АК НЕ ПОХОЖА была Тверь на родной Ростов с его красивыми церквами, монастырями, с благовестом многих колоколов, с тихим озером близ города, расположенного в уютном отдалении от «проезжей дороги»Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.
Глава II
АК НЕ ПОХОЖА была Тверь на родной Ростов с его красивыми церквами, монастырями, с благовестом многих колоколов, с тихим озером близ города, расположенного в уютном отдалении от «проезжей дороги»
Тверь — средоточие поволжской торговли, сбыта хлеба и всякого сырья в Новгород, Псков, Литву, Смоленщину.... Людный торговый город. Тут заезжие купцы из приволжских княжеств, и купцы-новгородцы, татары и ливонцы, псковичи, даже немцы... И множество всякого люда на берегу, на пристани, на торжище... У торговых людей и денег много, не мало их и в княжеской казне. Проездные пошлины на суда с товарами, на обозы были основным доходом Тверского княжества, и доходом большим. И власть большая: стоило тверскому князю закрыть проезд по Мологе или Тверце и перехватить купцов, везущих хлеб на север в Новгород, вскоре же там «голод крепок». Сколько раз этой крутой мерою пользовалась, даже злоупотребляла, Тверь!
В Твери всякого добра было довольно, только одного мало — святынь. Каменный собор св. Спаса Преображения, недавно воздвигнутый на месте старой деревянной церкви святых Косьмы и Дамиана, был закончен, когда Михаилу было 15 лет. В летописи отмечено, что он вместе с матерью присутствовал на его освящении (Лаврент. лет. 1285 г.). Но в соборе не было гробницы ни одного святого князя, только покоился прах отца Михаила — Ярослава Ярославича (брата Александра Невского), первого князя Тверского, отличавшегося нравом строптивым, своенравным и крутым; находились в соборе и гробницы его двух сыновей от первого брака, из которых старший, Святослав, занимал тверской стол лет десять по смерти отца (с 1272 г. по 1282 или 1285, дата точно не установлена). В детстве, после убийства татарами в Переяславле их матери, оба брата несколько лет протомились в татарском плену, что наложило на правление Святослава неизгладимый след боязливости, нерешительности и постоянной оглядки: что хочет Орда? кому из князей она благоволит? Эта психология определила бесцветный характер его правления.
Были в Твери еще три монастыря: женский Софийский монастырь (за нынешней Старицкой заставой), мужской Отрочь-монастырь близ города при впадении р. Тверцы в Волгу, и мужской монастырь на р. Шоше. Но среди их насельников и насельниц еще никто не просиял святостью. Не было в Твери и чудотворных нетленных мощей тверских святителей, ни прославленных чудотворных икон... Епархию основали недавно, лет двадцать тому назад (не ранее 1271 г.), епископ Андрей, венчавший Михаила и Анну, был лишь вторым ее епископом, тогда как св. Игнатий, при котором родилась и росла Анна, был 15-м епископом Ростовским.
Тверь была тоже городом сравнительно новым, еще недоустроенным, недоукрашенным, многими поколениями еще необжитым, и домонгольская старина не наложила на него своего неизгладимого следа, как на древний Великий Ростов, на Суздаль, на Владимир или Новгород... Всего прошло 50 лет с тех пор, как возник самый Тверской удел. Дед Михаила — Ярослав Всеволодович выделил его из своей Суздальской Земли и отдал сыну Ярославу Ярославичу, отцу Михаила. Тогда же стала Тверь заселяться и обстраиваться, преобразуясь из скромного военно-торгового поселения в стольный город Тверского княжества.
Да, Тверь была не похожа на Ростов... И жизнь тверская, и тверские князья и нравы тверитян,— все было здесь иное, словно Ростову даже противоположное.
Ростовские князья любили тихую, мирную жизнь и не только, чтобы она была мирна и тиха, но и чтобы была она овеяна красотою благочестия. Любили храмы, внутри разубранные, «аки невеста», извне увенчанные золотыми куполами, золотыми крестами... любили благозвучный колокольный звон, стройное церковное пение: знали цену мудрой любознательности, религиозного просвещения, красивых людских отношений; могли побрататься с добрым недругом; с воодушевлением строили храмы, почитали своих угодников и мирно колонизировали сев. Заволжье... Отражение повышенной религиозной бытовой настроенности можно было предполагать и в житейском укладе и нравах ростовского населения.
В Твери не то... Благочестивой тихой заводью Тверь назвать было нельзя. Жизнь кипела деловито, хлопотливо-суетно. Торговые интересы стояли на первом месте, часто, как всегда между людьми денег и наживы, у тверитян возникали ссоры-споры с соседями, вызывая, если надобилось, вооруженный отпор и натиск, то в защиту своих выгод, то в наказание за нанесенный ущерб. В Тверской Земле хватались за оружие без долгих размышлений по свойству своего характера, решительного и настойчивого. Молодое, полное сил военно-торговое княжество с задатками на будущий центр Руси. В своей деловитости ему было не до церковно-просветительного воодушевления, не до неутомимого храмоздательства, не до благолепной жизни... Правда, замкнутым оно тоже не было. Тверь поддерживала культурные и торговые связи с Киевом, с Царь-градом, с Афоном, получала оттуда книги, иконы, обменивалась посланцами и дарами; предприимчивые тверские купцы доходили по Волге до Кубани, Кавказа, до Дербента, бывали в Пскове, Ливонии, в Литве... но, несмотря на влияние извне, характерная особенность тверской жизни оставалась все той же, прозаически-деловитой.
С Новгородом, ближайшим соседом и торговым клиентом Твери, распри бывали частые; временами — мир, но непрочный.
По старой традиции новгородцы обычно призывали к себе княжить владимирских князей. В этом достоинстве занимали стол дед и отец Михаила — Ярослав Всеволодович и Ярослав Ярославич. Но у того и другого были жестокие столкновения с Новгородом, неподклонным их своенравным замашкам. Оба князя не только спорили и ссорились с новгородцами, но даже воевали — водили на непокорный город свои полки, а Ярослав Ярославич даже призывал на помощь татар... В конце концов, князья должны были почувствовать, что новгородцы не чудь, не карелы: в своей каменной неподатливости новгородцы были способны выносить пренеприятные постановления. Так восстали они на отца Михаила Ярослава Ярославича в 1270 г., потому что он нарушил условия, на которых был призван в 1266 г. Новгородцы собрали вече, перечислили все правонарушения князя и заявили:
«...Не можем терпеть твоего насилия, поезжай от нас, а мы себе другого князя промыслим...»
Тогда Ярослав Ярославич уступил им во всем, но новгородцы упорно:
«Князь, поезжай прочь, не хотим тебя, а не то всем Новгородом пойдем прогнать тебя...»
Ярослав Ярославич не сдался, стал собирать войско, призвал себе на помощь татар. До кровопролития дело не дошло, благодаря вмешательству митрополита Киевского Кирилла 2-го, пригрозившего Новгороду запрещением, если он не помирится с князем. Новгородцы уступили, но князь обязался исправить все свои правонарушения и впредь княжить по грамоте.
Эти запутанные отношения с северным соседом унаследовал и молодой Михаил Ярославич, муж Анны. Сколько раз впоследствии новгородцы давали ему чувствовать, что старые счеты не забыты! Сколько раз пользовались они трудным или безвыходным положением молодого князя в его взаимоотношениях с Москвой, с Ордою...
А между тем, с Новгородом Михаил был связан не только географическим соседством и торговыми интересами, но и кровно.
Мать его, княгиня Ксения Юрьевна была новгородка. Ярослав Ярославич женился на ней в 1263 г. по вокняжении своем в Новгороде; по-видимому, хотел укрепить свое положение и найти опору в боярской партии «больших». Невеста Ксения была дочь новгородского боярина Юрия Михайловича — так истолковывает большинство историков заметку в летописях (П. С. Р. К. Воскресен. VII; Никонов. X) под 1263 г. «поя Юрьеву дщерь Михайловича»...
Тверитянам второй брак князя показался необычным и породил толки. Что-то об этом брачном союзе в народной памяти сохранилось загадочное: не то Ярослав Ярославич отбил в Новгороде чужую невесту, не то самый выбор боярской дочери-новгородки не соответствовал представлению тверитян XIII в. о браке великого князя Владимирского и Тверского, старшего из всех Рюриковичей. Так или иначе этот супружеский союз породил предание, которое приняло форму поэтической «Повести об основании Тверского Отроча-монастыря». Странный брак объясняется вмешательством в судьбу двух людей — на счастье или несчастье — таинственной предназначенности их друг для друга.
