Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.

ЗАСТУПНИК СВЯТОЙ РУСИ

       Как бы агиография ни старалась описывать с посильной точностью жизнь святых, все равно всегда остается «нечто», исследованию не поддающееся, — самая тайна святого. Святой — это явление силы Божией и Духа здесь, на земле. Об этой силе говорил апостолам Сам Господь: «Приимите силу, нашедшу Святому Духу на вы...» (Деян. 1, 8). Таким явлением силы и духа Божия и был одиннадцатый Патриарх Русской Православной Церкви — Святейший Тихон.

       «Свеча ставится на свещнице» Провидением, и это поставление предполагает взаимодействие Божия Произволения и ответного движения верующих душ, всегда с такою же силою потребности устремляющихся к новому проявлению святости на земле, с какою люди в темноте ищут источник света.

       Промысл Божий поставил Патриарха Тихона во главе Русской Православной Церкви, Промыслом Божиим можно объяснить и прославление его в наши дни.

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ СВЯТИТЕЛЯ ТИХОНА

       Святейший Патриарх Тихон, в миру Василий Иванович Беллавин, родился 19 января 1865 года в погосте Клин Торопецкого уезда Псковской губернии. Известно, что священнослужители часто перемещались из прихода в приход, а вот у Беллавиных было свое родовое гнездо — погост Борки Великолукского уезда. Здесь, в Троицкой церкви, с времен Ивана Грозного служили дьячками предки будущего Патриарха: прапрапрадед Петр, прапрадед Осип (супруга — матушка Прасковья Алексеевна), прадед Терентий (матушка Авдотья Петровна), дед Тимофей (матушка Екатерина Антоновна).

       У всех Беллавиных семьи были многодетные, а особенно у долгожителя — Осипа Петровича, жена которого была младше его на 29 лет, и последняя дочь родилась, когда ему было за шестьдесят. А вот дед Патриарха Тимофей рано остался без отца и, чтобы прокормить шестерых сестер, с десяти лет служил дьячком, «читать и петь самостоятельно по книжкам обучался». Позже он завел семью, был рукоположен в сан священника и получил приход в селе Сопки, в пяти верстах от погоста Борки. Здесь родился отец Патриарха Иоанн, и он уже получил образование — закончил Псковскую Духовную Семинарию.

       После учебы два года был без места и жил в родительском доме. А когда появилась вакансия, в срочном порядке венчался с шестнадцатилетней Анной Гавриловной — дочерью вдовы «комиссарской жены Евдокии Алексеевны».

       В погосте Клин, который находился в этой же округе, в пяти-шести верстах от Борков и Сопок, отец Иоанн прослужил в церкви Воскресения Христова 21 год и был награжден крестом на Владимирской ленте — в память о Севастопольской войне, набедренником, а также произведен в благочинные. Здесь с матушкой Анной воспитывали они троих сыновей: Павла, Иоанна, Василия.

       В январе 1869 года Иван Тимофеевич Беллавин «по собственному прошению» был переведен в уездный город Торопец, где он получил в награду за хорошую службу один из лучших приходов.

       Предки Патриарха Тихона, ставшего святым, по документам архива, отмечались: «за добродушие и усердие», «за миролюбивую жизнь», «за скромный характер», «за домовитость», «за добрую нравственность»... Родословное древо Беллавиных подтвердило вековую народную мудрость: «Яблоко от яблони недалеко падает».

ТОРОПЕЦ — ГОРОД ДЕТСТВА

       Древний город Торопец славен не только своей тысячелетней историей и легендами, но и дивной красотой многочисленных церквей у живописного озера. В одной из них и служил с 1869 по 1894 год, т.е. до конца своих дней, отец Патриарха. Спасо-Преображенская церковь была построена в 1706 году и сохранилась до наших дней, также чудом уцелел и родительский дом Беллавиных.

       Как-то отцу Иоанну было откровение о сыновьях. Однажды он с ними спал на сеновале. Вдруг ночью проснулся и разбудил их. «Знаете, — заговорил он, — я сейчас видел свою покойную мать, которая предсказала мне кончину, а затем, указывая на вас, прибавила: этот будет горюном всю жизнь, этот умрет в молодости, а этот — Василий — будет великим». Понял ли старец-священник, что его сына будут на всех ектениях по всей России и даже по всему миру поминать Великим господином?..

       Как и все священнослужители, Беллавины вели свое крестьянское хозяйство, и дети рано приобщались к труду. Подошла пора, и Василий покинул родительский дом.

«ЕВРОПЕЙСКИ ПРОСВЕЩЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК»

       Летом 1878 года Василий Беллавин поехал в губернский город Псков, чтобы учиться в Духовной Семинарии, которую в разное время закончили его отец, дальние и близкие родственники. Пройдет время, и этого потомка сельских священников назовут «европейски просвещенным человеком» и в разных странах будут восхищаться его высокой образованностью, культурой, тактом. Основы знаний и воспитания были заложены в Семинарии.

       Семинаристы, учившиеся вместе с Василием Беллавиным, в своих воспоминаниях отмечают его необыкновенную одаренность, удивительную память, а главное — добрый нрав, готовность помогать отстающим в учении.

       Подобно тому, как когда-то мальчики, учившиеся в Новгородской бурсе, дружески шутя над благочестием своего товарища Тимофея Соколова, будущего святителя Тихона Задонского, Небесного покровителя Патриарха Тихона, «кадили» перед ним своими лаптями, а затем их внуки совершали уже настоящее каждение перед нетленными мощами его, так и товарищи будущего Патриарха по Семинарии в шутку называли его «архиереем», а в Санкт-Петербургской Духовной Академии, куда его, как лучшего ученика Семинарии, послали учиться и где вообще не было в правилах давать какие-либо прозвища, его прозвали «Патриархом». Впоследствии, когда он стал первым в России после 217-летнего перерыва Патриархом, его товарищи не раз вспоминали это пророческое прозвище.

       Педагогическая карьера складывалась удачно, но Василий Иванович выбрал иной путь.

ОТКАЗАЛСЯ ОТ СВОЕЙ ФАМИЛИИ,
НО ОБРЕЛ ВЕЧНОСТЬ

       Василий, чуть ли не с детских лет мечтавший о монашеской жизни, будучи преподавателем в Псковской Семинарии, вел целомудренный, скромный образ жизни. И в 1891 году, 14 декабря, в семинарской церкви состоялось пострижение в монашество, которое совершил епископ Псковский и Порховский Гермоген.

       Василий Иванович Беллавин в возрасте 26 лет отказался от своей фамилии, имени, отчества и получил монашеское имя Тихон. В Небесные покровители видимо не случайно был выбран святитель Тихон Задонский, которого называли «великим учителем христианской жизни» и «светильником Православия» не только за богословские сочинения, не и за доброту, кротость, смирение и терпимость.

       Через три месяца после пострижения иеромонаха Тихона назначили инспектором Холмской Духовной Семинарии в город Люблин (ныне Хелм на территории Польши). Пришлось распрощаться с родным и дорогим сердцу Псковским краем — начался новый жизненный путь служения Богу, Церкви, людям.

«ВАШИМ СВЕТЛЫМ УМОМ И ДОБРЫМ СЕРДЦЕМ...»

       Как же случилось, что сын и внук сельских священников Беллавиных из Псковской глубинки, затерянной в лесах и болотах, без высокого покровительства и протекций стал Первосвященником?

       Об этом «чуде» написано немало в церковной и светской литературе и у нас, и за рубежом. Протоиерей Сергий Булгаков в мае 1923 года писал в Праге о святителе Тихоне: «Патриарху дано было выразить те черты, которые составляют глубочайшие и священнейшие свойства Русской Церкви: смиренномудрие, кротость, голубиную чистоту в соединении с детской ясностью и радостью о Господе».

       В 33 года Владыка Тихон становится епископом и ему доверяют самую трудную и далекую — за океаном — епархию.

       С большим волнением уезжал в далекую Америку молодой епископ вместе с младшим братом, болезненным юношей, покидая горячо любимую мать, оставшуюся в Псковской губернии. Отца его уже тогда не было в живых. Позднее и брат скончался на руках Преосвященного Тихона. Тело его было перевезено в родной Торопец, где жива была еще старушка-мать. С ее кончиной не осталось в живых никого из близких родственников будущего Патриарха.

       Почти полмиллиона верующих объединила за океаном Православная Церковь. За этот архипастырский подвиг Владыка Тихон в России был возведен в сан архиепископа.

       И позже, где бы ни служил славный сын земли Псковской: в Ярославле, в Вильне — на Литовской кафедре, в Москве — он находил общий язык с крестьянами и ремесленниками, с рабочими и купцами, с интеллигенцией и дворянами знатных родов.

       При всей славе и почестях Владыка Тихон никогда не забывал свою колыбель — Псковскую землю. Возвращаясь из дальних краев, он старался хоть на день-два посетить родные места и постоянно жертвовал крупные суммы денег из своих личных сбережений на стипендии сиротам и детям бедных родителей — учащимся Торопецкого духовного училища и Псковской Духовной Семинарии.

       Божий Промысл, всеобщая народная любовь и поклонение привели славного сына земли Русской к наивысшему священному сану — Всероссийский Поместный Собор восстановил Патриаршество и Патриархом был избран митрополит Московский и Коломенский Тихон.

ВСЕРОССИЙСКИЙ СОБОР
РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

       Государственный переворот в феврале-марте 1917 года осуществился для большинства русских людей совершенно неожиданно. Он всех застал врасплох, в том числе, конечно, и Святейший Правительствующий Синод. Большинство членов его к тому же было в отсутствии, уехав из Петрограда в свои епархии с наступлением Великого поста.

       Напряжение чувствовалось только в связи с тем, что шла напряженная война. Были все основания надеяться, что конец ее близится и что она завершится победой, которая укрепила бы государственный строй и открыла бы возможность приступить к важнейшим реформам. К их числу многие надеялись присоединить восстановление Патриаршества после созыва Всероссийского Собора.

       По грехам нашим Бог судил иначе. Тщательно подготовленный тайный заговор неожиданно поставил государя в такое положение, что он, не чувствуя ни в ком твердой опоры, вместо того увидев кругом себя только измену, трусость и обман, счел себя вынужденным подписать отречение от престола. Это сразу же вызвало быстрый развал всей государственной и общественной жизни, очень скоро отразившейся и на положении Церкви.

       Все произошло невероятно быстро. Синод смог собраться только тогда, когда все уже было кончено, и почти сразу был изменен и его состав.

       Обер-прокурором был назначен В.Н.Львов, человек удивительно поверхностный, ни к чему, кроме произнесения либеральных речей, не способный. Мало кто в тот момент понял все значение происшедшего. События оценивались в обществе только с политической точки зрения и исходили из осуждения всего старого.

       Неограниченная свобода была предоставлена для критики и осуждения всего, связанного с Церковью. Мало кто понял в тот момент, что, приняв этот переворот, русский народ совершил грех клятвопреступления, отверг царя — Помазанника Божия и пошел по пути блудного сына евангельской притчи.

