям скрывались неизвестно где).

       В Орде узнали о тверском восстании сейчас же. По одним летописям (Воскресен., Соф. 1; Новгородск. IV; Троицк. под 1327 г.) Калита, не дожидаясь вызова в Орду, сам поскакал к хану; по другим (Никонов., Татищ.), Узбек вызвал его и «прият его с честью», дал ему великое княжение Владимирское и потребовал участия в карательном походе на Тверь. Поехал ли Иван Калита по своему почину, или не поехал, благоприятные для себя обстоятельства он использовал.

       На Тверь двинулась той же осенью татарская рать в 50 000 воинов с пятью темниками (воеводами), Калита и кн. Александр Васильевич Суздальский со своими полками. Взяли Тверь, Кашин, Новоторжскую область... Вся Земля Тверская была опустошена огнем и мечом, жители истреблены или уведены в плен... Такого погрома Тверское княжество еше не испытывало ни разу... Жестоко пограбили и другие русские земли, по которым проходили татары, уцелели только московские владения.

       Когда татары ушли, Константин Михайлович и Василий Михайлович с княгинею Анною и с боярами вернулись в Тверь. Никоновская и Татищевская летописи 1327 г. описывают это печальное возвращение на родное пепелище. Опустошенная, ограбленная Тверская Земля... Кн. Анне и всей семье пришлось разделить горькую участь населения. «И седоша в Твери в велицей нищете и убожестве, понеже вся земля тверская пуста и все быше лесы и пустыни непроходимые, крамолы ради и лукавства и насилия татарского; и начаша помалу сбирать люди и утешати и от великие скорби и печали и во святых церквах и монастырях паки начинашеся пение и служба божественная...» В Царственном Летописце имеется изображение въезда княжеской семьи в Тверь: Анна (в короне) сидит в возке с другою женщиною, по-видимому, с женою Константина Михайловича; рядом идут Константин Михайлович и Василий Михайлович; встречают семью священник и два инока; немного выше — князья и княгини плачут и утешают народ...

       Теперь предстояло уладить отношения с Ордою. Тяжесть переговоров выпала на долю кн. Константина. Он примирился с Калитою и вместе с ним в 1328 г. поехал за тверским ярлыком к хану. Анна с семьей и вся Тверь едва смели надеяться, что он благополучно вернется. Но Константин Михайлович «Божиим милосердием выйде из Орды...» отметил летописец.

       Княжил кн. Константин, человек тихого, мирного нрава, понемногу восстанавливая разрушенное и собирая потерянное с одною заботою,— чтобы поскорее была забыта расправа с Шевкалом... Однако в тень уйти ему удалось не скоро.

       Хан потребовал доставить в Орду непокорного кн. Александра. Иван Калита, князь Константин и новгородцы совместно отправили в Псков посольство с наказом уговорить беглецов вернуться. Но кн. Александр вернуться не пожелал. Тогда Узбек обратился уже ко всем русским князьям с повелением — «изымать» Александра, т. е. захватить силою. Приказ прозвучал грозно...

       Калита созвал князей с полками, образовалась одна рать, которая и двинулась через Новгород к Пскову. Константин Михайлович и Василий Михайлович должны были идти войною на родного брата. «Вложи окаянный дьявол в сердце князем русским взыскать кн. Александра повелением Азбяка...» скорбно говорит летописец (Никонов. лет. 1329 г.).

       Вторично отправили послов. Они не только уговаривали Александра, но умоляли пожалеть Русскую Землю: если князь из Пскова не выйдет, всем придется пострадать из-за него... Александр уговорам не внял, а псковичи его упорство поддерживали: «сиди во Пскове, а мы за тебя головы положим...»

       Оставалось взять Псков силою. До боя не дошло, прибегли к старой испытанной мере: уговорили митрополита Феогноста «навести проклятие и отлучение на Александра, на Псков и на всю Псковскую Землю».