В повести рассказано о браке Ярослава Ярославича следующее:
Он женился на Ксении, добродетельной и прекрасной невесте своего любимца-отрока 1. В повести Ксения — не дочь новгородского боярина, а дочь пономаря в селе Едимонове. Неосведомленный о предстоящей на другой день свадьбе во время лова зверей на Волге, князь достиг села Едимонова и тут заночевал. В ту же ночь ему приснилась прекрасная девушка, которая, якобы, будет его невестой. В ту же ночь, т. е. в канун предстоящей свадьбы, Ксения, проживавшая в Едимонове, видела во сне князя и узнала, что не Григорий, а он — ее суженый. На следующий день, когда все уже было готово для свадебного пира, внезапно явился князь в простой, не княжеской одежде: прослышав о свадьбе Григория, он зашел из любопытства посмотреть на его избранницу. Ярослав взглянул на Ксению — и мгновенно узнал свою невесту. Она — его... В тот же день он с нею обвенчался, а бедный Григорий тосковал, плакал, возненавидел свет и ушел на Тверцу... В 15 верстах от Твери он построил хижину и часовню и стал подвизаться в посте и молитве. Здесь ему явилась Богородица и указала место, где должна быть воздвигнута церковь и основан монастырь; обители Богородица предрекла славу, а Григорию — раннюю смерть. Ярослав Ярославич и его потомство содействовали построению и обогащению Отрочь-монастыря, а Григорий принял там постриг под именем Гурия.
Предание, наперекор историческим данным, навсегда связало Едимоново — не Новгород — с княгиней Ксенией, указывая это село, как ее местонахождение, а едимоновские жители почитали ее, как молитвенницу за родину.
В исторической действительности брак Ярослава Ярославича с Ксенией Юрьевной был недолгий, всего лет восемь, и на нем лежала тень печали. Житие св. Михаила Тверского упоминает, что Михаил был «вымоленное дитя»; родились две дочери, но не было сына. Наконец заветное желание осуществилось, но сын родился в дни великой скорби и горьких слез матери. В 1271 г. Ярослав Ярославич отправился в Орду и на обратном пути скончался (в схиме, приняв имя Афанасия). Ксения и епископ Симеон с боярами выехали принять тело покойного; привезли его в Тверь, где и похоронили в церкви святых Козьмы и Дамиана.
Бездыханное тело Тверского князя на пути из Орды в Тверь... навстречу ему вдова (или мать), дети, бояре, духовенство... толпы народа... погребение в родной Твери...— вся эта картина, увы, будет повторяться с роковой неотвратимостью в первом, втором и третьем поколении потомства Ярослава Ярославича с тою разницею, что последующие смерти будут насильственные... Вообще над тверскими князьями с самого начала и до конца существования княжества, т. е. до гибели его в 1485 г., будет тяготеть, словно проклятие, некий грозный рок... Не потому ли возникло и хранилось в веках предание о браке Ярослава Ярославича и о невинных страданиях Григория, что оно в форме наивного поэтического вымысла отвечало на горестное недоумение потомства: отчего же погиб славный род тверских князей?
Михаил родился в 40-й день по кончине Ярослава Ярославича. Как все дети, которые не помнят отца, он вырос под одним руководством матери, оказавшем на него глубокое влияние. Летописи (Воскресен. VII, т. 188 и Соф. IV, т. 207) отзываются о ней с почтительной похвалой, называют ее
премудрой, блаженной, преподобной.., отмечая тем самым высокий строй ее душевных свойств.
В житии Михаила упоминается, что Ксения воспитала его в страхе Божием, научила святым книгам и «всякой премудрости»; что Михаил был послушный сын, любил правду, был добр, щедр, нищелюбив, почитал духовенство и иноческий чин... Во время малолетства Михаила по смерти пасынка своего Святослава, Ксения от имени сына участвовала в управлении княжеством, хотя фактически правили бояре.
Имя Ксении иногда упоминается в летописи рядом с именем Михаила и впоследствии, когда он уже управлял княжеством самостоятельно.
В 1289 г. кн. Михаил с матерью своею вел. кн. Ксенией послали игумена Андрея в Киев к митрополиту Максиму и «поставлен бысть епископом в Тверь». (Татищ. лет. 1289 г.)
В 1304 г. митр. Максим, стараясь примирить Михаила с племянником Юрием Даниловичем, заверяет Юрия, именем княгини Тверской Ксении, что ее сын Михаил прибавит любой город к его московскому уделу, только бы в Орде избежать позора новой ссоры князей-родственников.
В 1305 г., после смерти митр. Максима, мать и сын сообща стоят за кандидатуру в митрополиты всея Руси своего тверского ставленника — Геронтия и спешат отправить его в Царьград.
Наконец, близость матери и сына запечатлел снимок с какого-то древнего изображения кн. Михаила и его матери, еще в XX в. хранившийся в ризнице тверского собора: мать и сын держат вместе тверскую крепость, как бы поручая город Богу.
Ксения приняла постриг с именем Марии в Софийском монастыре и, как полагают, вскоре после брака сына. Она скончалась в схиме в 1312 г. и была погребена в соборе Спаса-Преображения — усыпальнице тверских князей.
От отца Михаил унаследовал твердую волю, предприимчивость, нрав гордый, независимый и прямой с уклоном к тому своеволию, которое идет напролом, не учитывая и не предвидя препятствий,— словом, унаследовал ту типичную тверскую «стать», которая так мало подходила к эпохе, требовавшей от государственного деятеля изворотливости, ухищрений, бдительной предусмотрительности.
Материнское влияние сказалось глубже, чем на характере. Мать воспитала его в крепкой православной вере, вселив любовь к Церкви, правде и верности велениям совести, но передала ему и чисто новгородскую черту — склонность хранить и защищать свои законные права, убежденность в том, что законное право неотъемлемо. Эта новгородская черта объяснит многое в поведении кн. Михаила. При таком понимании права оно часто для совести правда, за которую надо бороться. В противоположность московским князьям (Андрею, Юрию, Ивану Калите...) Михаил никогда не покушался на чужое, не был захватчиком, но он мог быть мстителен за свои попранные права, за нарушенный договор, за оскорбление, нанесенное его достоинству.
Однако, и главного, Михаил не понимал, что никакого «права» у князей при монголах уже не было, и только изворотливостью, лукавством, подкупами, лестью, браками, угощениями, подарками... можно было не только кое-как сохранить то, что по закону имеешь, но и приобретать то, что по закону не имеешь права иметь.
Если о его лютом враге Юрии Даниловиче Московском можно сказать, по мягко-меткому определению Карамзина, что он был «совершенно и до последней степени нерыцарь» (Ист. Госуд. Рос., т. IV, стр. 106), то Михаила, с его прямодушием и способностью горячо возмущаться неправдою и беззаконием, можно было назвать «рыцарем», если бы круг его воинственности не был ограничен преимущественно интересами родной Твери и своими княжескими правами. Только это ограничение и не позволяет сравнить его с Мстиславом Удалым, его прадедом (его дед Ярослав Всеволодович был женат на дочери Мстислава Удалого), который ввязывался без всякой прямой пользы для себя в борьбу за чьи-либо права, если где-нибудь на Руси князья их бессовестно нарушали.
Свою воинственную жизнь Михаил начал рано. Ему было 15 лет (1286 г.), когда на Тверскую Землю напали литовцы. Опасаясь их, на помощь Твери пришли все соседи: ржевичи, новоторжцы, москвичи и дружно врага прогнали. Это было как бы боевое крещение князя-подростка.
Через два года (1288 г.) Михаил действует, как самостоятельный правитель. И неудачно. Своим подчеркнуто-пренебрежительным отношением к новому вел. кн. Владимирскому Дмитрию Александровичу, с которым у Святослава, сводного брата Михаила, была долгая распря из-за Новгорода, Михаил, неопытный и заносчивый по молодости лет, гордо и недальновидно не пожелав ехать во Владимир приветствовать великого князя, тем самым вместо того, чтобы исправить старые отношения, окончательно их испортил: обиженный Дмитрий с князьями-союзниками повели полки на Тверь. Окончание известно. И вместе с тем, когда тот же всеми покинутый и затравленный Дмитрий Александрович, лишенный владимирского стола и изгнанный из своего удела, искал последнюю защиту в Твери, — Михаил великодушно его принял, постарался с помощью епископа Андрея примирить его с братом, кн. Владимирским Андреем Александровичем, и отправил его, полубольного, в родной Переяславль, куда Дмитрий не доехал, скончавшись в Волоколамске.
В событиях 1288 г. сказалась вся натура Михаила. Наделенный многими положительными качествами: душевно одаренный, сильный, благородно-отважный, он был, к сожалению, лишен важнейшего для правителя свойства — уменья ориентироваться, т. е. видеть сразу вещи, как они есть, применяться к обстоятельствам, как они создались, предвидеть последствия своих поступков... Супружеский союз с таким человеком мог быть счастлив, но само счастье не могло быть безмятежным, оно обещало тревоги, скорби, великие испытания.
Помимо их были и просто большие беды — и с первого же года брака.
Свадьба была поздней осенью (1294 г.), а весною на 6-й неделе по Пасхе погорел «град Тверь весь» (Никонов, лет. 1295 г.), т. е. более или менее все постройки пострадали.
Не успели обстроиться через три года (1298 г.) — новая беда... И опять на Пасхе: в ночь на Фомине воскресенье загорелся княжий двор. «Загорещася сени... и сгоре двор кн. Михаила весь. Божией милостью пробудися сам кн. Михаило и выкинуся с княгинею своею в окно, а сени полны княжат и боярченков спаще и много сторожей, и никто же не слыша, ...се же чудо бысть, како Бог заступи князя...» (П. С. Р. Л. т. VII Воскресен, лет. стр. 182; т. X. Никонов, лет. стр. 173). Сгорело все добро: оружие, одежда, вся казна...