       Невозможно понять канонического положения Церкви в России без того, чтобы знать историю разных попыток внести в Церковь дезорганизацию и расколы с тем, чтобы разрушить ее изнутри. Для этого прежде всего были использованы лица, которые выросли в Православной Церкви и иногда даже были ее священнослужителями, но на самом деле, по разным мотивам, стремились к внесению в нее реформации протестантского характера. Эти лица создали обновленческое движение, которое проявилось сразу же после государственного переворота. Если были среди новых деятелей некоторые идеалисты, то они скоро потонули в море оппортунистов, стремившихся отнять власть из рук иерархии, или лиц, своекорыстно ставших на службу новой власти в ее усилиях для уничтожения веры в русском народе.

       Обновленцы вышли из кругов русской интеллигенции, проявлявших интерес к религиозным вопросам. Вот что говорил о них еще в 1906 году мыслитель-писатель, ставший впоследствии священником, Валентин Свенцицкий: «Современное церковное движение можно назвать либеральным христианством, а либеральное христианство только полуистина. Душа, разгороженная на две камеры — религиозную и житейскую, — не может целиком отдаться ни на служение Богу, ни на служение миру. В результате получается жалкая полуистина, теплохладное либеральное христианство, в котором нет ни правды Божией, ни правды человеческой.

       Представители этого христианства лишены религиозного энтузиазма, среди них нет мучеников, обличителей, пророков. И союз «церковно-обновленный» — это не первый луч грядущей апокалипсической жены, облаченной в солнце, а один из многих профессиональных союзов...»

       Из участников таких кружков и нецерковно верующих «прогрессивного» направления вышли идейные основатели обновленческого движения. Гораздо больше было среди них «пресвитериан», то есть представителей белого духовенства, стремившихся к власти и питавших зависть и неприязнь к черному духовенству и епископам. Профессор Б. В. Титлинов, один из основателей и главных деятелей обновленческого движения, признает, что «в области внутренних церковных задач «Живая Церковь» поставила своею целью, прежде всего, освобождение церковной жизни из-под влияния монашеского епископата и передачу руководительства церковными делами в руки белого духовенства».

       Среди них было много авантюристов и своекорыстных предателей Церкви. Тот же Титлинов признает, что значительная часть обновленческих деятелей идейные задачи ставила на второй план. По его словам, для этого течения, если можно назвать его этим именем, «задачи идейного характера заслонялись задачей использования сегодняшней победы над старым церковным режимом и даже иногда жаждой отмщения за понесенные прежде обиды и несправедливости».

       Профессор Титлинов был одним из главных организаторов и деятелей обновленчества и поэтому нельзя не поверить такому его свидетельству.

       История показывает, что вообще люди такого типа обычно примыкают к революционным движениям. Еще в 1905 году группа будущего обновленческого духовенства присоединилась к революции. Из нее в Петербурге образовался левый кружок, известный под названием «тридцати двух священников».

       В первые же дни революции 1917 года, по выражению Введенского, «еще под грохот уличной стрельбы» в Петрограде эта группа, по инициативе протоиерея Егорова, собралась на квартире протоиерея Михаила Попова. Там было решено организовать все «прогрессивное» церковное общество во «Всероссийский Союз демократического духовенства и мирян». На первом месте у этого общества стояли цели революции и установление республиканского образа правления, а на третьем — реформа в Церкви. Председателем избрали священника Димитрия Попова, а секретарем протоиерея Александра Введенского, будущего возглавителя обновленческого движения.

       Работа эта облегчалась для церковных революционеров смутным положением в самом Святейшем Правительствующем Синоде. Профессор протоиерей Феодор Титов пишет о первенствующем члене Синода в то время, митрополите Киевском Владимире: «Ему, убежденному стороннику строгой законности и непреклонному хранителю церковных канонов и традиций, суждено было встретиться лицом к лицу с непреодолимым стремлением ввести революционные начала в сферу церковных отношений. К тому же, место представителя революционной власти в Святейшем Синоде после переворота занимал человек, совершенно не подготовленный к принятому на себя положению и, как потом оказалось, больной. Вскоре обострившиеся отношения между Синодом и обер-прокурором закончились грубым актом со стороны последнего, вошедшим в историю под именем разгона Синода».

       Из Синода были исключены все члены, включая трех митрополитов, из которых два были лишены и своих кафедр. В новый состав Синода не вошел ни один из бывших в нем до революции архиереев, кроме архиепископа Финляндского Сергия (Страгородского). Вместо того, членами Синода были назначены четыре священника. Послание о созыве Всероссийского Собора подписано пятью епископами, одним протопресвитером и тремя протоиереями — соотношение необычное.

       Для того, чтобы было понятно, насколько это мероприятие было актом революционного насилия, надо сказать несколько слов вообще о составе Синода. По штату, утвержденному 9 июля 1819 года, личный состав Синода состоял из семи лиц, из которых один назывался первенствующим, а остальные членами и присутствующими. Члены Синода назначались пожизненно, а присутствующие вызывались для временного участия в его заседаниях. Пресвитеры, обычно, назначались не членами, а только присутствующими. Членами бывали старейшие архиереи. Профессор Суворов отмечает, что в царствование императора Александра III никто из пресвитеров не назначался членом, а до того это случалось редко. Таким образом, увольнение пожизненных членов Синода было поступком незаконным и революционным.

       Разгону Синода предшествовало не только упомянутое выше увольнение с кафедр двух митрополитов. Кроме них уволили с кафедр еще 10 архиереев. Архиепископ Никон в книге «Жизнеописание митрополита Антония» приводит их имена.

       Введенский не без некоторого бахвальства пишет о том, как составлялся новый Синод. По его словам, это «развернулись свободные творческие силы... пришли те, кто давно радел о свободе церковной и политической... Инициативная группа петроградского духовенства, в числе которых были члены государственной группы, протоиерей А. Смирнов, протоиерей Д. Филоненко, профессор протоиерей А. Рождественский и автор этих строк (то есть Введенский) организуют новый состав Синода». Из священников вошли эти же лица, кроме Введенского, и, как он пишет, «ряд либеральных епископов». Новый Синод «признает факт революции и ее необходимость». Новый Синод опирается на сочувствующий ему немногочисленный слой либерального духовенства, которое соорганизовалось во «Всероссийский Союз демократического православного духовенства и мирян».

       Титлинов с особенным удовлетворением говорит о том, как эти перемены обнадеживали обновленческие круги: «С помощью обер-прокуратуры церковно-общественному мнению удалось, наконец, в середине апреля добиться роспуска старого Синода. Немалую роль сыграл при этом Совет по делам Православной Церкви, образовавшийся из думского духовенства, некоторых членов Думы, мирян и прогрессивных церковных деятелей. На собраниях Совета неоднократно и настойчиво указывалось на необходимость новой власти в Церкви, и соответствующее представление было сделано правительству. Новый Синод был составлен из лиц, более или менее уже соответствующих потребностям момента». Сетуя на то, что все-таки в новом Синоде недоставало «активных обновленческих работников», Титлинов радовался уже тому, что «новый Синод во всяком случае перестал быть тормозом церковно-преобразовательного движения... Лишь с этой переменой церковной власти сделалась возможной реальная церковно-обновительная работа».

       Титлинов пишет, что деятели, «взявшие в свои руки руководительство церковной политикой», ставили своей задачей «подготовить Церковь к соборной жизни, то есть организовать церковную общественность, раскрепостить связанные прежде рамками действительного порядка церковные силы, изъять власть из рук реакционеров и выполнить всю подготовительную работу для Собора. С созывом Собора последнему передавалась дальнейшая судьба церковного реформаторства».

       Но еще до созыва Собора «обновленный» Синод уже начал вводить реформы в церковное управление. Им были изданы временные положения о приходе и епархиальном управлении, построенные на выборном начале. Титлинов сетует, однако, на то, что новый Синод действовал недостаточно решительно. Если Синод стеснялся увольнять больше епископов, чтобы не слишком поощрять анархические элементы в Церкви, то обновленческое сознание Титлинова с этим не мирилось. Он считал, что «агенты старого строя, хотя бы за ними и не было определенных вин, все равно не будут искренне работать для церковного обновления, основным условием которого ставилось умаление епископских прерогатив».

       29 апреля 1917 года Синод в новом составе объявил о созыве Всероссийского Собора. Во главе подготовительной работы становится архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский). Образовывается Предсоборный совет. «25-го мая за N 32800 Синод созывает в этот совет ряд либеральных профессоров в качестве спецов». Кроме них, в составе совета был, конечно, и ряд духовных лиц по должности. Обновленцы уже перед тем начали развивать большую деятельность. Введенский писал о положении, которое он нашел в Петрограде по возвращении из Москвы: «Там работа идет. Союз приобрел крепкую литературно-богословскую величину в лице профессора Титлинова. С его помощью официальный орган при реорганизованном Синоде, «Церковно-общественный вестник», удалось взять в свои руки. В этом «Вестнике» мы повели всемерно пропаганду наших идей... Внимание народа и сочувствие нашему делу обновления Церкви несомненно были огромные».

       Этот Всероссийский «Церковно-общественный вестник» отражал взгляды Временного правительства на церковные вопросы. Там велась ожесточенная и грубая пропаганда против восстановления Патриаршества, хотя вопрос этот никем еще формально не возбуждался.

       Напротив, противодействие этой акции обновленцев со стороны церковно-мыслящих людей если и стало проявляться, то в очень стесненных условиях и без поддержки органов печати. Однако православное сознание не могло не противиться восприятию новых идей. Так что даже созванный в Москве будущими обновленцами Всероссийский съезд духовенства и мирян в июне 1917 года не совсем оправдал их надежды. На этом съезде, как и на разных других собраниях раздавалось много речей, направленных против иерархического строя, но вместе с тем, проявлялось и противодействие некоторым проектам реформ, особенно отделению Церкви от государства.

       Вопросы, внесенные Синодом на рассмотрение Всероссийского Собора охватывали все стороны жизни. Возможность восстановления Патриаршества там не принималась во внимание. Вопрос этот по-настоящему возник только на самом Соборе: «Законопроект, выработанный во втором отделе Предсоборного совета, заключает в себе общие положения о высшем церковном управлении, проектируемом из Поместного Собора, периодически собираемого, и постоянных органов — Священного Синода и Высшего Церковного совета, имеющих особые предметы собственного ведения и совместные общие собрания для разрешения определенного круга дел».

       Титлинов признает, что с точки зрения целей группы обновленцев, которая сосредоточилась при Синоде, созыв Собора оказался ошибкой. Он пишет: «... вообще здесь была допущена ошибка, за которую, может быть, надо винить не столько Синод революционного созыва, сколько самую руководящую церковную общественность. Последняя, видимо, не совсем верно оценивала положение и не была достаточно осведомлена в настроении провинциальной церковной среды. В руководящих церковных кругах преждевременно полагали, что Церковь готова для Собора и что надо поскорее созвать Собор, чтобы передать ему церковное строительство. Состоявшийся в начале июня в Москве Всероссийский съезд православного духовенства и мирян был как бы преддверием Собора. На съезде в десять дней были выработаны и обсуждены основные проекты церковных преобразований и все главные вопросы церковного момента. С этой стороны съезд оказался вполне удачным. Определенно прогрессивная линия поведения большинства съезда в вопросах церковного устройства давала повод рассчитывать, что и будущий Собор займет такую же позицию и сделается фактором коренного обновления Церкви. Отчасти под впечатлением съезда, работы по созыву Собора были ускорены».