       Александр пожалел псковичей — и ушел в Немцы и Литву. Провожая князя, псковичи «сотворили плач великий», а потом заключили мир.

       Хану было доложено — кн. Александр убежал...

       Положение тверского князя на чужбине было тягостное. Утратив отчину и родину, безземельный князь превращался в отщепенца; не лучше было и положение его детей. В 1335 г., т. е. через 6 лет, Александр Михайлович начал через Псков наводить справки — не послать ли ему сына Феодора к Узбеку с повинной? И вот, с одобрения советчиков (среди них и митр. Феогност), решено было направить к хану юного княжича.

       Княжич Феодор прибыл в Орду, был принят ханом и умолял его «со слезами многими» об отце. Узбек потребовал, чтобы Александр принес повинную лично.

       На другой год (1337) кн. Александр прибыл в Тверь проездом в Орду, и Анна после десятилетней разлуки увиделась с сыном. Встреча была краткая и тревожная: снова предстояли проводы сына не то на радость помилования, не то на казнь...

       В Орде Александр Михайлович «отдал свою главу на волю хана» (Татищ. лет. 1337 г.) и смиренно принес повинную: «на все есмь готов...» Такой безусловной покорности Узбек был удивлен и не только простил его, но и вернул ему Тверское княжество.

       Приехал Александр Михайлович домой с двумя татарскими послами (Абдулом и Киндяком), которым было поручено выполнить формальности вокняжения Александра и получить от него «выход». Послы все исполнили. Константин Михайлович безропотно уступил старшему брату отцовский стол, и все, казалось, закончилось благополучно.

       Вдруг произошло нечто совсем неожиданное... Некоторые тверские бояре «отъехали» на Москву (Никонов. лет. 1338 г.)... Признак тревожный: явно, в ближайшем окружении кн. Александра не все верили в устойчивость положения своего князя и спешили, пока не поздно, перейти на сторону сильного противника.

       За десять лет Тверь, опустошенная в 1327 г., никаких земель не приобрела, лишь с трудом понемногу отстраивалась. Тем временем Москва расширилась, разбогатела, «примыслила» много сел, деревень, несколько городов, наложила руку на Ростовское княжество, привыкла не считаться с тверским князем, ни в чем ей не дерзавшим перечить; наконец, по-прежнему в Орде московский князь был в «чести».

       Тверские бояре почуяли, что Калита, хитрый, ловкий политик, не оставит кн. Александра в покое, и борьба Москвы с Тверью вспыхнет с новой силой. Возможно, что Александр повел переговоры с татарскими послами о возвращении ему Владимирского княжения. Ничего доброго это нелепое домогательство не предвещало...

       Как ожидать и следовало, между Александром Михайловичем и Калитою сейчас же начались недоразумения. Для выяснения их Александр послал к хану своего сына Феодора. Туда же поспешил и Калита с сыновьями Симеоном и Иваном. Что там было — неизвестно, но только хан вызвал к себе Александра Михайловича, заманивая лукаво-неопределенным обещанием: «хочу тебя жаловать» 3. А между тем от княжича Феодора дошли из Орды вести недобрые: отношение к князю Александру там резко изменилось... По-видимому, Калита с сыновьями клеветали на тверского князя.

       В Твери поняли, что не к добру было столь ласковое обещание хана — и ужасались...

       Отъезд Александра Михайловича описан в летописях под 1339 г. в трагических тонах 3. Князя провожала «мати его (Анна) с семьей, епископ Феодор, игумны и священники, бояре, и гости и житейские мужи (купцы)», весь город... Все плакали о нем и увещевали сильно, «да не идет он в Орду к царю». «Ведомо ти есть,— говорили князю,— что царь гневается на тебя и хочет предать смерти. Божественное же Писание не повелевает самому предавать себя на смерть...» В ответ Александр ссылается на текст Священного Писания, что ему ехать надо, даже если и едет на смерть... «Надо душу полагать за други своя...» и «многими скорбями надлежит внити в Царство Небесное...» Тогда окружающие сказали: «Воля Господня да будет...»