И в тот же год была великая засуха и горели «леса, и боры, и болота, и мхи, и поля... и бысть нужа велиа и бысть мор на скот». В довершение бед тяжко заболел князь. А в следующем году «знамения на небесах» — грозное солнечное затмение («огородилося бяше солнце грозно» (Никонов, лет. Х стр. 172).
Неприветливо, сурово встретила природа Анну, словно страхом и тревогами приуготовляя ее юную, еще беззаботную, душу к предстоящим испытаниям. Долго ожидать не пришлось: то вспыхивая, то затихая, возникали споры между удельными князьями, правда, пока еще без кровопролития.
Спорили-ссорились из-за Переяславля, того самого сожженного Переяславля, который достался по кончине Дмитрия Александровича его сыну Ивану (женатому на сестре Анны).
Ссорились князья в 1296 г. на съезде во Владимире в присутствии ордынского посла, причем, не вмешайся епископ Симеон Владимирский, было бы кровопролитие.
Ссорились в 1301 г. на съезде в Дмитрове, — опять кое-как сговорились и разъехались по своим уделам 2.
Судя по именам участников, боролись сторонники великого князя Андрея и его противники, жестоко потерпевшие от его погромно-татарской политики или случайно уцелевшие, как Михаил Тверской. Во всяком случае тверской князь возглавлял противников. Это имело последствия...
В год свадьбы Михаил заключил договор с Новгородом: если приключилась бы «тягота от Андрея» (завладев владимирским столом, он сделался и князем новгородским), или от татар, или от кого другого, Тверь и Новгород обязуются помогать друг другу.
Договор был ошибкой Михаила, преждевременно и без надобности он раскрывал свои карты, а именно: — что раболепствовать перед Ордою и ее сторонниами он не собирается, а в случае нападения намерен оказать сопротивление. Был договор и невыгоден: Михаил брал на себя обязательство, не будучи новгородским князем, участвовать в непрерывно воинственной внешней политике Новгорода, обязательство обременительное и без реальной для себя выгоды.
Скоро произошло то, что надо было предвидеть...
В 1300 г. у новгородцев затеялась война со Швецией из-за Ландскроны, укрепленного шведского пункта на Неве у устья р. Охты. Согласно договору, Михаил должен был прийти на помощь, что он и сделал. Но пришел с дружиною поздно и с дороги ему пришлось вернуться: Андрей со своими владимирцами и новгородцами уже сожгли Ландскрону. Создалось нелепое положение — Михаил пришел на помощь, но в ней никто больше не нуждался... Между тем новгородцы усмотрели в опоздании преднамеренность и затаили неудовольствие.
С этого, в сущности мелкого, эпизода начинается история тягостных взаимоотношений Михаила с Новгородом.
Первые годы супружеской жизни Анны ничем, кроме указанных тревожных событий, не отмечены. Вероятно, ее личная жизнь текла однообразно-благообразно как у тех «добрых жен», характеристика которых дана хотя бы в «Измарагде», сборнике поучений XIV в., в котором собраны нормы добродетельной семейной жизни Древней Руси.
Покорная мужу, но разумная советница, кротко-молчаливая, по внешнему облику и поведению скромница, неутомимая молитвенница, заботливая и деятельная хозяйка, со слугами («домочадцами») справедливая, к нищим и убогим милостивая...— вот положительные черты древнерусской «доброй жены». Такова была, вероятно, и Анна.
Жизнь Анны-матери начинается на пятый год брака. В 1299 г. родилась дочь Феодора (она скончалась во младенчестве), в 1300 г. — сын Дмитрий, в 1301 г.— Александр, в 1306 г.— Константин, в 1309 г.— Василий. Кроме этих дат, мы решительно ничего об Анне за эти годы не знаем, а между тем именно в эти годы произошли важные, даже решающие события для судьбы Михаила, его семьи и Тверского княжества.
Начиная с 1303 г., одно событие следует за другим стремительно. В 1302 г. скончался бездетный Иван Дмитриевич Переяславский, завещав своему любимому дяде московскому князю Даниилу свой Переяславль, тогда как по закону родового владения выморочный удел должен был вернуться в состав владимирских великокняжеских городов.
В 1303 г. скончался Даниил Александрович Московский, только что унаследовавший Переяславль от племянника.
В 1304 г. скончался вел кн. Андрей, т. е. вымерли все сыновья и младший внук Александра Невского, и Владимирское великое княжение неожиданно и почти внезапно досталось Михаилу Тверскому, оказавшемуся теперь старшим.
Права его были настолько законны, настолько никто в них не сомневался и все доверились новому положению вещей, что многие бояре покойных великих князей поспешили отъехать на службу в Тверь к новому правителю. Волею Провидения Михаил оказался в самом центре исторических событий. Богатая сильная Тверь усилилась за счет области Владимирского великого княжества.
Если говорить о земных удачах независимых от воли человека, можно сказать, что Михаилу почет первенства и материальные блага, с ним связанные, «свалились с неба». Дальнейшее покажет, как он со своей судьбой справился...
В удельный период весьма часто повторялось одно и то же явление: законный наследник сейчас же встречал незаконного противника. Не успел Михаил еще оформить своей «законности», т. е. съездить к хану за ярлыком, уже явился с притязаниями на великокняжеский стол племянник Михаила, сын покойного Даниила Александровича — Юрий, старший из его пяти сыновей. Недолго думая, он тоже отправился в Орду... Нам известно, как митрополит Максим уговаривал его не вести позорной тяжбы и не ездить к хану. Юрий обманул митрополита, уверив, что ему надо было быть в Орде по личным делам, а не для тяжбы. Тверские бояре пытались дорогой его словить, но он ускользнул...
С этой встречи перед лицом хана двух соперников началась борьба Москвы с Тверью, которая будет тянуться более полутора веков.
Сейчас татары торговались, Михаил денег не жалел — и великое княжение осталось за ним.
Тем временем в Твери происходили важные события.
Тверские бояре, почувствовав небывалую политическую значительность Твери, окрыленные удачей своего князя, начали действовать весьма решительно. Недолго думая, без всяких предварительных переговоров, не ожидая приглашения, они отправили своих наместников в Новгород на том основании, что кн. Михаил, отныне вел. кн. Владимирский, стало быть, и Новгородский. Наместники повели себя, по-видимому, заносчиво, «силою и бесстыдством многим», пишет летописец, новгородцам пришлось это не по нраву, и они, «высокоумия их и бесстудства ни во что же положиша» (Никонов. лет. 1304 г.), постановили: до тех пор пока кн. Михаил из Орды с ярлыком не вернется (а если без ярлыка?..), наместников не принимать. Так и не удалось тверским боярам своих посадить в Новгороде.
Другая неудача постигла Тверь с Переяславлем.
Считая этот древний укрепленный город во владении Владимиро-Суздальского княжества, тверитяне решили им завладеть, несмотря на завещание покойного кн. Ивана: закон родового наследования ограждал права вел. кн. Михаила на Переяславль. Но переяславцы уже давно тверичей недолюбливали и тянули к Москве. Тверское войско осадило город, но встретило сильное сопротивление. Тут произошла беда большая. Брат Юрия Московского (впоследствии Иван Калита), прослышав об осаде, бросился переяславцам на выручку и ударил осаждавшим в тыл. Разгром тверской силы был полный... Недобитые полки убежали. «И бысть во Твери печаль и скорбь велия, а в Переяславле веселие и радость велия...»
Неумело, неосмотрительно правили бояре в отсутствие своего князя; стремительно, очертя голову, кидались осуществлять свои решения. Михаилу по возвращении предстояло спешно исправлять ошибки. Надо было изгладить тягостное впечатление от разгрома тверской рати под Переяславлем; проявить свою великокняжескую силу и дать ее почувствовать Москве; надо было договориться с Новгородом, раздраженным тверской политической навязчивостью.
И Михаил приступил к решительным действиям.
Он направился с ратью Юрия и его братьев и подошел к Москве «и бысть брань многа... и по мало смирившися...», неожиданно заканчивает летописец (Никонов, лет. 1304 г.). Здесь возможны два предположения: либо Михаил взять Москвы не мог, либо не хотел, дабы не возобновились ужасы Андреева княжения, когда Андрей жег и заливал кровью города. Вернее — второе: Михаил желал лишь Юрия устрашить, но не намеревался ни его губить, ни громить Москвы.
Однако Юрий не образумился. Правда, он пока тверских и владимирских владений трогать не решался, но зато в следующем же году отнял у Рязани Коломну, предварительно зверски прикончив рязанского князя Константина Романовича, томившегося у него в плену. Тогда Михаил предпринял второй поход на Москву (в 1308 г.) со «всею силою и бысть бой у Москвы и много зла сотвори...», но повторяется прежнее: «граде не взял, отыде...» Явно, поход имел целью не захват, не грабеж, а наказание рязанского обидчика, иначе не понять странного отступления, которое могло быть истолковано как поражение.
В начале княжения Михаил, по-видимому, действовал согласно лучшим великокняжеским традициям; хотел обличать удельные неправды и карать обидчиков, т. е. охранять попранный сыновьями Александра Невского родовой порядок. О своих правах открыто заявлять он не боялся, но на чужие не посягал, а сородичей хотел удержать от политики разбоя.