       Впрочем, Титлинов замечает, что уже в самом Предсоборном совете можно было видеть, что дело не так просто, как оно могло казаться на первый взгляд. В частности, это проявилось при обсуждении вопроса о решающем или совещательном праве голоса клириков и мирян на Соборе. «Консервативное течение в совете взяло под свою защиту прерогативы епископата и успело провести, в порядке особого наказа, ограничительное для церковного общества постановление о разделении Собора на две курии: епископскую и духовно-мирскую, с правом епископской курии налагать veto на любое соборное решение. Резкое столкновение, происшедшее по этому поводу в совете между левым его крылом и большинством, показало, что идеалы церковного освобождения опять становятся достоянием только церковной оппозиции. Весь же тон, принятый в совете церковным центром и церковной правой его частью давал понять близость новой борьбы церковной реакции с церковным освободительством. Подобная борьба не могла еще разыграться в предсоборном совете во всю ширь, потому что совет был созван либеральными инициаторами и действовал в рамках либеральных же заданий».

       Определение вводило выборное начало при назначении настоятелей приходов, вводило устройство благочиннических, уездных и епархиальных собраний и съездов, представляло местным епархиальным советам, где таковые имеются, участие в лице трех членов в заседаниях духовных консисторий с совещательным голосом, утверждало выборные благочиннические и епархиальные собрания и советы. Постановления всех таких собраний могли входить в силу только по утверждении их епархиальным архиереем. Деятельность всех таких учреждений должна была руководствоваться временными правилами, вырабатываемыми Святейшим Синодом.

       Все эти мероприятия можно было критиковать, как введенные не столько по церковным принципам, сколько следуя примеру светских учреждений того времени, то есть по принципам революции. С другой стороны, возможность ссылаться на «голос народа» в условиях революции могла быть иногда полезной в борьбе за защиту церковных интересов. Вопреки планам ввести в управление Церкви светский элемент, эти реформы разбудили православную общественность, что вскоре сказалось при выборах членов Всероссийского Собора.

       Работа Синода, несмотря на поспешные реформы, стала несколько легче после замены В.Н. Львова в должности обер-прокурора профессором А.В. Карташевым.

       Нельзя не признать, что возможность созыва Всероссийского Собора была проявлением милости Божией.

       Если бы его созыв состоялся хотя бы на два месяца позднее, он едва ли мог бы решить вопрос о восстановлении Патриаршества, а приход к власти коммунистов уже успел бы внести такой хаос, что мог быть поставлен и самый вопрос о возможности организации, размещения и содержания членов Собора в Москве.

       Надежда левых кругов на то. что общее революционное настроение в стране обеспечит для них возможность прочно захватить в свои руки управление Церковью, не оправдалось.

       Но не одни обновленцы ошибались в оценке настроений и прогнозах. То же можно сказать и о православно мыслящих членах Церкви.

       Подтверждением правильности этого заявления служит рассказ члена Собора от Московской епархии графа П.Н. Апраксина. Он говорил, что прибыл на Собор в некотором смятении. Встретив П.М. Граббе, избранного от Владикавказской епархии, он воскликнул: «Что же мы с тобой здесь будем делать?» Тот, не задумываясь, ответил: «Восстанавливать Патриаршество!»

       Они тогда еще не знали настроения в других епархиях. Между тем, делегат Петроградской епархии протоиерей П. Лахотский сказал на заседании 28 октября: «Не забудьте и о том, что никто не представил с места наказа, который говорил бы против Патриаршества. Наоборот, многие делегаты были уполномочены говорить в защиту Патриаршества. И я, как делегат Петроградской епархии, должен сказать, что нам наказывали «возвратиться с Патриархом», говорили, что «жизнь повелительно требует этого».

       Архиепископ Антоний (Храповицкий) следующими словами обрисовал тяжелое чувство, охватившее церковно-мыслящих людей перед Собором: «Будем ли скрывать, что со смутным чувством и даже с некоторым подавлением настроения духа, съезжались в августе на церковный Собор церковные люди, духовные и миряне? Ведь тогда, то есть прошлою календарною весной и летом около самых верхов и около сердцевины церковной жизни, в церковной общероссийской газете, не говоря о прочей печати и разных съездах, раздавались и даже преобладали голоса, чуждые церковного духа и нередко враждебные ему: советовали духовенству снять с себя духовную одежду и остричь волосы, внешнее подобие Христово, а внутреннее настроение этих течений печати и собраний было исполнено духом дерзостным, горделивым и раздраженным».

       Для таких людей, как Титлинов, появление на Соборе такого большого числа членов, оказавшихся сторонниками Патриаршества, было полной неожиданностью. Даже в Петрограде, где был центр их деятельности, они потерпели полное поражение на епархиальном собрании. Предварительная широкая пропаганда реформации не встретила сочувственного отклика и не принесла ожидавшегося ими плода. Введенский с грустью отмечает, что выборы не дали возможности его сторонникам послать на Собор своих лучших представителей: «Ни один из ответственных работников демократического духовенства на Собор не попал».

       Торжественное открытие Собора имело место в Успенском соборе в Москве, на следующий день после празднования его престольного праздника. Молебен был отслужен всеми прибывшими епископами. После литургии из собора вышел грандиозный крестный ход. При колокольном звоне всех московских церквей, крестный ход членов Собора прошел в Чудов монастырь, где все приложились к мощам святителя Алексия. Крестный ход затем вернулся в Успенский собор.

       На следующий день в храме Христа Спасителя состоялось открытие Собора, а деловые заседания начались 4/17 августа 1917 года.

       На Соборе участвовали: 4 митрополита, 21 архиепископ и 43 епископа. Кроме них, членами Собора были по пяти представителей от каждой епархии. Около тридцати человек были представителями Духовных Академий, Академии наук, 11 университетов, 10 — по избранию от ученого монашества, столько же от единоверцев, представители от четырех Лавр, 15 представителей от Государственного Совета и Государственной Думы, настоятели монастырей: Саровского, Валаамского, Оптиной пустыни и члены Предсоборного совета. Всего на Соборе было 564 церковных деятелей и 299 мирян.

       Председателем собора был избран Московский митрополит Тихон, а почетным председателем по его положению — митрополит Киевский Владимир. Товарищами председателя были избраны архиепископ Новгородский Арсений и архиепископ Харьковский Антоний. Товарищами председателя от клира избрали протопресвитеров Н. Любимова и Г. Шавельского, а от мирян М.В. Родзянко и профессора князя Е.Н. Трубецкого. По отъезде Родзянко, его заменил А.Д. Самарин. Секретарем Собора был избран профессор В.П. Шеин, впоследствии архимандрит Сергий, ставший мучеником вместе с митрополитом Вениамином.

       По положению о Соборе, выработанном Предсоборным совещанием, все «основоположительные и правилодательные» определения Собора входили в силу только после утверждения их епископским совещанием.

       Больше всего внимание сосредотачивалось на работе отдела о Высшем Церковном Управлении. Он был и самым многолюдным: больше двухсот членов. Там и происходила, главным образом, борьба по вопросу о восстановлении Патриаршества. Если обновленцы не смогли привести на Собор своих сторонников на выборах по епархиям, то все-таки там были их единомышленники из числа либеральных членов Предсоборного совета. Было и некоторое количество выборных членов, которые по разным причинам противились течению большинства, возглавляемого архиепископом Антонием. Архиепископ Антоний с полным основанием мог сказать:

       Оппозиция не соглашалась на прекращение дискуссии и требовала отложить голосование ввиду того, что многие члены Собора не могли приходить на заседания из-за стрельбы на улицах Москвы. О трудностях и опасности, с которыми был связан путь на Собор для многих членов, красочно рассказывает в своих воспоминаниях князь Е.Н. Трубецкой. Тем не менее, председательствовавший митрополит Тихон установил, что кворум налицо.

       Вот передо мной два друга... Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Чтобы поссорить друзей злые бояре нашептывают царю: «Из-за Патриарха тебя, государя, не видно стало». И Никон, когда ушел с Московского престола, между прочим писал: «Пусть ему, государю, без меня просторнее будет». Эту мысль Никона и воплотил Петр, уничтожив Патриаршество: «Пусть мне, государю, без Патриарха просторнее будет»...

       Но церковное сознание, как в 34-м Апостольском правиле, так и на Московском Соборе 1917 года говорит неизменно одно: «Епископам всякого народа (в том числе и русскому, разумеется!) подобает знать первого из них и признавать его, как Главу». Вся Вселенская Церковь до 1721 года не знала ни одной Поместной Церкви, управляемой коллегиально, без Первоиерарха...

       Отцы и братие!..

       Бойтесь, как бы не оказаться вам богоборцами (Деян. 5, 59)! Мы и так уже согрешили, согрешили тем, что не восстановили Патриаршество два месяца назад, когда приехали в Москву и в первый раз встретились друг с другом в Успенском соборе. Разве не было кому тогда больно до слез видеть пустое патриаршее место? А когда мы прикладывались к святым мощам чудотворцев Московских и первопрестольников Российских, не слышали ли мы тогда их упреки за то, что двести лет у нас вдовствует их Первосвятительская кафедра?»

       Только лишь после этой знаменитой речи соборные обновленцы прекратили свои нескончаемые «вылазки» против идеи восстановления Патриаршества. 30 октября было постановлено восстановить Патриаршество и незамедлительно приступить к выборам.

       Выборы начались на следующий же день. Свободным голосованием членов Собора были избраны три кандидата на Патриарший престол: «... самый умный из русских архиереев — архиепископ Антоний (Храповицкий), самый строгий — архиепископ Арсений (Стадницкий) и самый добрый — митрополит Тихон» («Богословский вестник», 1917 год).

«ПЛАЧ, И СТОН, И ГОРЕ»

       Учреждение Патриаршества в 1589 году явилось промыслительно устроенным средством руководства Русской Церковью, орудием борьбы Церкви за душу русского народа. Поставление первого русского Патриарха совершилось в Успенском соборе Кремля при огромном стечении народа во главе с самодержцем единственного в мире православного Русского царства. Это был глубоко символичный акт наследования Русской землей церковного значения и славы древней Византии, подпавшего под османское владычество «второго Рима», на смену которому пришел «третий Рим» во всем великолепии и могуществе православного Московского государства.

       И вот 5 ноября 1917 года в храме Христа Спасителя состоялось переломное для судеб страны, историческое по своему значению, мистическое по своему содержанию событие — избрание на восстановленный Патриарший престол Первосвятителя Русской Православной Церкви. Литургию совершал в сослужении множества архиереев — будущих мучеников за веру и Церковь Христову митрополит Киевский Владимир, из архиереев павший первым. По окончании литургии пред чудотворным Владимирским образом Божией Матери, специально по этому случаю принесенным в храм Христа Спасителя из Успенского собора, слева от Царских врат установили столик с ковчежцем, в который положили записки с именами трех кандидатов в Патриархи. Храм Христа Спасителя затих...

       После краткого молебна митрополит Киевский Владимир, плотно окруженный архиереями, готовясь к решающему моменту, повернулся лицом к народу.

       Взгляд его был торжественен. Православие готовилось праздновать свою победу над тем святотатственным решением, которое принял свыше 200 лет назад преступивший черту дозволенного Петр I, швырнувший на стол иерархам Церкви свой кортик: «Вот вам Патриарх!» Наступала торжественная минута, к ней внутренне приуготовлялся и стоявший лицом к алтарю протодиакон Успенского собора Константин Розов, чей непревзойденный бас знала и любила вся православная Москва.