       В Царственном Летописце есть рисунок — изображение этих проводов: Анна в венце (не в монашеском куколе, т. е. в 1339 г. она монахиней еще не была), окруженная боярами, купцами и народом, провожает сына, Анна плачет...

       Уехал Александр Михайлович с боярами, со слугами на ладьях по Волге. Кн. Василий провожал брата до селения Святославо Поле, а Константин проводить не мог (лежал тяжко больной) и только плакал о брате... Дул сильный встречный ветер и мешал гребцам, словно хотел путников удержать...

       В Орде сначала все было, как раньше. Александр посетил вельмож, роздал подарки, собирал вести. Были они противоречивы: одни — что Владимирское княжение за Тверью; другие — шепоты грозные: «убьют тебя, князь...» Через несколько дней неожиданно, без всякого суда объявили приговор: — приговорен к смертной казни... Александр не верил извещению, но пришли татары и черкесы — и отрубили головы отцу и сыну... (29.V.1339 г.).

       Тверские бояре и слуги повезли тела в Тверь. Во Владимире гробы встретил митрополит Феогност, в Переяславле — Константин и Василий, Гавриил, епископ Ростовский и Феодор, епископ Тверской. Снова в Твери, как двадцать лет тому назад, когда привезли останки погибшего Михаила Ярославича, на берегу Волги, у монастыря Михаила Архангела, собрались духовенство, Анна с семьей и толпы народу... Князья и бояре подняли гробы «на главы своя» и понесли в город в собор Спаса. «Мати же его (Анна), братья, княгиня его (Анастасия) с детьми и весь город плакали о них горько и долго. И тако Тверское княжение до конца опустело...» заключает летописец (Никонов., Воскресен., Татищев...).

       В житии кн. Михаила Тверского XVIII в. 4 приведен плач кн. Анны над погибшими сыном и внуком — несколько причитаний: «...Радость моя, сын Дмитрий "Грозные Очи", сын Александр, ненаглядный внук Феодор... точно земли не хватило в Твери, Кашине и Ростове, сложили вы свои правдивые, честные головы у злых татар! Не судил Господь: не мои руки закрывают глаза дорогих моих людей...»

       Этот плач — последняя строка жития в миру Анны-вдовы. Обе смерти, горько Анной оплаканные, исполнили меру положенных ей мучений и привели ее к иному образу существования — к тому «ангельскому образу», в котором суждено ей будет сиять в сонме русских святых.

———

Примечания:

       1  Последний кн. Тверской Михаил Борисович (в 1485 г.) «видя свое изнеможение», т. е. что Иван III осадил Тверь, а тверские бояре направились в стан победителя бить ему челом,— бежал в Литву с малой дружиной и казною. Польский король Казимир IV дал ему несколько сел. Возвращаться на Русь Михаил Борисович никогда не пытался. Он был женат первым браком (в 1471 г.) на дочери киевского князя Симеона Олельковича — Софии, вторым — на внучке короля Казимира IV. В Несвижском замке еще в 70-х годах XIX в. показывали портрет молодой женщины в русском платье: по преданию, это портрет дочери последнего тверского князя Михаила Борисовича, вышедшей замуж за одного из Радзивилов. Обратно в текст

       2  Жидовин-должник — откупщик ханской дани. (Иноземцев.) Обратно

       3  Только в одной Тверской летописи обещание высказано определенно: — что хан «сотворит всю его (Александра) волю и даст вел. княжение и честь велию». Обратно

       4  «Житие и дела св. благ. кн. Михаила Тверского», написанное Иосафетом, архиеп. Тверским и Кашинским в 1786 г. Обратно

———


       Пo книгe СВЯТАЯ БЛАГОВЕРНАЯ КНЯГИНЯ АННА КАШИНСКАЯ, Московское подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1996 г.

На заглавную страницу