С Новгородом кое-как уладилось. Признание Михаила Ордою было достаточно, чтобы и новгородцы его признали и наместников его впустили. Но одного новгородцы не уступали — требования вернуть Новгороду села, земли и угодья, которые были когда-то даны вел. кн. Дмитрию и Андрею в бытность их князьями новгородскими. Новгородцы ревниво оберегали свою область от вторжения «иноземного» землевладения; попущенное исключение в дни тяжкого, безвыходного положения (хотя бы когда Андрей вел на них Дюденя или когда спешно была нужна помощь воинственного Дмитрия Александровича против взбунтовавшихся карел) им хотелось теперь отменить. Они требовали возврата волостей. Михаил волостей не возвратил, больше этого, за все свое княжение он на это никогда не соглашался, считая их, по-видимому, неотчуждаемыми по смыслу закона как наследие великого княжества Владимирского: с согласия самих же новгородцев приобретенное имущество отчуждению не подлежало. Если бы Михаил был более гибким и дальновидным политиком и обладал бы ярким чувством реальности, он бы понял, что Новгороду надо было пойти теперь навстречу ради прочного мира и крепкого союза. Михаил этого не сделал, а новгородцы затаили обиду и стали выжидать случая, чтобы свести с ним счеты.
Неудачна была и церковная политика Михаила.
В декабре 1305 г. скончался во Владимире митрополит Максим. Благорасположение к князю иерархов Русской Церкви имело в те времена значение большое. Михаил это понимал: когда-то киевский митр. Кирилл 2-ой помог его отцу уладить распрю с Новгородом, а на съезде во Владимире в 1296 г. епископ Симеон утишил разбушевавшиеся страсти; мог Михаил знать и по рассказам Анны о ростовской жизни, как велика польза для княжеской семьи добрых взаимоотношений с церковной иерархией. Михаил решил воспользоваться удобным случаем, дабы иметь «своего» митрополита и поспешил послать в Константинополь тверского игумена Геронтия для соискания митрополичьего сана.
План не удался — Геронтия в митрополиты всея Руси не поставили...
Кн. Юрий Львович Галицкий и Волынский (женатый на сестре Михаила) одновременно добивался поставления «своего» митрополита на Волыни и направил в Константинополь игумена Петра, родом галичанина. С юго-западной Русью в Константинополе весьма считались ввиду постоянной угрозы католического давления на Волынь, но иметь на Руси двух русских митрополитов патриархия не хотела, и вот выход был найден: кандидата кн. Юрия Галицкого — Петра, согласно желанию князя, в митрополичий сан возвели, но назначили не Галицким, а еще почетнее — Владимирским и всея Руси митрополитом.
За три года, пока в Константинополе тянулось дело с назначением нового главы Русской Церкви, игумен Геронтий своими интригами в патриархии доставил Петру много неприятностей. Ничего удивительного не было, что митр. Петр, по прибытии во Владимир, отнесся к великому князю сдержанно, зная, что тверской игумен был его ставленником.
Простой здравый смысл мог подсказать Михаилу, что с митр. Петром надо постараться наладить добрые отношения, рассеять недоверие. Но Михаил наперекор здравому смыслу затеял с ним борьбу.
Не успел митрополит занять кафедру и рукоположить несколько священников, тверской епископ Андрей, не то с попущения, не то по наущению своего князя, отправил в Константинополь на Петра донос — обвинение в мздоимании при поставлении во священный сан... Обвинение тяжкое, которое могло привести к низложению с кафедры.
В Царьграде всполошились и прислали чиновника-клирика произвести соборное расследование. Был созван церковно-земский Собор в Переяславле. Съехались представители духовенства, монашества, князья, бояре. Не приехали только Михаил Тверской и Юрий Московский, но зато прибыл брат Юрия — Иван Данилович (Калита) и поддерживал на соборе митрополита. Тверского князя представляли его сыновья: 11-летний Дмитрий и 9-летний Александр. Собор был бурный. Миряне чуть было не схватились за оружие, но кончилось благополучно, а для митр. Петра даже триумфально. Он был оправдан полностью: мзды он не брал, а лишь протори, т. е. возмещение расходов по поставлению в священный сан согласно нормам, установленным Греческой Церковью.
Из доноса ничего не вышло, зато Собор подтвердил правильность подозрения: Михаил ведет борьбу с митрополитом и не поддержал митр. Петра на Соборе... Отношения с Тверью натянулись. Послав игумена Геронтия, Михаил не только не приобрел «своего» митрополита, но нажил себе врага.
Даниловичи (Юрий и Иван) этим воспользовались. Митр. Петр стал теперь частым и желанным гостем в Москве, завязались личные отношения (особенно полюбил митрополит Ивана). Незаметно налаживалась ориентация Церкви на Москву.
Неудача Михаила не остановила. Со свойственным ему упорством он продолжал «ломить» в ту же сторону. В Константинополь отсылается донесение: чиновник-клирик судил на соборе неправо, обвинения остаются в силе... Патриархия ответила уклончиво; пришлите митр. Петра волею или силою, а также всех свидетелей и обвинителей, мы тогда дело пересмотрим; а если митр. Петр виновен, мы назначим другого. Невозможные, невыполнимые условия!
Вторая попытка низложения митр. Петра тоже не удалась.
Безуспешна была и удельно-вотчинная политика кн. Михаила. Учитывая усиление после собора враждебной стороны, Михаил задумал утеснить Москву, но не оружием, а путем контроля над ее торговлей — занять Нижний Новгород, экономически подчинить себе весь бассейн Оки, средней Волги и приволжские города от Нижнего до Твери и тем поставить Москву и Новгород в полную от себя зависимость.
Михаил собрал рать, назначил воевод, во главе войска поставил своего старшего сына 11-летнего Дмитрия, а сам остался охранять Тверь, ожидая нападения москвичей и новгородцев. Тверская рать достигла Владимира, как вдруг...— опять неожиданно и непредвиденно! — войско наткнулось на препятствие — на непреклонную волю митрополита Петра. Он наложил на Дмитрия церковное запрещение и требовал поход прекратить. Три недели бил челом Дмитрий, да разрешит его митрополит, наконец святитель снял запрещение, а юноша распустил рать и вернулся домой. (Никонов, лет. 107.)
Неудача несомненная, а смысл ясный: митрополит и Москва держатся одной политической линии — против Твери.
Владимирское событие сейчас же отозвалось: в Новгороде сменили посадника, сторонника Твери.
В том же году (1312 г.) скончалась мать Михаила княгиня Ксения. Неизвестно, в какой мере в последние годы она влияла на сына, можно только отметить, что именно начиная с 1312 г. правление тверского князя круто изменилось: политика договоров и переговоров, военных демонстраций, вдруг сменилась решительностью суровых мер, открытого и грозного проявления тверской силы. Чем эту перемену объяснить? Не то неудачи Михаила ожесточили, не то он решил покончить со старыми приемами своей внешней политики, признав их несостоятельными, но несомненно одно: новый, второй, период его княжения отмечен открытой и беспощадной борьбой со своими противниками.
Узнав о смене посадника, своего сторонника, Михаил внезапно «прогневался на Новгород» и набросился на северного соседа. Он отозвал своих наместников и запер подвоз хлеба. Новгород только что сильно погорел, а теперь, доведенный голодом до крайности, запросил мира. Михаил потребовал контрибуции («оклада» в 1500 гривен серебра — сумма в те времена большая), вновь посадил своих посадников и только тогда пропустил обозы.
Впервые в своих интересах Михаил применил суровую, даже жестокую, меру, вряд ли соответствующую поводу — смене посадника. Новгородцы должны были почувствовать тяжесть его властной руки и вспомнить его отца и деда. Как не похоже было это «скручивание в бараний рог» безвыходностью положения на ростовские политические традиции миролюбивого «по-хорошему» с врагами, с соперниками, с соседями и вообще с теми, от кого зависишь или в ком нуждаешься! Но вряд ли понимал тогда Михаил, что нуждается в благорасположении Новгорода более, нежели Новгород — в его. Не понимали и наместники. Почувствовав силу своего князя, они стали своевольничать, не учитывая особенностей демократического новгородского быта и нравов. Новгородцы заволновались, росло негодование...
В следующем 1313 г. умер хан Тохта и воцарился хан Узбек,— события огромного значения в судьбе Михаила. Митрополит Петр и Михаил должны были ехать к новому хану за ярлыками.
Они поехали вместе, вернулись порознь. Митр. Петр был отпущен «с особой честью» и превосходным ярлыком, утверждавшим его еще в некоторых новых правах. Михаила Узбек продержал при себе около двух лет. Обвиняли ли митрополит и владимирский князь друг друга перед новым властелином — неизвестно, как неизвестным осталось,чем вызвано было благоволение хана к святителю Петру, но одно можно сказать, что по возвращении Михаила (1315 г.) тверской епископ Андрей, недруг митрополита, ушел на покой, а на его место митр. Петр поставил игумена Варсонофия 3.