       Из алтаря вышел старец Зосимовой пустыни, что близ Троице-Сергиевой Лавры, иеросхимонах Алексий, ради церковного послушания прибывший на Собор из своего затвора. Прежде чем извлечь из ковчежца жребий он, беспрестанно кладя земные поклоны, благоговейно и долго молился пред чудотворной Владимирской иконой Божией Матери. В огромном храме с его прекрасной акустикой стояла, по рассказам, такая чуткая тишина, что слышен был шепот творимой старцем молитвы. Наконец, осенив себя крестным знамением, он вынул из ковчежца один из трех жребиев и подал его митрополиту. Протодиакон, медленно набирая мощь голоса, своим могучим бархатным басом стал отчетливо провозглашать: «Тихону, Патриарху Московскому и всея России, много-а-а-яяя-ле-е-е-ета-ааа...» Сводный синодальный хор грянул широко и радостно многолетие. Россия по великой милости Божией обрела себе Отца и отныне уже не была сиротою. Возглас митрополита: «Аксиос!» — достоин! — потонул в крике народа: «Аксиос! Аксиос!..»

       Сколько и мне придется глотать слез и испускать стонов в предстоящем мне патриаршем служении и особенно — в настоящую тяжелую годину!.. Отныне на меня возлагается попечение о всех церквах Российских и предстоит умирание за них во вся дни...»

       «Умирание» было во все дни. Православная Русская Церковь оказалась поругана, распята и едва не уничтожена. К 1939 году из могучего древа более чем пятидесяти пяти тысяч российских церквей в действующих, по некоторым сведениям, оставалось едва ли полторы сотни. Митрополиты, десятки епископов, десятки тысяч священников, диаконов, иноков и инокинь вместе с мирянами кончили свой земной путь под ударами воинствующей сатанинской власти. Уже к концу 1919 года из 200 тысяч священников в живых едва ли осталось две пятых. «Утоплен», «исколот штыками», «избит прикладами», «задушен епитрахилью», «заморожен», «изрублен саблями», «расстрелян», «расстрелян», «расстрелян», «сам себе рыл могилу», «утоплен после долгих мучений», «после жестоких мучений повешен на алтарных вратах», «закопан живьем», «привязан за волосы к необъезженной лошади, только кости нашли» — таков был разнообразный конец пастырей и архипастырей Православной Церкви. За них ежедневно, ежечасно умирал Патриарх Тихон...

       Кто же я, Господи, Господи, что Ты так возвел и отличил меня? Ты знаешь раба Твоего, и что может сказать Тебе? И ныне благослови раба Твоего. Раб Твой среди народа Твоего, столь многочисленного, — даруй же сердце разумное, дабы мудро руководить народом по пути спасения. Согрей сердце мое любовью к чадам Церкви Божией и расшири его, да не тесно будет им вмещаться во мне. Ведь архипастырское служение есть по преимуществу служение любви. Горохищное обрет овча, архипастырь подъемлет е на рамена своя. Правда, Патриаршество восстанавливается на Руси в грозные дни, среди огня и орудийной смертоносной пальбы. Вероятно, и само оно принуждено будет не раз прибегать к мерам запрещения для вразумления непокорных и для восстановления порядка церковного. Но как в древности пророку Илии явился Господь не в буре, не в трусе, не в огне, а в прохладе, в веянии тихого ветерка, так и ныне на наши малодушные укоры: Господи, сыны Российские оставили завет Твой, разрушили Твои жертвенники, стреляли по храмовым и кремлевским святыням, избивали священников Твоих — слышится тихое веяние словес Твоих: еще семь тысяч мужей не преклонили колена пред современным Ваалом и не изменили Богу истинному (3 Цар. 19. 14; 18).

       И Господь как бы говорит мне так: «Иди и разыщи тех, ради коих еще пока стоит и держится Русская земля. Но не оставляй и заблудших овец, обреченных на погибель, на заклание, овец, поистине жалких. Паси их, и для сего возьми сей жезл благоволения. С ним потерявшуюся — отыщи, угнанную — возврати, пораженную — перевяжи, больную — укрепи, разжиревшую и буйную — истреби, паси их по правде». В сем да поможет мне Сам Пастыреначальник, молитвами Пресвятыя Богородицы и святителей Московских. Бог да благословит всех нас благодатию Своею. Аминь».

       И не оставлял заблудших и обреченных, пас жезлом святителя Петра, и отыскивал, и возвращал, и перевязывал раны, и укреплял в немощи — пас по правде. А время было такое, когда от Патриарха требовался особый пастырский подвиг.

       Восстановление Патриаршества на Руси пришлось на кровавое смутное время 1917 года, перекликавшееся со смутой, интервенцией и гражданской войной 1612 года. Государство и его культура есть явление во времени, а потому и подвержены законам временного, то есть возникновению, созреванию, расцвету, одряхлению.

       Все может разрушиться и исчезнуть. Но среди этого великого, но подверженного разрушению, есть один незыблемый оплот, которому и дан обет неразрушимости — Православная Церковь — вечное, данное во временном и преходящем. И хотя Церковь — единое вечное, незыблемое и вселенское, она не только не отрицает национальное, но, наоборот, именно в Церкви национальное получает свое истинное утверждение.

       В великую Смуту 1612 года, когда правили самозванцы, Патриарх Ермоген своей мученической смертью и патриотическими посланиями удержал народ от принятия власти иноземцев. А в наше время явился новый Ермоген, севший на восстановленный Патриарший престол и смиреннейшей своей рукой остановивший начавшийся церковный разброд.

       «Божией милостью Мы, смиренный Тихон, Патриарх Московский и всея России, всем верным чадам Святой Православной Российской Церкви. Господь не перестает являть милости Свои Православной Русской Церкви. Он дал ей испытать себя и проверить свою преданность Христу и Его заветам не во дни только внешнего ее благополучия, а и во дни гонений.

       День ото дня прилагаются ей новые испытания. День ото дня все ярче сияет ее венец. Многажды беспощадно опускается на ее, озаренный смирением, лик бич от враждебной Христу руки, и клеветнические уста поносят ее безумными хулами, а она по-апостольски — в тщету вменяет горечь своих страданий, вводит в сонм небожителей новых мучеников и находит утеху для себя в благословении своего небесного Жениха: Блаженны вы, когда вас будут поносить и гнать и всячески злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь (Мф.5, 11).

       Чадца Мои! Пусть слабостью кажется иным эта Святая незлобливость Церкви, эти призывы наши к терпеливому перенесению антихристианской вражды и злобы, это противопоставление испытаниям и обычной человеческой привязанности к благам земли и удобствам мирской жизни христианских идеалов; пусть «невместимо» — «жестоко» кажется омирщенному пониманию радость, черпающая себе источник в страданиях за Христа, — но Мы умоляем вас, умоляем всех Наших православных чад, не отходить от этой единственно спасительной настроенности христианина, не сходить с пути крестного, ниспосланного нам Богом, на путь восхищения мирской силы или мщения. Не омрачайте подвига своего христианского возвращением к такому пониманию защиты благополучия, которое унизило бы ее и принизило бы вас до уровня действий ее хулителей. Убереги, Господи, нашу Православную Русь от такого ужаса...

       Православная Русь, да идет мимо тебя этот позор. Да не постигнет тебя это проклятие. Да не обагрится твоя рука в крови, вопиющей к Небу. Не дай врагу Христа, диаволу, увлечь тебя страстью отмщения и посрамить подвиг твоего исповедничества, посрамить цену твоих страданий от руки насильников и гонителей Христа. Помни: погромы — это торжество твоих врагов. Помни: погромы — это бесчестье для тебя, бесчестье для Святой Церкви! Для христианина идеал — Христос, не извлекавший меча в Свою защиту, утихомиривший сынов грома, на кресте молившийся за Своих врагов. Для христианина путеводный светоч — завет святого Апостола, много претерпевшего за своего Спасителя и смертью запечатлевшего преданность Ему: не мстите за себя, возлюбленные. Но дайте место гневу Божию. Ибо сказано: Мне отмщение и Я воздам, — говорил Господь. Итак, если враг твой голоден, накорми его. Если жаждет, напой его. Ибо делая сие, ты соберешь на голову его горящие угли (Рим. 12, 19).

       Мы не говорим уже о том, что пролитая кровь всегда взывает к новой крови и отмщение — к новому возмездию. Строительство на вражде — строительство на вулкане. Взрыв — и снова царство смерти и разрушения. Наша боль — боль за светлость и счастье Нашей Святой Церкви, наших чад. Наши опасения — что некоторых из них может прельстить этот новый, уже показывающий зияющую пасть зверь, исходящий из бездны клокочущего страстями сердца человеческого. Одним порывом мщения навсегда запятнаешь себя, христианин, и вся светлая радость нынешнего твоего подвига — страдания за Христа — померкнет, ибо тогда где дашь ты место Христу.

       Следуйте за Христом! Не изменяйте Ему! Не поддавайтесь искушению. Не губите в крови отмщения и свою душу. Не будьте побеждены злом. Побеждайте зло добром (Рим. 12, 21).

       О, тогда воистину подвиг твой за Христа в нынешние лукавые дни перейдет в наследие и научение грядущим поколениям, как лучший завет и благословение; что только на камени сем — врачевании зла добром — созиждется нерушимая слава и величие нашей Святой Православной Церкви в Русской земле, и неуловимо даже для врагов будет Святое имя ее и чистота подвига ее чад и служителей.

       Тем, которые поступают по сему правилу, мир им и милость. Благодать Господа нашего Иисуса Христа со духом вашим, братие. Аминь. (Гал. 16, 18)».

       Надо было острие развернувшейся борьбы притупить, надо было найти общий язык с властями, чтобы сохранить церковный корабль от потопления. Здесь требовалось много мудрости и терпения. Как непередаваемо и неповторимо то, что пережила Россия в те годы, так непередаваемо и неповторимо то чувство, которое испытывала Россия в отношении своего Патриарха. В нем, как в фокусе, сосредоточилось само бытие Церкви.

       Патриарх Тихон не изменился, остался таким же доступным, простым, ласковым человеком, когда стал во главе русских иерархов. Но мягкость в обращении Святейшего Тихона не мешала ему быть непреклонно твердым в делах церковных. Не уклонялся он и от прямых обличении, направленных против гонений на Церковь, против террора и жестокости, против отдельных безумцев, которым он провозглашает даже анафему в надежде разбудить этим грозным словом их совесть. Каждое Послание Патриарха Тихона, можно сказать, дышит упованием на то, что и в среде богоборцев возможно еще покаяние — и к ним обращает он слова обличения и увещания.

       В «Новогоднем слове» по поводу наступившего 1918 года Патриарх, размышляя о делах минувшего 1917 года, пишет: «Минувший год был годом строительства Российской державы. Но увы! Не напоминает ли он нам печальный опыт Вавилонского строительства?

       На всей земле был один язык и одно наречие. И сказали люди: построим себе город и башню высотою до небес и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу земли. И сошел Господь посмотреть город и башню, которую строили сыны человеческие. И сказал Господь: «Сойдем и смешаем там язык их так, чтобы один не понимал другого». И рассеял их Господь оттуда по всей земле (Быт. 11, 1, 4 - 5, 7 - 8).