Во время отсутствия Михаила новгородцы, недолго думая, выгнали тверских наместников и стали жечь тверские села на левом берегу Волги. Против них выступил 15-летний Дмитрий. Враги постояли друг против друга 6 недель и кое-как заключили мир. Новгород послал звать на княжение Юрия Московского, а Тверь поневоле «смирилась», ожидая возвращения своего князя, чтобы возобновить борьбу.
Кн. Юрий был политиком хитрым и на призыв на княжение не отозвался, а послал в Новгород своего брата Афанасия. Зачем было выступать раньше времени против соперника, когда можно было выждать, пока он сам своими ошибками себе не повредит?
В 1315 г. Михаил, утвержденный в великокняжеском достоинстве, возвратился домой — и не один: с ним татарское войско и послы... Одновременно Юрию пришел приказ от хана —- явиться в Орду. По-видимому, Михаил жаловался на него хану и обвинял в поддержке новгородского упорства.
По возвращении Михаил повел большую, сильную рать на Новгород: тверичи, полки Владимирского княжества, татары — все набросились на новгородские земли — и началось беспощадное опустошение.... У Торжка произошла пямятная «новоторжская битва». Новгородцы были разбиты наголову — и запросили мира. Михаил проявил неуступчивость. Сначала потребовал большой контрибуции (5000 гривен серебра) и взял заложниками кн. Афанасия и бояр; затем победители стали обирать жителей Торжка и отнимать все: оружие, коней и деньги, кто сколько мог дать. Наконец, Михаил заключил второй договор, обложив новой контрибуцией... (всего в три срока новгородцы должны были выплатить 12000 гр. «оклада»), только после первого взноса Михаил обещал пропустить хлеб.
Новгородцы волновались... Размеры «оклада» небывалые, в руках у победителя заложники, а тайных посланцев, направленных в Орду с жалобами на великого князя, тверитяне переловили... Вражда к Твери возросла до ненависти. Стали разыскивать и убивать тверских сторонников, тверские наместники поспешили покинуть Новгород.
Бунтарское настроение новгородцев Михаила разгневало еще больше, и он решил их упорство сломить, а за пострадавших своих сторонников отомстить. Благородная, но практически нецелесообразная отвага... Он стал вновь набирать войско. Увязнув в новгородских делах, он словно забыл о главном враге — о притаившейся и выжидающей Москве...
Слух об огромной рати Михаила и угрозе нового нашествия всполошил весь север. Дружно встали: новгородцы, псковичи, ладожане, карелы, ижора, вожане... и решили отчаянно сопротивляться. Но столкновения не произошло... Михаила постигла одна из тех фатальных неудач, которыми отмечено все его княжение, то лишая победу ожидаемых плодов, то обращая в катастрофу неблагопристойную случайность. В 50 верстах от Новгорода, у Ильменя, Михаил вдруг остановился — и повернул назад... Почему? — имеются только исторические догадки. Не то его смутила весть о больших силах, стянутых против него; не то донесли ему, что Юрий вернулся из Орды и готовит нападение на Тверь; не то он сам внезапно тяжко заболел («большую рану восприем возвратися вспять» — Соф. лет. I. V т. 1316 г.). Одно несомненно — возвращение домой было не только неожиданно, но и катастрофично. Войско заблудилось среди лесов и болот, люди умирали от голода, ели коней, кожу ремней и щитов, сжигали доспехи и оружие, дабы легче было идти и хоть как-нибудь из беды выбраться. «И приидоша пеши в домы своя...» — говорит летописец (Воскресен. лет. VII, 187; Соф. лет. I, т. V, 206; Новгородск. I, т. III, 71; Новгородск. IV, т. IV, 48; Татищ. IV, 96). Позорный конец... Славная победа еще столь недавней новоторжской битвы оказалась «Пирровой победой»...
Новгородцы приободрились, осмелели и предложили Михаилу вернуть арестованных новгородских бояр, хотя бы за выкуп. Михаил отказал, считая, очевидно, недостойным для великого князя торговать заложниками, а главное, желая обезопасить себя с севера на случай нападения Юрия. Надвигалась гроза...
В 1317 г. Юрий вернулся из Орды. Он уехал туда с большими дарами (по-видимому, новгородцы щедро снабдили его деньгами) и за два года пребывания при дворе хана он успел во всем: расположил к себе Узбека, женился на его любимой сестре Кончаке (в крещении Агафия), задарил вельмож и добился высшей меры ханского благоволения — был признан «старшим» (по родовому закону им не будучи) с возведением в достоинство великого князя Владимирского. Вернулся он с грамотою, татарскими отрядами и тремя ханскими послами, среди которых хитрый и жестокий Кавгадый.
Михаил очутился среди двух враждебных станов: Новгорода и Москвы, при молчаливой оппозиции главы Русской Церкви — митрополита Петра... На кого мог он теперь опереться, где искать защиты? Все, что было даровано Михаилу самою судьбою; что было добыто военными успехами; что стало историей, казалось было задано — стать центром русского объединения — неожиданное лишение его великого княжения отнимало безвозвратно... Вернуть себе Владимир силою и думать было нечего. Оставалось защищать Тверскую Землю. Гордому, самоуверенному князю Михаилу был нанесен тяжкий удар. Если бы за спиною Юрия не стояли татары, если бы в недавнем прошлом не было катастрофы у Ильменя, негодование на Юрия лишь удвоило бы его предприимчивость. Но теперь не то... Михаил словно сразу потерял свое задорное мужество.
Здесь наступает третий, весьма краткий, период правления Михаила.
По натуре решительный, неуступчивый, он будет стараться быть терпеливым и уступчивым, искать мирного исхода из безвыходно-воинственных столкновений с соперником, словом, смиряться во имя спасения родной Твери.
Михаил выступил навстречу врагам с одной заботой, только бы не впустить их на свою территорию. У Костромы противники стали. Михаил через Кавгадыя повел переговоры. Тут возможны только догадки: не то Михаил сам заявил, что не ослушается хана, не то его уговорил Кавгадый покориться воле Узбека. Во всяком случае кончилось открытым заявлением, что великокняжеское достоинство тверской князь уступает племяннику (Соф. лет. I, V, 208 и Воскресен. лет., VII, 189); «Брате! аже дал тебе царь великое княжение, то и аз отступаюся тебе, княжи на великом княжении, а в мою отчину не вступайся...» Только безвыходное положение могло продиктовать Михаилу такую в его устах неожиданную, покорную речь...
Михаил вернулся домой простым тверским князем. Последствия этого события сейчас же сказались: поволжские удельные князья, еще вчера ему верные, повалили к Юрию...
Что пережила Анна, встречая «развенчанного» мужа?
Уже прошло 23 года брака. Не весела, не беззаботно-отрадна была ее жизнь!
Чуждая спокойной красоте благочестивого Ростова, суетно-беспокойная, сутяжная, всегда с кем-то враждующая, о каких-то выгодах препирающаяся Тверь, беспрестанные тревоги, неуверенность в будущем, опасения за жизнь князя, детей, за Тверскую Землю, частые и долгие разлуки с мужем, страшные слухи, недобрые предчувствия... и так из года в год — вот тверское супружеское «счастье» Анны в течение стольких лет... Она была не только свидетельницей странной судьбы мужа, но вместе с ним несла всю тяжесть ее превратностей. Князь-неудачник... Этот термин охватывает путаницу бед и фатальных ошибок Михаила, благоразумных намерений и бесплодных осуществлений, счастливых случайностей и их несчастных последствий, житейских преимуществ и неуменья ими воспользоваться... Мужественный до отваги, благородно-прямой нрав Михаила, преданность ему тверских бояр и населения, богатство и сила Твери, законное великокняжеское достоинство — все эти, казалось бы, залоги земного успеха не только не сделали его героем истории, но фатально влекли к гибели...
Когда в 1317 г. Михаил вернулся в Тверь, никто — ни он сам, ни Анна, ни бояре — не мог предвидеть, что развязка соперничества с Москвой может быть только трагической... Отречение Михаила (у Костромы) могло казаться очередной тяжкой неудачей — и как всегда в подобных случаях, когда современники не в состоянии понять значения исторического события,— все, вероятно полагали, что можно еще как-то дело поправить, стоит только что-то решить и спасительное предпринять. И в Твери начинают отстраивать недавно погоревший Кремль. Не могло быть, чтобы Юрий удовлетворился отречением дяди от владимирского стола...
И верно,— Юрий не удовлетворился и стал собирать рать. Суздальские князья (вчерашние сторонники Михаила), Кавгадый с татарами, новгородцы... возникла внушительная коалиция и план совместных действий — напасть на Тверь одновременно. Но одновременно не вышло: новгородцы выступили раньше и неудачно; заключили с Михаилом спешно сепаратный мир и обещали впредь оставаться нейтральными.
Юрий двинулся с союзниками от Костромы и, вступив в Тверскую Землю, стал ее «пустошить»: грабежи, разбои, пожары, полоны...— обычная картина погромов. И так в течение трех месяцев...