       Не угодно было Господу строительство Вавилонское, противно планам Божественного домостроительства. «Сотворим себе имя» — не напоминает ли это желание наших прародителей быть яко боги (Быт. 3, 5); и единый дотоле язык смешался в разные наречия, и единый народ разделился на разные племена, враждебные друг другу и истреблявшие одно другое.

       Желая сделать нас богатыми и ни в чем не имеющими нужды, они на самом деле превращают нас в несчастных, жалких, нищих и нагих (Апок. 3, 17).

       Вместо так еще недавно великой, могучей, страшной врагам и сильной России они сделали из нее жалкое имя, пустое место, разбив ее на части, пожирающие в междоусобной войне одна другую. Когда читаешь «Плач Иеремии», невольно оплакиваешь словами пророка и нашу дорогую Родину.

       Как Господь поверг на землю красу нашу, как разрушил укрепления, как отверг царей и князей наших. Страна, некогда многолюдная, стала одинока, как вдова, великий между народами, князь над областями делается данником. Горько плачет он, и слезы на ланитах его, и нет у него утешителя. Враги встали во главе, неприятели благоденствуют, и враг простер руку на самое драгоценное у него. Воззри, Господи, и посмотри, как мы унижены, и есть ли болезнь, как наша, какая постигла нас. Весь народ вздыхает, ища хлеба, отдает драгоценности свои за пищу, дрова достает за большие деньги, и наследие наше переходит к чужим. Дети просят хлеба, и никто не подает им. Евшие сладкое истаивают на улицах, и воспитанные на багрянице жмутся к навозу (Плач. 2, 1 - 2, 5, 1 - 2, 10 - 12; 4, 4 - 5; 5, 2 - 4).

       И это в стране, бывшей житницею целой Европы и славив шейся своими богатствами. И вся эта разруха и недостатки оттого, что без Бога строится ныне Русское государство. Разве слышали мы из уст наших правителей святое имя Господне в наши многочисленных советах, парламентах, предпарламентах? Нет, он полагаются только на свои силы желают сделать имя себе, а не так как наши благочестивые предки которые не себе, а имени Господ ню воздавали славу. Оттого Вы шний посмеется планам нашим и разрушит советы наши. Подлинно праведен Ты, Господи, ибо мы непокорны были Слову Его (Плач. 1, 18)

       Забыли мы Господа! Бросились за новым счастьем, стали бегать за обманчивыми тенями, прильнули земле, хлебу, к деньгам, упились вином свободы, — и так, чтобы всего этого достать как можно больше взяли именно себе, чтобы другим не оставалось. Заботимся о том, что преходит, — прилежати же о душе вещи бессмертной, совсем забываем Оттого и наши заботы о создании «храмин и житниц» постигает неуда ча. Церковь осуждает такое наш строительство, и мы решительно пред упреждаем, что успеха у нас не будет никакого до тех пор, пока не вспомним о Боге, без которого ничего доброго не может быть сделано, пока не обратимся к Нему всем сердцем и всем помышлением своим (Мф. 22, 38).

       Теперь все чаще раздаются голоса, что не наши замыслы и строительные потуги, которыми мы были так богаты в мимошедшее лето, спасут Россию, а только чудо, — если мы будем достойны этого.

       Будем же молить Господа, чтобы Он благословил венец наступающего лета Своею благостию, и да будет оно для России лето Господне, благоприятное (Исх. 61, 2).

       Января 1 дня 1918 г. Патриарх Тихон.»

       Но лето 1918-е не стало Господним.

       Описывая в Послании от 19 января 1918 года гонения, воздвигнутые на истину Христову, и зверские избиения ни в чем не повинных людей без всякого суда, с попранием всякого права и законности, Патриарх говорит: «Все сие преисполняет сердце Наше глубокою болезненною скорбью и вынуждает Нас обратиться к таковым извергам рода человеческого с грозным словом обличения.

       Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело, это — поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей — загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей — земной.

       Властью, данною Нам от Бога, запрещаю вам приступать к Тайнам Христовым, анафемствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной.

       Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение: измите злаго от вас самех (1 Кор. 5, 13).

       Враги Церкви захватывают власть над нею и ее достоянием силою смертоносного оружия, а вы противостаньте им силою веры нашей...

       В Послании по поводу Брест-Литовского мира, заключенного с немцами, Патриарх пишет: «...мир, по которому даже искони Православная Украина отделяется от братской России, и стольный город Киев, мать городов русских, колыбель нашего Крещения, хранилище святынь, перестает быть городом державы Российской, мир, отдающий наш народ и Русскую землю в тяжкую кабалу, такой мир не даст народу желанного отдыха и успокоения. Церкви же Православной принесет великий урон и горе, а Отечеству неисчислимые потери. А между тем у нас продолжается все та же распря, губящая наше Отечество. Внутренняя междоусобная война не только не прекратилась, а ожесточается с каждым днем. Голод усиливается... Взываю ко всем вам... спешите с проповедью покаяния, с призывом к прекращению братоубийственных распрей и раздоров, с призывом к миру, тишине, к труду, любви и единению».

       От каких завоеваний могли отказаться вы, приведшие Россию к позорному миру, унизительные условия которого даже вы сами не решались опубликовать полностью?.. вместо аннексий и контрибуций великая наша Родина завоевана, умалена, расчленена и в уплату наложенной на нее дани вы тайно вывозите в Германию не вами накопленное золото. Вы отняли у воинов все, за что они прежде доблестно сражались. Вы научили их, недавно еще храбрых и непобедимых, оставить защиту Родины, бежать с полей сражения... Отечество вы подменили бездушным интернационалом, хотя сами отлично знаете, что когда дело касается защиты Отечества, пролетарии всех стран являются верными его сынами, а не предателями. Отказавшись защищать Родину от внешних врагов, вы, однако, беспрерывно набираете войска. Против кого вы их ведете?

       Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли его в небывалые по жестокости братоубийства. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и вместо мира искусственно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне, так как вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян поставить торжество призраку мировой революции. Не России нужен был заключенный вами позорный мир с внешним врагом, а вам, задумавшим окончательно разрушить внутренний мир.

       Никто не чувствует себя в безопасности; все живут под постоянным страхом обыска, грабежа, выселения, ареста, расстрела. Хватают сотнями беззащитных, гноят целыми месяцами в тюрьмах, казнят смертью, часто без всякого следствия и суда, даже без упрощенного, вами введенного суда. Казнят не только тех, которые перед вами в чем-либо провинились, но и тех, которые даже перед вами заведомо ни в чем не виноваты, а взяты лишь в качестве заложников, этих несчастных убивают в отместку за преступления, совершенные лицами не только им не единомышленными, а часто вашими же сторонниками или близкими вам по убеждению. Казнят епископов, священников, монахов и монахинь, ни в чем не винных, а просто по огульному обвинению в какой-то расплывчатой и неопределенной «контрреволюционности». Бесчисленная казнь отягчается для православных лишением последнего предсмертного утешения — напутствия Святыми Тайнами, а тела убитых не выдаются родственникам для христианского погребения.

       Не есть ли все это верх бесцельной жестокости со стороны тех, которые выдают себя благодетелями человечества и будто бы сами когда-то много потерпевшими от жестоких властей.

       Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть, заглушили в нем сознание греха; но какими бы названиями ни прикрылись злодеяния — убийства, насилия, грабеж всегда останутся тяжкими и вопиющими к Небу грехами и преступлениями.

       Вы обещали свободу... Великое благо — свобода, если она правильно понимается, как свобода от зла, не стесняющая других, не переходящая в произвол и своеволие. Но такой-то свободы вы не дали: во всяком потворстве низменным страстям толпы, в безнаказанности убийств, грабежей заключается дарованная вами свобода. Все проявления как истинно гражданской, так и высшей духовной свободы человечества подавлены вами беспощадно... Это ли свобода, когда никто не может высказать открыто свое мнение, без опасения попасть под обвинение в контрреволюции. Где свобода слова и печати, где свобода церковной проповеди? Уже заплатили своею кровью мученичества многие смелые церковные проповедники...

       «И что еще скажу. Не достанет мне времени» (Евр. 11, 32), чтобы изобразить все те беды, какие постигли Родину нашу. Не буду говорить о распаде некогда великой и могучей России, о полном расстройстве путей сообщения, о небывалой продовольственной разрухе, о голоде и холоде, которые грозят смертью в городах, об отсутствии нужного в хозяйстве в деревнях. Все это у всех на глазах. Да, мы переживаем ужасное время вашего владычества, и долго оно не изгладится из души народной, омрачив в ней образ Божий и запечатлев в ней образ зверя.

       Сбываются слова пророка: «Ноги их будут ко злу, и они спешат на пролитие невинной крови, мысли их — мысли нечестивые, опустошение и гибель на стезях их» (Ис. 59. 7).

       Мы знаем, что Наши обличения вызовут в вас только злобу и негодование и что вы будете искать в них лишь повод для обвинения Нас в противлении власти, но чем выше будет подниматься «столп злобы» вашей, тем вернейшим будет оно свидетельством справедливости Наших обличений. Не Наше дело судить о земной власти, всякая власть, от Бога допущенная, привлекла бы на себя наше благословение, если бы она воистину явилась «Божиим слугой» на благо подчиненных и была «страшная» не для добрых дел, а для злых» (Рим. 13, 34). Ныне же к вам, употребляющим власть на преследование ближних, истребление невинных, простираем Мы Наше слово увещания: отпразднуйте годовщину своего пребывания у власти освобождением заключенных, прекращением кровопролития, насилия, стеснения веры; обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный и заслуженный им отдых от междоусобной брани.

       А иначе взыщется от вас всякая кровь праведная, вами проливаемая (Лк. 1, 51), и от меча погибнете сами вы, взявшие меч (Мф. 26, 52)».

       Истинная добродетель всегда скрыта, и видят ее лишь люди чуткие. Многих великих святых их современники не замечали.

       Огромные задачи стояли перед Патриархом. Ему была вверена многомиллионная, необозримая по территории Русская Православная Церковь со всеми ее духовными и материальными ценностями, и в сознании своей великой ответственности он всегда по завету Христа Божие отдавал только Богу. Неизмеримо тяжел был его крест. Руководить Церковью ему пришлось среди всеобщей церковной разрухи, без вспомогательных органов управления, в обстановке внутренних расколов и потрясений, вызванных всевозможными «живоцерковниками», «обновленцами», «автокефалистами». «Тяжелое время переживает наша Церковь», — писал в июле 1923 года Святейший. И своими посланиями он звал народ к исполнению заповедей Христа, к духовному возрождению через покаяние. Его имя, его безукоризненная жизнь стали маяком, указывающим путь к истине Православия. Нельзя без волнения читать призыв к покаянию Патриарха, обращенный им к народу перед Успенским постом: «Еще продолжается на Руси эта страшная томительная ночь, и не видно в ней радостного рассвета... Где же причина?.. Вопросите вашу православную совесть... Грех... вот корень... болезни... Грех растлил нашу землю... Грех, тяжкий нераскаянный грех вызвал сатану из бездны... О, кто даст очам нашим источники слез?! Где ты, некогда могучий и державный русский народ?.. Неужели ты не возродишься духовно?.. Неужели Господь навсегда закрыл для тебя источники жизни, погасил твои творческие силы, чтобы посечь тебя, как бесплодную смоковницу? О, да не будет сего! Плачьте же, дорогие братия и чада, оставшиеся верными Церкви и Родине, плачьте о великих грехах вашего Отечества, пока оно не погибло до конца. Плачьте о самих себе и о тех, кто, по ожесточению сердца, не имеет благодати слез».

       Плачьте о самих себе... это голос распинаемой Церкви. Через это распятие тысячи, погибнув в муках и страданиях, нашли свое спасение и встали у престола Божия с молитвой о спасении России, о спасении нас с вами...

       Неоднократно в это грозное время устраивались грандиозные крестные ходы для поддержания в народе религиозного чувства, и Патриарх Тихон неизменно в них участвовал. Когда была получена весть об убийстве царской семьи, Патриарх на заседании Собора отслужил панихиду, а затем служил и заупокойную литургию. В грозной обличительной речи он говорил, что убийство Государя является ничем не оправданным преступлением.

       Обращаясь к петроградской пастве, Патриарх сказал: «Главное — это возрождение души нашей, об этом надо заботиться прежде всего. Как Иов многострадальный потерял все, что имел, был терзаем, страдал, мучился, но не потерял веры в Бога, и вера эта спасла его и возвратила ему все потерянное и утраченное, так и нам Господь попустил переносить великие страдания, поношения и обиды, попустил потерять многое из того, что мы имели раньше. Но была бы только крепка вера православная, только бы ее не утратил русский народ.

       Все возвратится ему, все будет у него, и восстанет он, как Иов с гноища своего.

       Пока будет вера, будет стоять и государство наше. Воспламеняющий огонь ревности Божией спасет Родину нашу. Но только спасение это надо искать не в захватах, не в обогащении за счет другого, а, напротив, стремиться с любовью помогать друг другу, честью друг друга больше творяще. Пример для нас — небесный покровитель этой святой обители и всего града — благоверный великий князь Александр Невский. Он жил в тяжелые времена. Защищал Отечество свое и веру православную от натиска на нее со стороны неверных. Принужден был ездить в Орду, переносил там и унижения, и поношения, и всякие невзгоды, но мужественно противостоял всем вражеским козням, и крепкий духом, он сам одерживал блестящие победы над врагами здесь же, на этих самых местах, где мы с вами находимся. Помолимся же ему, помолимся с верой и надеждой на его святую помощь и защиту: Познай свою братию, российский Иосифе, не в Египте, но на Небеси царствующий... Вспомни землю нашу, когда-то обильную... а ныне оскудевшую...»

       Святейший ездил в Иоанновский монастырь на Карповке и служил панихиду на могиле отца

       Иоанна Кронштадтского, с которым он имел встречу еще в 1908 году. (Примечательно, что старый и больной тогда уже отец Иоанн, вопреки этикету, первый закончил беседу следующими словами: «Теперь, Владыко, садись на мое место, а я пойду отдохну». Эти слова многими истолковывались так, что отец Иоанн как бы назначал архиепископа Тихона своим преемником в качестве религиозного вождя русского народа и предрек ему Патриаршество). Он посетил также и Кронштадт.

       В церковном служении Патриарх Тихон соблюдал ту же простоту, которой отличался и в частной жизни. Если нужно было сделать какое-либо распоряжение, оно отдавалось тихо и вежливо, а замечания делались исключительно после службы и всегда в самом мягком тоне. Да их и не приходилось делать практически: служащие проникались тихим молитвенным настроением Патриарха. Торжественное его служение, многолюдные крестные ходы всегда совершались чинно, с особым религиозным подъемом.

       Жил Патриарх в прежнем помещении московских архиереев, в Троицком подворье Сергиевой Лавры, «у Троицы на Самотеке». Этот скромный, хотя и просторный дом имел Крестовую церковь, где монахи Сергиевой Лавры ежедневно совершали положенное по Уставу богослужение.

«ПОЩАДИ И ПРОСТИ, ПРОСТИ И ПОМИЛУЙ...»

       Льется и льется кровь мучеников Церкви Русской. В Херсонесской епархии трех священников распяли на крестах...

       Для спасения тысячи жизней и улучшения общего положения Церкви Патриарх принял меры к ограждению священнослужителей от чисто политических выступлений. 25 сентября 1919 года, уже в разгар гражданской войны, он издал послание с требованием к духовенству не вступать в политическую борьбу. Осенью 1919 года белые войска взяли Орел. Многие уже ждали их прихода в Москву. В это время исход борьбы было трудно предугадать, но именно тогда появилось воззвание Патриарха Тихона, обращенное к русскому духовенству:

       «Памятуйте же, архипастыри и отцы, канонические правила и заветы святых Апостолов: «Блюдите себя от творящих распри и раздоры.

       Уклоняйтесь от участия в политических партиях и выступлениях... ибо Богу, по апостольскому наставлению, должны повиноваться более, чем людям».

       Патриарх Тихон прежде всего сам отрекся от всякой политики. Когда отъезжающий в добровольческую армию просил тайного благословения вождям белого движения, Святейший заявил, что не считает возможным это сделать, ибо, оставаясь в России, хочет не только наружно, но и по существу избежать упрека в каком-либо вмешательстве Церкви в политику.

       Летом 1921 года разразился голод в Поволжье, перекинувшийся в другие области России. Верующие восприняли голод как Божию кару за отступление от веры Христовой. Как только было объявлено о голоде. Патриарх Тихон в августе 1921 года организовал Всероссийский церковный комитет помощи голодающим (однако ВЦИК его упразднил) и первым обратился с посланием ко всем русским людям, ко всем народам Вселенной: «Величайшее бедствие поразило Россию. Пажити и нивы целых областей ее, бывших ранее житницей страны и уделявших избытки другим народам, сожжены солнцем. Жилища обезлюдели, и селения превратились в кладбища непогребенных мертвецов. Кто еще в силах, бежит из этого царства ужаса и смерти без оглядки, повсюду покидая родные очаги и земли.

       Ужасы неисчислимы. Уже и сейчас страдания голодающих и больных не поддаются описанию. и многие миллионы людей обречены на смерть от голода и мора. Уже и сейчас нет счета жертвам, унесенным бедствием. Но в ближайшие грядущие годы оно станет для всей страны еще более тяжким: оставленная без помощи, недавно еще цветущая и хлебородная земля превратится в бесплодную пустыню, ибо не родит земля непосеянная и без хлеба не живет человек.

       К тебе, Православная Русь, первое слово Мое.

       Во имя и ради Христа зовет тебя устами Моими Святая Церковь на подвиг братской самоотверженной любви. Спеши на помощь бедствующим с руками, исполненными даров милосердия, с сердцем, полным любви и желания спасти гибнущего брата.

       Пастыри стада Христова! Молитвою у Престола Божия, у родных святынь исторгайте прощение Неба согрешившей земле. Зовите народ к покаянию; да омоется покаянными обетами и Святыми Тайнами, да обновится верующая Русь, исходя на святой подвиг и его совершая, — да возвысится он в подвиг молитвенный, жертвенный подвиг. Да звучат вдохновенно и неумолчно окрыленные верою в благодатную помощь свыше призывы ваши к святому делу спасения погибающих.

       Паства родная Моя! В годину великого посещения Божия благословляю тебя: воплоти и воскреси в нынешнем подвиге твоем святые, незабвенные деяния благочестивых предков твоих, в годины тягчайших бед собиравших своею беззаветною верою и самоотверженной любовью во имя Христово духовную русскую мощь и ею оживотворявших умиравшую Русскую землю в жизнь. Неси и ныне спасение ей — и отойдет смерть от жертвы своей.

       К тебе, человек, к вам, народы Вселенной, простираю я голос Свой. Помогите! Помогите стране, помогавшей всегда другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей с голода. Не до слуха вашего только, но до глубины сердца вашего пусть донесет голос Мой болезненный стон обреченных на голодную смерть миллионов людей и возложит его и на вашу совесть, на совесть всего человечества. На помощь немедля! На широкую, щедрую, нераздельную помощь!

       К Тебе, Господи, воссылает истерзанная земля наша вопль свой: пощади и прости, к Тебе, Всеблагий, простирает согрешивший народ Твой руки свои и мольбу: прости и помилуй.

       Во имя Христово исходим на делание свое: Господи, благослови».

       В Россию поплыли груженые продуктами пароходы английского, нидерландского, бельгийского, шведского, чехословацкого, итальянского, норвежского комитетов Красного Креста.

       Патриарх благословил на добровольное пожертвование Церковью церковных ценностей, не имеющих богослужебного употребления, рекомендуя верующим контроль над их использованием. Но большевикам нужно было не это. Они потребовали от Церкви изъятия всех без исключения ценных предметов. Речь теперь уже шла о тотальном изъятии ценных предметов, имевших сакральный характер в Православной Церкви, изъятие которых по церковным канонам рассматривается как святотатство. Но так оно и задумывалось. Нужно было спровоцировать верующих на сопротивление властям, чтобы окончательно реально физически уничтожить Церковь.

       Комиссия устанавливала очередность изъятия ценностей из храмов, обеспечивала охрану в виде вооруженных пулеметами команд, отрядов красноармейцев, кавалерийских эскадронов, рабочих отрядов. За две недели до начала изъятия практически все партийные и советские работники столицы были мобилизованы для агитационной работы, на проведение собраний и организацию поддержки предстоящей операции.

       В марте Базилевич провел изъятие из Оружейной палаты Кремля многочисленных серебряных изделий, принадлежащих русским царям, и первые ящики с десятками пудов серебра потекли в Гохран. 24 марта взялись за древнейший в Москве Чудов монастырь... Вскрыв опечатанную дверь Алексеевского собора, члены комиссии обнаружили, что у некоторых икон отсутствуют серебряные венчики, вынуты из риз драгоценные камни. Снятие многочисленных серебряных позолоченных окладов с икон монастырских храмов и описание ризницы продолжалось почти четыре дня, и 29 марта члены комиссии приступили к разборке знаменитых Царских врат собора, сени, многопудовой, богато украшенной раки со святыми мощами Митрополита Московского Алексия. Символично, что серебряную раку в 1812 году впервые ограбили французы, устроившие в алтаре спальню, но «честь» повторного глумления над мощами великого русского угодника принадлежала уже советской власти...

       Еще раньше, 22 марта, комиссия приступила к изъятию ценностей из другой московской обители, также основанной в XIV веке святителем Алексием, — СпасоАндроникова монастыря. И здесь начинали с самой ценной монастырской святыни — серебряной раки, в которой покоились мощи первых игуменов монастыря: святых Саввы и Андроника. Сорвав «серебро весом более чем в 7 пудов», приступили к снятию риз, лампад, окладов Евангелий.

       Комиссии по изъятию в уже закрытых ранее обителях трудились неспешно и без особых волнений. Но тех, кому выпало работать в действующих приходских церквях Москвы, ожидали совершенно иные «условия».

       Апрель 1922 года оказался трагическим не только для пятисот московских церквей — приходских, монастырских, кладбищенских, — но и для храмов всей многострадальной России. Каждый храм, его церковная община, священники по-разному переживали насильственное обирание любовно украшенных драгоценными камнями серебряных риз почитаемых образов, вывоз священных богослужебных сосудов. И хотя часть прихожан, в какой уже раз бессовестно обманутая, доверилась агитации новой власти, не обошлось без серьезных эксцессов.