Михаил с семьей, боярами, с ратью заперся в Твери и... бездействовал. Чем объяснить эту странную пассивность, когда кругом грабеж, огонь и кровь? Опять возможны только догадки. Боялся ли, что не одолеть ему многочисленной вражьей рати? Боялся, что, одолев ее, он возбудит ханский гнев, взяв верх над ханским ставленником? По летописным рассказам известно одно (Соф. лет. 1, т. V, 207-209; Воскресен. лет., т. VII, 190): прежде чем пойти на риск открытой битвы, Михаил счел нужным посовещаться с князьями, боярами и со своим епископом (Варсонофием). Со стороны советчиков встретил полное сочувствие и поддержку: «Ты прав, господине, во всем... Ты перед племянником показал смирение, а они взяли всю волость твою и хотят другую сторону разорить... Ты, господине, ступай против их, а мы хотим за тебя живот свой положить...»
Было еще благоприятное для выступления обстоятельство.
Юрий не решился напасть на укрепленную Тверь и вознамерился перейти Волгу неподалеку от Кашина и громить уцелевшие тверские области. Узнав об угрозе переправы, заволновались кашинцы. Этот небольшой, но богатый торговый город относился обычно безучастно к военным событиям по сю сторону Волги, но когда дело дошло до переправы близ Кашина, все изменилось: «совокупися и мужи тверичи и кашинцы и поидоша против Юрия» (Тверск. лет.).
Противники сошлись в 40 верстах от Твери 22 декабря, возле села Бартенева. Юрий был разбит наголову и бежал в Новгород, бросив рать на произвол судьбы. Михаил захватил князей и бояр союзных войск, а также и супругу кн. Юрия — Кончаку, освободил полоны и вступил в переговоры с Кавгадыем, который с дружиной своей очутился у него в плену. Победа была полная!
Михаил великодушно взял своих почетных ордынских пленников в Тверь. Несмотря на едва сдерживаемое негодование населения, держал татар «в большой чести» — угощал, одарил Кавгадыя и отпустил с дружиною домой. Кавгадый обещал защитить его в Орде, всю вину за воинственную затею Юрий брал на себя, уверял, что ханского разрешения на тверской поход не было. Михаил простодушно поверил, не подозревая, что «почетные пленники» в руках тверского князя были позором для Орды и за него Кавгадый мог поплатиться головой.
А Юрий тем временем умолял новгородцев о помощи. Осторожные новгородцы были в раздумье: с кем выгодней — с Юрием или Михаилом? Решили: сейчас ни с тем, ни с другим, а надо взять на себя роль посредника и примирить враждующие стороны, не преминув извлечь из своей роли пользу. К Михаилу была направлена на Волгу делегация с новгородским епископом Давидом во главе. За ней следовал Юрий, успевший набрать кое-какие полки новгородцев и псковичей (Воскресен. лет. т. VII. 1317 г.). Могла грозить новая схватка: «мало бой не бысть велий» (П. С. Р. Л. Никон. лет., т. X, стр. 181), однако, посредники все же примирения добились; оба врага «целовали крест» и согласились отдать распрю на суд хану, т. е. немедленно ехать к Узбеку судиться. Михаил предложение не только принял; по сказанию, ему даже принадлежит самый почин апелляции к Орде. Непонятная уступчивость после победы... Ничего нет удивительного, что договор того же года (1317 г.) с новгородцами и Юрием заключал тоже большие уступки северному соседу и возвращал Юрию Кончаку и его братьев (Бориса и Афанасия), которых в Твери держали заложниками.
Податливость, готовность уладить отношения с Юрием, с новгородцами, как бы загладить свою жестокость по отношению к новгородцам — словом, вообще покончить с соперничеством с Москвою и, оправдавшись перед ханом (которому, казалось, он мог доказать свою невиновность в столкновении с Юрием), отстаивать отныне только неприкосновенность тверской отчины,— вот теперь направление узко тверской политики Михаила. Она могла ему казаться единственно возможной и практически обоснованной: не обещал ли ему Кавгадый именно в этом направлении свою крепкую поддержку?
Вдруг случилось событие — и опять для Михаила роковое...— в Твери скоропостижно скончалась Кончака. Поползли злые слухи; тверитяне Кончаку отравили...
Уверенный в полной своей невиновности, Михаил ехать в Орду не торопился, только послал вперед своего 12-летнего сына Константина, как добровольного заложника тверской верности хану. Направил еще в Москву своего посла — «посольство любви»,— чтобы загладить тяжелое впечатление смерти Кончаки. Но Юрий посла не принял, а велел его убить. Зловещее повеление... «Бысть между ними нелюбие велие» (Татищ. лет., кн. 4-я, 1318 г.). Правды все-таки Михаил еще не знал — что Кавгадый по-прежнему Юрию «свой человек», и они сообща обдумали оболгать тверского князя перед ханом: Михаил, якобы, собрав дань, утаил ее, хотел бежать с казною к немцам, отравил Кончаку, побил ханских послов и самого хана ни во что не ставит... Доносчики, набрав множество лжесвидетелей, захватили их с собою в Орду, повезли и письменные доносы-жалобы от своих бояр, князей и, главным образом, от новгородцев.
Поехали заговорщики оба вместе и там добились своей цели скоро. Хан разгневался на Михаила и приказал княжича Константина уморить голодом, но вельможи отсоветовали: сына уморим, отец не явится... Не лучше ли послать на Михаила войско?
Войско не понадобилось.
В августе 1318 г. Михаил выехал в Орду. Епископ Варсонофий благословил его, Анна с детьми провожала его до берегов Нерли. (П. С. Р. Л. Соф. I, т. V, 206; Воскресен. лет., т. VII, 191). По-видимому, какой-то неясный слух до Твери добежал: надвигается гроза... Прощались с кн. Михаилом, словно перед смертью. Он исповедался у своего духовника и причастился св. Тайн. Семья, бояре и весь присутствующий народ — все плакали. Потом князь простился с Анною...
О подробностях этого прощания повествует рукописное житие св. благ. Анны XVII в. Было бы наивно принять эти подробности за исторические данные, но нельзя их и зачеркнуть. Они свидетельствуют о том, как наши предки чрез 300 лет после события воображали разлучение святой княжеской четы. Они воссоздали образы Михаила и Анны в тонах торжественных и скорбных, овеяли духом героической христианской праведности, согрели прощальную беседу теплотою глубокого религиозного чувства. Очевидно, художественный вкус древнерусского читателя требовал, чтобы именно такие слова находила христианская супружеская любовь «благоверной» княжеской четы, предчувствуя разлуку навеки и разлучаясь во имя подвига святой веры.
Михаил весьма скорбел и горько плакал, открывая тайну, зачем он спешит в Орду, гласит житие. Царь его вызывает, над Тверью вновь гроза... и может вновь пролиться кровь. Он едет к хану самому держать ответ во всем и, если нужно и Бог соизволит, он душу положит за свой тверской народ.
В ответ Анна сначала убеждает его решиться на сопротивление, старается внушить ему, словно им утраченную веру в самого себя, в свои силы, в помощь Божию, напоминает недавнюю блестящую победу...
«...Дорогой мой, любимый и великий князь Михаиле, почто боишься злочестивого царя и его беззаконного поведения и трепещешь, как немощный? Разве не имеешь бранных и сильных оруженосцев? Разве не можешь с такою ратною силою, паче же с помощью Божией, стать супротив беззаконного царя? Не ты ли испытал на себе Божию помощь мало дней тому назад, когда пришел на тебя с ратью брат — великий князь Юрий с окаянным варваром? Сколько ты побил тогда пришедших воинов? А ныне благочестивый мой князь боится злочестивого царя и хочет добровольно отдаться, яко агнец, злохищному волку...»
Душа Михаила томится не о победном сопротивлении: «Давно имею желание пострадать за Христа, за имя Его... Настало этому время. И думаю, что лучше мне одному умереть за стадо Христово, нежели из-за меня пролиться крови христианской от мучителей...»
В эту минуту услышав сердцем в душе мужа Божий зов, Анна уже больше не говорит о сопротивлении, а воодушевляет Михаила на подвиг: «...Вспомни, благочестивый, великий, дорогой мой княже, сродники свои...» и она напоминает ему убитых братом из зависти свв. Бориса и Глеба, св. Михаила Черниговского и боярина Феодора, пострадавших за веру... они все наречены мучениками. «И если ты, господине мой благоверный княже, хочешь пойти в Орду и добровольно пострадать за имя Господа Иисуса... то поистине блажен будешь во вся роды и память твоя будет навеки...»
И она бодрит его, воодушевляет, убеждает не бояться мук, терпеть злострадания, не ослабевать, помышляя о своей державе или о чем-либо земном, не слушать уговоров друзей... «Но только возлюби, господине мой, единого Господа Иисуса Христа...» И заключает: «тогда и я буду блаженна тебе ради во всех российских женах...»
В ответ на речь Анны Михаил говорит с просветленным («веселым») лицом, что нет большей услады человеку, как умереть за Христа...
Эта беседа не пустая риторика. В ней под покровом величавых славяно-русских речений святая взволнованность торжественностью минуты. Именно типичность переживаний, завитых в этом диалоге, делает его для русского сердца понятным. Анна сознательно отпускала мужа на муку, а он предчувствовал, что ему предстоит гибель — в этом вся суть прощальной беседы. Крестные «страсти», расставание навсегда русские люди знали и до монголов, и во время ига, и после в течение всей истории до наших дней... Невинно пострадавший, невинно мучимый или замученный — излюбленный образ русской святости. Вот почему христианская разлука Михаила и Анны, когда он сознательно идет на подвиг, а она покорно волю Божию принимает и на «страсти» провожает — хранилась в веках и навсегда останется в народной памяти красотою святой веры и супружеской любви, этой верой пламенеющей.