       Толпы в 50-60 «озлобленных людей», как отмечали члены комиссии, наблюдались почти везде.

       Но иногда собиралось гораздо больше. У Крестовоздвиженского храма на Арбате, как свидетельствует один из отчетов, собралось до трехсот человек, раздавались выкрики: «Мы не дадим грабить святыню», «хотя бы одного из них там ослепило — сразу бы перестали грабить!» и т.д. Едва не закончилось трагедией изъятие серебра из большого храма Богоявления в Дорогомилове (снесен в 1930-е годы). Как свидетельствовали члены комиссии, у храма «собралась толпа сначала человек 300 и начала кидать в охрану камнями; охрана была усилена, но толпа оттеснила ее камнями к паперти, и несколько человек, забравшись на колокольню, стали бить в набат, отчего толпа увеличилась до 1000 человек. Вызванная пехота и кавалерия ликвидировали беспорядки...»

       Положение священников было наиболее тяжелым: они понимали всю кощунственность совершаемого и, одновременно, ответственность за судьбы прихожан и храмов.

       Между тем поток ценностей, свозимых в Гохран, увеличивался. Из собора Василия Блаженного было вывезено 24 пуда серебра, из храма Христа Спасителя — более 34 пудов, из храма преподобного Сергия в Рогожской слободе — около 60-ти пудов. Большую добычу вывезли из богатых украшениями монастырских храмов: Чудов монастырь «дал» 57 пудов, Новоспасский — 38, Симонов — 26, Всехсвятский — 22, Покровский и Рождественский — по 17, Страстной — 25...

       Помимо серебра, почти в каждом храме были золотые предметы и драгоценные камни: бриллианты, аметисты, изумруды, сапфиры, жемчуга, украшавшие ризы икон, церковную утварь, оклады Евангелий, напрестольные кресты. Из Новодевичьего монастыря было вывезено около 20 пудов серебра, 47 бриллиантов, 97 алмазов, 61 сапфир и многое другое.

       Именно тогда, в 1922 году, началась и трагедия главной святыни России — Московского Кремля. Широким потоком из кремлевских монастырей, соборов, теремных церквей хлынули в Гохран ризы, кадила, богослужебные сосуды — плоды многолетнего кропотливого труда древних мастеров. Всего из кремлевских храмов было сдано в Гохран более 290 пудов серебряных предметов, 259 бриллиантов, 672 алмаза, 23 изумруда, более пуда золота. Практически все золото и 65 пудов серебра было вывезено из главной кремлевской святыни — древнего Успенского собора.

       И такое происходило в Москве. Что же говорить о том, что творилось весной — летом 1922 года в провинциальной России. Было в буквальном смысле слова ограблено множество православных святынь.

       В Петрограде с замечательного по красоте иконостаса Казанского собора на Невском проспекте сняли всю серебряную отделку, оставив голый остов... Известный реставратор П.Д. Барановский, приехавший в бывший Соловецкий монастырь, взволнованно докладывал на заседаниях архитектурно-реставрационных мастерских: «При производстве изъятия подвергнуто было изъятию многое, обладавшее высокой художественной ценностью... памятники древней живописи оказались по удалении из окладов поврежденными из-за варварского способа сдирания отделки. В Преображенском соборе удалены серебряные кадила XVII века, содраны древние басменные оклады...»

       Все с жестокой расчетливостью изъятое золото и серебро Церкви свозилось в Москву. Когда самые голодные области обращались с просьбой оставить у себя хоть малую часть изъятого для скорейшей покупки хлеба, ответ был один: «Немедленно все в Москву». Там же, где прихожане, наоборот, изыскивали немного зерна в обмен на свои святыни, звучало:

       «Замена церковных ценностей хлебом и другими продуктами недопустима». Естественно, что практически ни одной копейки из изъятого не попало голодающим, мало того, в стране было достаточно хлеба, чтобы избежать голода.

       Циркуляром Верховного трибунала ВЦИК, утвержденным Крыленко, Губревтребуналам предписывалось «в первую очередь привлекать к следствию и суду руководящие церковные круги данного места, как сознательно допустившие антиправительственную агитацию под религиозным предлогом, хотя бы и не уличенные в активном участии... В приговорах указывать наличие в деле интеллектуальных виновников эксцессов со стороны темных элементов в лице высшей церковной иерархии (Патриарх Тихон, местные епископы), коль скоро в деле возможно обнаружить идейное руководство (воззвание Патриарха Тихона, митрополита Вениамина и т.д.) или попустительство».

       Изъятие происходило согласно теперь уже достаточно известному, а тогда секретному директивному письму предсовнаркома членам политбюро от 19 марта 1922 года. «Нам, — указывал Ленин, — во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом... А сделать это с успехом можно только теперь... Мы должны дать именно теперь самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий...» Намеченный план был выполнен с точностью. Согласно этому письму, по России прокатилось до двух тысяч судебных процессов, последовавших за повсеместным народным волнением, связанным с насильственным изъятием ценностей. Более десяти тысяч верующих было расстреляно. В связи с этими процессами по ложному обвинению был расстрелян Петроградский митрополит Вениамин.

       Для митрополита Вениамина не стоял вопрос отдать или не отдать церковные ценности. «Мы все отдадим сами, — говорил он, — и в этом великое утешение для верующего». Он требовал одного — контроля духовенства и верующих, но не потому даже, что не верил властям, а потому, что считал естественным сопроводить церковные ценности до того момента, когда они превратятся в хлеб для голодающих.

       5 марта 1922 года он был приглашен на заседание комиссии Петроградского Помгола и огласил свое заявление: «Православная Церковь готова все отдать для помощи голодающим, но, если церковные ценности будут изыматься насильственно, может быть кровопролитие».

       Председатель Помгола Канатчиков заявил, что при таком отношении Церкви в насильственном изъятии нет нужды.

       «Настанет день и час, и я сам во главе молящихся войду в храм, сниму ризы с Казанской иконы Божией Матери, сладкими слезами омочу их и отдам...» — говорил Владыка Вениамин председателю комиссии.

       Можно сказать, что из высшего Священноначалия Владыка Вениамин занимал по отношению к правительству наиболее терпимую позицию. Однако Петроградский Помгол получил распоряжение из Москвы о прекращении всяких переговоров с Церковью и о безусловном, насильственном изъятии ее ценностей. Насильственно изымать следовало даже тогда, когда отдавали добровольно.

       О чем поставляю в известность протоиерея Александра Введенского, священника Владимира Красницкого и священника Евгения Белкова, чтобы они покаялись, и мою возлюбленную паству, чтобы никто из них не присоединялся к ним и через это не отпал от общения со Святою Церковью и не лишил себя ее благодатных даров».

       После оглашения послания в газетах запестрели статьи против митрополита, где говорилось о «белогвардейском акте отлучения революционного священника».

       29 мая 1922 года митрополит возвращался с Никольского кладбища Александре-Невской Лавры. Поспешивший ему навстречу келейник сообщил, что в канцелярии идет обыск. Владыка перекрестился и вошел. Его встретил когда-то любимый им священник — отец Александр Введенский, который прибыл принимать церковные дела. Он подошел к Владыке под благословение. «Отец Александр, мы с вами не в Гефсиманском саду», — ответил митрополит, прошел мимо и спокойно выслушал от чекистов сообщение об аресте.

       За несколько дней до смерти митрополит Вениамин, подобно великому Апостолу языков, писал из тюрьмы: «Трудно, тяжело страдать, но по мере наших страданий избыточествует и утешение от Бога. Трудно переступить этот рубикон, границу и всецело предаться воле Божией. Когда это совершится, тогда человек не чувствует самых тяжких страданий. Полный внутреннего покоя, он и других влечет на страдания, чтобы они переняли то состояние, в каком находится счастливый страдалец. Об этом я ранее говорил другим, но мои страдания не достигли полной меры. Теперь, кажется, пришлось пережить почти все: тюрьму, суд, общественное заплевание... якобы народные аплодисменты, людскую неблагодарность, продажность, непостоянство и тому подобное; беспокойство и ответственность за судьбу других людей и даже за саму Церковь.

       Страдания достигли своего апогея, но увеличилось и утешение. Я радостен и покоен, как всегда, Христос — наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше ее иметь надо нам, пастырям. Забыть свои самонадеянность, ум, ученость и силы и дать место благодати Божией.

       Странны рассуждения некоторых, может быть и выдающихся пастырей, что надо хранить живые силы, то есть их ради поступаться всем. Тогда Христос на что? Не... Вениамины и тому подобные спасают Церковь, а Христос. Та точка, на которую они пытаются встать, — погибель для Церкви, не Церковью нужно жертвовать ради себя. Теперь время суда... Нам ли, христианам, да еще иереям, не проявлять... мужества даже до смерти, если есть сколько-нибудь веры во Христа, в жизнь будущего века!»

       В ночь с 12 на 13 августа 1922 года митрополит Вениамин, архимандрит Сергий и миряне Юрий Павлович Новицкий и Иван Михайлович Ковшаров были увезены из тюрьмы в окрестности Петрограда и расстреляны.

       Святейший Патриарх спокойно-величаво осенил крестом подсудимых и, повернувшись к судьям, прямой, величественно-строгий, опершись на посох, стал ждать допроса.

       «Вы приказывали читать всенародно Ваше Воззвание, призывая народ к неповиновению властям?» — спросил председатель. Спокойно отвечал Патриарх: «Власти хорошо знают, что в моем Воззвании нет призыва к сопротивлению властям, а лишь призыв хранить свои святыни и во имя сохранения их просить власть дозволить уплатить деньгами их стоимость и, оказывая тем помощь голодным братьям, сохранить у себя свои святыни».

       «А вот этот призыв будет стоить жизни вашим покорным рабам», — и председатель указал на скамьи подсудимых.

       На рассвете 25 апреля 1922 года был вынесен приговор: 18 человек к расстрелу, остальные — к различным срокам каторги. На предложение председателя просить высшую власть о помиловании было отвечено горячей речью протоиерея Заозерского и отказом от лица всех приговоренных... Только вздох пронесся по залу при объявлении приговора. Ни стона, ни плача... Приносилась великая искупительная жертва за грехи русского народа, и безмолвно разошелся народ. Было уже светло, солнце всходило, когда раскрылись тяжелые двери суда и приговоренные «смертники», окруженные лесом штыков, показались на площади... шли с непокрытыми головами, со скрещенными на груди руками, со взором, поднятым высоко к небу, туда, где ждет их Благостный Искупитель мира, где все прощено, все забыто, где нет ни страданий, ни зла... И громко-ликующе лилась их песнь: «Христос воскресе из мертвых...»

       Власти арестовали Патриарха и организовали агитацию за вынесение резолюций, требующих смертного приговора Первосвятителю Российской Православной Церкви. Явно готовился показательный процесс. Назначенный прокурором по делу Патриарха Тихона Крыленко, обращаясь к представителям губернских организаций, собранных в Москву для представления «резолюций», заявил собравшимся: «Судьба гражданина Тихона в наших руках, и вы можете быть уверены, что мы не пощадим этого представителя классов, которые в течение столетии угнетали русский народ... В настоящее время одной из главных стадий борьбы, которую мы ведем, является борьба против религиозных предрассудков и слепого фанатизма масс. Мы объявили войну религии... Русский народ должен освободиться от этого последнего ига».