Не только житие запечатлело расставание Михаила и Анны — древнее тверское предание сохранило память о разлуке, творчески-своевольно связав прощание со «Святой Горой», с высоким холмом близ села Едимонова на Волге. По летописному рассказу известно, что разлучились на берегу Нерли (согласно позднейшим исследованиям — близ деревни Малиник Калязинского уезда), а между тем именно Едимоново хранит о разлуке неувядаемую память.
На «Святой Горе» до наших дней находилась древняя часовня, в ней — икона-картина, неизвестно когда и кем написанная. «Прощание Михаила с Анною и двумя сыновьями» (другая икона Михаила и Анны вместе, в рост, хранилась в сельской едимоновской церкви). Сюда, на «Святую Гору», ежегодно в праздник Вознесения с незапамятных времен совершался крестный ход при большом стечении богомольцев из Едимонова и соседних сел. Шли сюда не только, чтобы молитвенно вспомнить евангельское событие на Елеоне, но и разлуку святой тверской четы 4. Если народное творчество в живой символике обряда сохранило эту память, то диалог Михаила и Анны в житии, если не факт истории, то все же реальность поэзии, которая раскрывает идеальную сущность исторического события.
После проводов Анна с младшим сыном Василием вернулась в Тверь. «Возвратишася со многим рыданием немогуще разлучатися от возлюбленного князя...» (Воскресен. лет. т. VII, стр. 191; Соф. лет. 1-я, 1319 г.). Старшие сыновья Дмитрий и Александр, бояре и духовенство провожали Михаила до Владимира. Здесь князя встретил ордынский посол Ахмыл (по-видимому, противник Кавгадыя) и он узнал страшную весть: о гневе Узбека, клевете Юрия, о грозном распоряжении хана: — если через месяц Михаил в Орду не явится, будут разгромлены все тверские города... Бояре стали уговаривать князя в Орду не ездить, а послать еще одного из сыновей. Умоляли отца и мальчики: «не езди! не езди! пошли одного из нас...», но Михаил понимал, что хан требовал именно его: «моей головы хочет.. если куда-нибудь уклонюсь, отчество мое будет пленено и христиане погибнут, мне же после не миновать смерти, не лучше ли ныне положить душу за многие души...» Он написал завещание, распорядился о наследии и отослал сыновей домой. Расстались со многими слезами... Так повествует сказание в летописях.
Михаил поехал в Орду не один, его сопровождали игумен Марк, два иеромонаха, два белых священника, два диакона, бояре и слуги.
Все, что произошло потом, изложено в упомянутом «сказании». Как осторожно, а иногда и скептически, к такого рода памятникам историки ни относятся, большинство полагает, что сказание, несомненно, написано со слов кого-нибудь из очевидцев-спутников князя (вероятно, одного из священников), а может быть и самим очевидцем.
В Орде поначалу Михаила ничего дурного как-будто не ожидало. Он был принят ханом, ханшей и ордынскими вельможами; всех щедро одарил; о суде не было и речи. Так длилось полтора месяца. Казалось, все обойдется благополучно, как вдруг — гроза... Узбек приказал разобрать дело тверского князя. (По-видимому, Кавгадый продолжал клеветать хану на Михаила.)
Был назначен суд. Сразу стало ясно: правого суда не будет. Кавгадый — он же обвинитель, свидетель и судья — перечислил все пункты своего клеветнического доноса, а оправданий Михаила судьи — ордынские князья, не слушали. И бессудный суд вынес приговор: тверской князь виновен и достоин смерти. Однако столь поспешный приговор Узбек не утвердил и повелел дело пересмотреть.
На второе судебное заседание Михаила, как обвиняемого в тяжких преступлениях, привели связанным. Снова судьи выслушивали клеветнические речи обвинителей (Кавгадыя и Юрия) и опять не дали Михаилу оправдаться. Приговор вынесли тот же — достоин смерти...
Михаила окружила стража, его оставили связанным, верных слуг, тверских бояр и духовного отца от него отогнали. Михаил остался в руках врагов совсем один...
Наутро на него наложили тяжелую деревянную колоду («древо велико»), которая лишала его свободы движений рук и головы, и повезли в обозе вслед за царским поездом. Хан отправлялся на ловы к берегам Терека. Такого рода ловы были обставлены с необычайной пышностью.
Грандиозный ханский караван включал войско и несметное число всякого люда: ордынские вельможи, иноземные послы, татарские чиновники, купцы со своими товарами, князья данники, великое множество слуг...— все это скопище следовало в кибитках, на телегах, на верблюдах и конях; казалось, вся Орда двигалась в пыли и зное по необъятной степи, раскидывая на кочевьях шатры и палатки, раскрывая лавки, превращая пустыню в необозримый стан с улицами и торжищем. Вероятно, Узбек не сразу приговор утвердил, этим и объясняются те мучительные 26 дней до казни, на которые был обречен тверской смертник.
Сказание описывает трогательно и подробно его муку томления и ожидания конца.
Начиная со дня разлуки со своей семьей, Михаил причащался еженедельно и творил свое келейное правило. Теперь он усердно молился, читал по ночам Псалтырь, особенно часто повторяя псалмы: «Услыши Боже, вопль мой, внемли молитве моей!» или «Избавь меня от врагов моих. Боже мой! защити меня от восстающих на мя». Забитый в колоду, он не мог держать Псалтыри,— отрок переворачивал ему страницы. После ночи, проведенной в молитве, Михаил был терпелив и мужествен,— утешал бояр.
Объявление утвержденного ханом приговора Кавгадый обставил торжественно — всенародным унижением русского князя. Михаила привели на торжище; здесь толпились, кроме татар, много иноземцев: греки, литовцы, немцы и множество русских... По монгольскому закону, если высший из князей провинится, а хан пошлет кого-нибудь для наказания его, виновный обязан повергнуться к его ногам, будь ханский посланец хоть самого низкого достоинства. Михаила поставили на колени перед Кавгадыем, и ему было объявлено, что приговор «за его злые дела» утвержден, однако, по обычаю, приговоренного перед казнью надо почтить... Михаила расковали, принесли умыться, надели дорогую одежду, принесли питье и яства. Но он, совсем как Василек в татарском плену после битвы на Сити, к угощению не притронулся. Князя раздели и снова заковали.
И вот наступила среда 22 ноября...
В ту ночь, говорит сказание, Михаил имел свыше троекратное извещение о предстоящей смерти. Утром он велел отпеть заутреню, часы, правило перед причащением, исповедался и причастился св. Тайн. Простился с духовным отцом и прочим духовенством, обнял сына, преподал ему родительские наставления и поручил передать княгине и старшим сыновьям свои распоряжения относительно отчины, бояр и слуг «до меньших» из них, заботясь обо всех; потом велел оставить его одного — стал молиться...
Тут вбежал отрок с криком: «Господине княже! идут!.. идут!.. Кавгадый, и Юрий, и много народу прямо к тебе!..» Михаил понял,— «пришли на его убиение»... Он велел сыну бежать под защиту ханши.
Юрий и Кавгадый послали убийц вперед. Татары-палачи толпою ворвались в шатер, разогнали верных княжеских слуг и, схватив за колоду, со всего размаху бросили князя о стену... стена проломилась, князь упал, но, сильный и ловкий, тотчас вскочил на ноги. Татары, как звери, набросились на него, повалили, наносили ему удары, чем попало, били головою о землю, топтали нещадно пятами...— наконец, один из убийц, по имени Романец и лишь по названию христианин, выхватил большой нож и, вонзив его Михаилу в грудь, «вырезал его честное сердце...»
Это было 22 ноября в 3 часа пополудни под г. Тетяковым, в пределах Дербента.
Шатер ограбили, с трупа сорвали одежду, людей, оказавшихся в окружении — слуг и бояр князя — били, волочили нагими, а потом заковали. Спаслись только те из них, кто успел убежать к ханше с Константином. Тело князя осталось лежать нагое...
Когда все было кончено, Кавгадый и Юрий подъехали на конях к трупу. Кавгадый сказал Юрию: «Зачем же тело лежит нагое? Не брат ли он тебе, не старейший ли, как бы вместо отца? Возьми его и вези в свою землю и погреби в отчине по вашему обычаю...»
Юрий приказал кому-то из своих приближенных прикрыть тело. Потом труп привязали к доске веревками и положили на телегу. Так на Русь и повезли... Тело сопровождали московские бояре и их слуги. Перед отъездом они в одном шатре с ордынцами пили вино и хвалились, кто в чем оговорил тверского князя...
В сказании описаны знамения, явленные над телом кн. Михаила на пути на Русь.
В первую же ночь в лесу, на стоянке, внезапно сторожей объял ужас; они убежали в стан, а когда на рассвете вернулись, тело князя лежало не на телеге, а поодаль на земле, ничком, в луже крови, правая рука под лицом, левая прижата к ране, ни один зверь ночью не тронул трупа, хотя водилось их в лесу много... Кто-то уверял, что два облака, «сияя аки солнца», стояли над лесом, где лежало тело. Пошли глухие толки о несправедливом убиении...