       «... Кто у них (обновленцев) первыми вершителями дел были? Бывший епископ Антонин (Грановский), состоявший на покое в Заиконоспасском монастыре. Он из личных счетов пошел против Патриарха Тихона, а к нему примкнули и прочие из духовенства с темным прошлым. Антонин (Грановский) оказался богохульником. Он, как известно, идет против почитания святых угодников Божиих, признает только Святую Троицу и священные события из жизни Христа и Богоматери, иконостас он называет ненужной перегородкой, которую пора, по его словам, сломать; он не признает крещения младенцев и причащает по-католически. Епископ Леонид (Скобеев) — нам мало известная личность, но он, несомненно, подкуплен, дабы расшатать канонические устои Святого Православия. Введенский, бывший петроградский священник, а теперь женатый архиерей — чуть ли не из евреев; священник Боярский высказывался кощунственно против почитания святых мощей. Вот эти опороченные люди и восстали против Патриарха Тихона и Святого Православия...»

       Кроме политической дискриминации Патриарха, властям было выгодно дискриминировать его еще в чисто церковном порядке — так, чтобы на предстоящем судебном процессе был приговорен к смертной казни не Патриарх Всероссийский, а просто отвергнутый и осужденный как бы всею официальной Русской Церковью, лишенный ею, во мнимо каноническом порядке, патриаршего сана и монашеского чина рядовой гражданин Беллавин. И в этом огромную услугу оказывали действия обновленцев.

       Весной 1922 года, по инициативе группы «прогрессивного» петроградского духовенства, возникла организация под именем «Живая Церковь», которую возглавил центральный комитет в лице священников В.Красницкого, Е.Белкова, С.Калиновского. Как популярно объяснял священник Евгений Белков, взаимоотношения между Высшим Церковным Управлением (ВЦУ) и центральным комитетом (Живой Церковью) должны были стать аналогичными взаимоотношениям ВЦИК и ЦК

       Патриарх послал грамоту митрополиту Агафангелу, вызывая его в Москву для временного возглавления церковного управления до созыва Собора. Но присутствие митрополита могло помешать планам захвата власти обновленцами, с которыми он не соглашался сотрудничать, поэтому Владыка Агафангел вместо приезда в Москву «отправился» в Нарымский край.

       5 (18) мая 1922 года в Толгский монастырь под Ярославлем, где временно проживал митрополит Агафангел, не получивший еще сведений о распоряжении Патриарха, прибыл «красный протоиерей» Красницкий и потребовал от Владыки, чтобы он подписал воззвание так называемой «инициативной группы духовенства», обвинявшей Святейшего Тихона и его окружение в контрреволюционной деятельности. Митрополит, конечно же, отказался.

       Спустя двое суток Ярославский отдел ГПУ получил от московского начальства шифрованную телеграмму: «...Под ответственность начальника ГО ГПУ с соблюдением строжайшей конспирации предлагаем провести следующее:

1. Обследовать хозяйство митрополита Агафангела...

2. Немедленно произвести у Агафангела в его канцелярии и у его ближайших помощников самый тщательный обыск, изъяв все подозрительные документы.

3. Взять с Агафангела подписку о невыезде ввиду неблагонадежности.

4. Арестовать всех его приближенных, в частности тех, кто принимал участие в беседе Агафангела с московским попом Красницким...

5. Прислать на Агафангела весь компромитирующий материал...»

       Чекист, искавший крамолу в личных вещах Владыки, отметил в докладе, что «из найденной переписки удалось определить, что действительно Тихон и Агафангел есть неразлучные друзья, ибо частных писем у Агафангела больше всего от Патриарха Тихона, с содержанием частной жизни».

       Развернули свою деятельность против престарелого митрополита и верные помощники ГПУ «живцы», назначив главой Ярославской епархии своего сторонника. Но ярославцы не признали нового епископа и собирались у стен Спасского монастыря, где томился в заточении их истинный архипастырь. Испугавшись народа, власти 23 августа 1922 года перевели Владыку в каземат Ярославского ГПУ, откуда он скоро был вытребован в Москву, во внутреннюю тюрьму на Лубянке. Одновременно без суда расстреляли его викарных епископов. Впрочем, не было суда и над самим митрополитом, для его ссылки оказалось достаточным заключения помощника 6-го отделения Секретного отдела ГПУ Чапурина, который обвинил Владыку в призыве считать церковное управление «живцов» канонически незаконным и самозванным.

       Несмотря на правительственные заявления, что государство не будет вмешиваться в дела Церкви, на деле оно требовало от митрополита Агафангела отречься от своего пастырского долга. «Он является самым смелым и самым ярым продолжателем церковной деятельности Патриарха Тихона», — последовал вывод. 70-летнего старца, страдающего пороком сердца, удушьем, ишиасом, несмотря на просьбу отправить на поселение в местность, «куда я мог бы доехать не по грунтовым дорогам, а по железнодорожным путям», сослали в Нарымский край, в глухой поселок в двухстах верстах от села Копышева, куда его вынудили добираться с группой осужденных уголовников...

       Обрел свободу митрополит Агафангел спустя 3 года, уже после смерти Патриарха Тихона, и, являясь единственным пребывающим на свободе из кандидатов, назначенных усопшим Святейшим в Патриаршие местоблюстители, обратился 5 (18) апреля 1926 года к духовенству и мирянам с посланием о своем вступлении в управление Русской Церковью.

       Обновленчество могло существовать только при преследовании верных православных иерархов и фактическом устранении подлинно православной церковной власти. Гражданская власть откровенно поддерживала обновленцев в их борьбе против обезглавленной православной иерархии, осуществляя поистине дьявольский план нападения на Церковь одновременно снаружи и изнутри. Профессор С.В.Троицкий пишет: «Поворот в церковной политике был предрешен в апреле 1922 года в заседании Совнаркома, по предложению Троцкого. Патриаршество решено было упразднить, власть в Церкви передать «верующим», или, точнее, тем элементам среди духовенства и мирян, которые согласятся действовать по указке власти».

       В сознании многих верующих Патриарх был обречен на смерть. О возможности его освобождения когда бы то ни было почти никто уже и не мечтал. Вот почему, вопреки своим собственным убеждениям, к обновленцам присоединились и многие «реалисты». Особенно сильное впечатление произвело подписанное митрополитом Сергием (Страгородским) признание обновленческого Высшего Церковного Управления. Митрополит Мануил (Лемешевский) писал: «Многие из архиереев и духовенства рассуждали наивно и правдиво так: «Если же мудрый Сергий признал возможным подчиниться ВЦУ, то ясно, что и мы должны последовать его примеру». Впоследствии митрополит Сергий принес покаяние в этой измене Православию, однако в Церковь было внесено много соблазна.

       11 июня 1923 года в печати вышла «Инструкция о порядке регистрации религиозных обществ и выдаче разрешений на созыв съездов таковых». В этой Инструкции имелся следующий пункт: «Религиозные общества, не зарегистрировавшиеся в указанном порядке в трехмесячный срок со дня опубликования Инструкции в «Известиях ВЦИК», считаются закрытыми». Этот пункт постановления правительства в глазах обновленцев должен был совершенно покончить с остатками «тихоновщины», так как органы власти категорически отказывались регистрировать какие-либо православные общины, не находящиеся в общении с самозванным Высшим Церковным Управлением.

       Но Бог судил иначе: 27 июня 1923 года в «Правде» и в «Известиях» было совершенно неожиданно опубликовано «Постановление Верховного Суда об освобождении гражданина Беллавина из-под стражи». Патриарх подписал заявление Верховному трибуналу с признанием всех возведенных на него в обвинительном акте обвинений, «с покаянием в них и с отречением от сочувствия монархическим идеям», завершавшееся указанием, что он отныне «не враг Советской власти». «Конечно, — писал Патриарх, — я не выдавал себя за такого поклонника Советской власти, каким объявили себя церковные «обновленцы», но уж и не такой контрреволюционер, каким представляет меня собор... Я решительно осуждаю всякое посягательство на Советскую власть, откуда бы оно ни исходило». По каким психологическим мотивам и в каких условиях подписал Патриарх Тихон это заявление, он, насколько известно, никогда и никому не говорил, но никогда и не отрицал, что подписал его, не раз разъясняя буквально следующее: «Я напи сал, что отныне не враг Советской власти, но я не писал, что я друг...» Патриарх рассказывал близким ему лицам, что, читая в заключении газеты, он с каждым днем все больше приходил в ужас от того, что обновленцы захватывают в свои руки Церковь. Нужно было найти ряд компромиссов, которые могли бы бросить тень на личность самого Святейшего, но которые не только не принесли бы духовного вреда Церкви, но и сохранили бы ее духовную свободу. Англиканскому епископу Бюри, который в беседе со Святейшим просил объяснений. Патриарх напомнил слова Апостола Павла: «имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше, а оставаться во плоти нужнее для вас» (Фил. 1, 23-24). Он добавил, что с радостью принял бы мученическую смерть, но судьба Русской Церкви лежит на его ответственности.

       Властям казалось, что главная притягательная сила Патриарха для русского народа заключалась не в церковной области, а в политической, в том, что он был его идейным вдохновителем. Поэтому они были убеждены, что после публичного отречения от враждебного отношения к советской власти все противники ее, а таковыми были, по убеждению большевиков, все искренне верующие люди, увидят в заявлении Патриарха измену их идеалам и решительно отвернутся от него, и Патриарх, выйдя из заключения, не сможет найти себе среди верующих и духовенства сколько-нибудь значительного количества приверженцев. В церковном же отношении всякая притягательная сила Патриарха, по расчетам властей, была уничтожена авторитетом «собора» 1923 года. В полной уверенности, что теперь Патриарх и политически, и церковно умер для народа, власти через представителя ГПУ Тучкова объявили ему, что он свободен в области церковной жизни предпринимать, что сочтет нужным. Однако советская власть, как безбожная, не учла одного и решительного фактора в церковной жизни — того, что Дух Божий правит Церковью. Случилось совсем не то, что ожидалось по чисто человеческим расчетам.

       Сразу же после освобождения Святейший воспользовался предоставленной ему свободой. Взяв частного извозчика, в обычном своем патриаршем одеянии, в белом патриаршем куколе неожиданно для всех он появляется на кладбище, где совершалось погребение популярнейшего московского пастыря о.Алексия Мечева и где собралась громадная масса верующих. Очевидцы тех далеких событий описывают небывалый взрыв восторга, охватившего всю массу народа при виде освобожденного Патриарха: «Почти все плакали от радости, подходя к нему под благословение... экипаж с сидящим в нем Патриархом засыпали цветами». При этом первом после ареста соприкосновении с народом Патриарх живо почувствовал и уверился в том, что ему так важно было теперь чувствовать и сознавать: церковный народ остался неизменно ему преданным.

       Пo книге Святитель Тихон — Патриарх Московский и всея России, составление и общая редакция О. В. Орловой, Москва, Сретенский монастрырь, Фонд патриарха Тихона, 1995 г., по благословению Патриарха Московского и всея Руси Алексия II

       На заглавную страницу