Когда тело привезли на р. Куму, в торговое селение Маджары, и местные купцы, хорошо знавшие тверского князя, хотели с честью, — накрыв плащаницею и со свечами,— внести тело в церковь и там оставить до утра, московские бояре, сопровождавшие его, воспротивились и заперли его в хлеву. Ночью одни жители видели над хлевом «столб огненный от земли до небес», другие уверяли, что видели «дугу небесную, приклонившуюся над ним...» 5
Отсюда тело повезли в ясский город Бездеж. Некоторые жители якобы видели, что вечером, при приближении к городу, множество людей со свечами сопровождали сани с телом, а «на воздусех» ехали на конях всадники с зажженными фонарями... В Бездеже снова неблагочестно, не в церкви, а на дворе, оставили тело. Один из сторожей дерзнул на ночь возлечь на гроб и был сброшен с него невидимою силою и так, что отлетел далеко от саней и встал едва живой от страха... Он бросился отыскивать священника и исповедал свой грех «со слезами и многими клятвами... И от сего иерея услышал о том описатель жития Михайлова», говорит сказание, т. е. написано оно со слов очевидца (П. С. Р. Л. Соф. лет. 1, т. V. 215; Воскресен. т. VI, 197).
Тело Михаила привезли не в Тверь, а в Москву и положили в церкви Спаса Преображения в Спасовом монастыре.
Что же в отсутствие мужа было с Анною?
Десять месяцев томилась она в полной неизвестности. «Княгиня же с сыновьями не ведущи ничтоже сотворщагося, далече бо бе земля и не бе кому вести донести» — говорит летописец (Соф. I, т. V, стр. 215). В Твери даже не знали, что тело уже находится в Москве. И кто мог бы оповестить, когда все тверитяне — духовенство, бояре, слуги — были задержаны в Орде!
Лишь когда Юрий летом вернулся на великое княжение, Анна с сыновьями и епископ Варсонофий послали узнать: нет ли каких-нибудь вестей о князе Михаиле? Посланные вернулись со страшной вестью — князь убит в Орде злодейски...
Как приняла эту весть Анна, мы не знаем. Летопись лаконична: «плакухася на многи дни неутешне...» (Воскресен. лет., т. VII, 197). Потом семья стала добиваться выдачи тела. Решено было послать 19-летнего князя Александра Михайловича, второго сына кн. Михаила. Завязались переговоры. В Тверь прибыл посредник — Ростовский епископ Прохор, поручителем неприкосновенности кн. Александра во время предстоящего пребывания его во Владимире, куда ему надлежало приехать для «крестного целования», т. е. для заключения мирного договора с убийцей отца — кн. Юрием.
Условия договора были для Твери унизительные. Тверь обязывалась признать Юрия великим князем Владимирским; князь Дмитрий Михайлович, наследник тверского стола (прозванный за воинственную горячность и отвагу «Грозные Очи»), должен был вносить ежегодные дани, а также «выход» (взнос за свое вокняжение на тверской стол), не прямо в Орду, а через Юрия; наконец свои расходы в Орде (2000 руб. серебром) Юрий возложил на тверитян. За все это он обещал выдать тело, освободить княжича Константина, тверских бояр и слуг. Договор был подписан и скрпелен «крестным целованием».
Немедленно из Твери были посланы в Москву бояре, игумены и священники. Они привезли тело кн. Михаила «со многою честью».
Встреча гроба погибшего князя описана в сказании с простотою скромного величия. В ней нет ничего траурно-триумфального. Это не посмертный апофеоз славного героя, она проникнута скорбью и трепетом народного благоговения перед святыней — останками любимого князя, погибшего за своих тверичей...
Тело везли в Тверь Волгою. Оно прибыло 6 сентября, в день памяти чуда Архистратига Михаила в Хонех. Анна с детьми и боярами выехала навстречу на ладьях. Епископ Варсонофий, игумены, священники — все духовенство с крестами, иконами, «со свещеми и кадиами», и огромные толпы народа стояли на берегу возле монастыря Архангела Михаила. Потом гроб с пением понесли в собор св. Спаса. Все плакали и рыдали... Вопли заглушали пение... Теснота была такая, что гроб сразу не могли внести в собор и, пока плач не утих, поставили перед входными дверями. И еще долго все плакали, да и потом «едва внесли в церковь» (Соф. лет., т. V, 215). Началось отпевание... Тело не истлело, хотя его везли и в жару, и в мороз, то на телеге, то на санях, и целое лето оно оставалось в Москве непогребенным.
Житие благ. кн. Анны описывает ее «прощание» с покойным мужем: в высокой радости благодарила она Бога за то, что Он сподобил его пострадать за Христа... и тут же «падши на перси его, приникла к мертвому телу, яко к живу», и изливала свое вдовье горе в слезных причитаниях: «...Блажен еси, Господине мой, великий княже... яко пострадал еси по Пострадавшем за нас; и се ныне отошел еси к Возлюбившему тя Христу... И ныне молю тя, о, Страдальче Христов, да не оставиши мя погружену прельстьми жития сего, но помяни мя у престола Вседержителя Христа Бога нашего, яко да достойна и аз буду небесного чертога с мудрыми девами и яко да не угаснет светильник души моей от доброго подвига. Тебе бо ныне стяжах о мне ходатая к Богу и молитвенника крепка...» — и еще и еще помолившись, целовала Анна любезное пресвятое тело его и, вместо аромата, многими слезами обливала его...— и отошла в дом свой.
Житие вложило в уста Анны те слова, которые могли быть тогда в ее сердце. «Плач» ее, разумеется, тоже не история, а поэзия; в нем небесная красота той особой — молитвенной — любви, которая в Боге соединяет верующие души живых и мертвых; в нее преобразилась любовь Анны-вдовы...
Погребен был кн. Михаил в соборе св. Спаса, там же, где его отец Ярослав Ярославич (в постриге Афанасий) и мать Ксения (в инокинях Мария), справа, подле гробницы епископа Симеона, первого тверского святителя.
Местное почитание Михаила Ярославича возникло вскоре по его кончине, вскоре же появилось и сказание о нем. Ко гробу притекали верующие, молились, бывали чудеса. Гробница князя Михаила в соборе св. Спаса сделалась тверской святыней, но лишь при Грозном на соборе 1549 г. он был канонизован.
Михаил Ярославич — единственный святой князь тверской ветви Рюриковичей; ни до него, ни после, вплоть до гибели княжества, т. е. до присоединения Твери в 1485 г. к Москве, никто из тверских князей святостью не просиял. Княжение его — ряд ошибок и неудач. Он не расширил своих владений, не приобрел для Твери от ханской власти особых льгот и выгод, в борьбе с Москвою оказался побежденным; в современной ему действительности не нашли применения его благородный, открытый нрав, прирожденное чувство личного достоинства, прекрасное мужество... Зато его нравственная сила и независимая тверская «стать», когда пришло время, обернулись готовностью на мученичество, дабы на него, на него одного, не на Тверскую Землю, обрушился ханский гнев. Один, беззащитный против московско-татарского союза, он окончил свою жизнь святою смертью жертвы — и навеки украсил своим именем историю княжества Тверского...
Жизнь Михаила Ярославича обусловила трудную и скорбную жизнь Анны, разъединить их невозможно. В сплетении их двух судеб, двух предназначений, двух в глубине своей духовно-родственных душ и заключалась тайна святости обоих. Михаил погиб вольной смертью, спасая свой народ и Тверскую Землю: «за всех себя даде и смертью нужною скончался...» (Никонов. лет., т. X, стр. 187).
Как справится с подвигом веры и любви к Богу и ближним благоверная княгиня Анна?
———
Примечания:
1 Отроки — младшие чины княжеской дружины. Обратно в текст
2 Причин этих размолвок летописи не объясняют. По всей вероятности — из-за Переяславля: считать ли его в числе городов великого княжения Владимирского или уделом-отчиной Ивана Дмитриевича, сына несчастного Дмитрия, и может ли он, бездетный, завещать его, кому хочет. Обратно
3 Очень возможно, что епископ Андрей ушел на покой не добровольно, а потому что его имя имело некоторое отношение к ереси «стригольников». Последователи ее отрицали церковную иерархию до апостолов, все таинства, кроме крещения, не признавали храмов, молитв за усопших, монашества... Ересь эта нашла себе опору в протесте за поборы при рукоположении в священный сан; этот протест начал епископ Андрей; хотя он прямого отношения к ереси не имел, его именем могли злоупотреблять ее последователи. («Епископ Андрей помогал им». Татищ. лет. 1313 г.) Обратно
4 Свящ. С. Архангелов. Житие и чудеса св. благ. кн. Анны Кашинской. СПБ., 1909 (Прилож. к № 21 «Церковного Вестника» за 1909 г.). Обратно
5 На развалинах селения Маджары, близ г. Карабаглы (Ставропольск. губ.), в память кн. Михаила в 1882 г. был основан Воскресенский мужской монастырь, предназначенный для миссионерства среди калмыков. Обратно
———
Пo книгe СВЯТАЯ БЛАГОВЕРНАЯ КНЯГИНЯ АННА КАШИНСКАЯ, Московское подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1996 г.