© RUS-SKY, 1999 г.


 ПРИЛОЖЕНИЯ к книге О.Платонова.

ТЕРНОВЫЙ ВЕНЕЦ РОССИИ

Тайна беззакония
Иудаизм и масонство против
Христианской цивилизации


  

Служба святому Геннадию, архиепископу Новгородскому *1

*1 Печатается по материалам архива Свято-Троицкого монастыря (Джорданвилль, США). -

Месяца декамврия в день.
Иже во святых отца нашего Геннадия, архиепископа Новгородскаго, во Святой Руси жидовскую прелесть попалившаго  и поем купно с великомученицею Варварою.

ВЕЧЕР: Блажен муж, на "Господи, воззвах" стихиры мученицы на 4 и святителю на 4, глас 8.

Истинным избранием Божиим/ жезл святаго служения восприим/ добре люди твоя управил еси,/ ихже светом Священных Писаний просветив,/ благочестия ревнитель явился еси,/ темже и вопием ти похвальная,/ святителю Христов блаженне Геннадие,/ моли Христа Бога о спасении душ наших.

Истинным учением Христовым/ души гладныя напитал еси/ и во тьму и сень смертную ереси впадшия/ к свету заповедей Божиих возвратил еси,/ Церкви Русския красная похвале/ и земли Новгородския славное удобрение,/ Геннадие, святителю блаженне,/ молитвенниче о душах наших.

Истинною любовию исполнен,/ святителю Божий Геннадие,/ посреде лжебратий и отступников тайных,/ яко шипок благоуханен, в тернии процвел еси/ и ругателей нечестивых посрамил еси,/ пребыл еси верен даже до смерти,/ сего ради приемлеши венец жизни/ и молишися о душах наших.

СЛАВА, глас 6

Веру правую во оболгании зряще/ и святыню Господню в поругании/ ревностию Божественною препоясан,/ стал еси пред нечестивыми в дерзновении мнозе,/ якоже Илия на Кармил и яко Владыка твой на Голгофу,/ ты на горнее седалище возшел еси/ и врага невидимаго поразил еси,/ аще и торжества Истины на земли не узрел еси,/ но труды и страдании твоими Церковь украсися,/ и ней же и нам подаждь неотпадно пребыти/ и с тобою прославити в вышних Господа.

НА СТИХОВНЕ, глас 3 (или на литии).

Паки сбирается нечестивое соборище/ на Господа, и на Христа Его, и на Церковь Его/древним богоотступником подражающе,/ смерти Безгрешнаго паки ругающеся,/ но, яко же тает воск от лица огня,/ тако исчезает от слышания словес твоих,/ богомудре святителю Геннадие,/ воеводо Господень изрядный.

Паки сонмище богопротивное,/ хранящее суетная и ложная/ совещает злая на Невесту Господню/ и прельщает маловерныя воскресению не веровати,/ и Святым Тайнам ругатися,/ и учение Христово хулити,/ но на камени исповедания твоего,/яко волна свирепеющая, разбивается,/ пенящися всеми срамотами своими,/ и величие духа твоего неволею показующе,/ богомудре святителю Геннадие,/ воеводо Господень непобедимый.

Паки ученик неверный/ иудеям Христа предает/ и многое множество тайных отступник приводит./ Оле рыдания, оле посрамления!/ Оле безумия нечестивых,/ ведущих Христа и к жидовству приложившихся,/ но на страже поставлен Божественней/ о стаде Господнем словеснем/ от юга пришедшаго Бога/ и спасение наше устроившаго проповедал еси,/ богомудре святителю Геннадие/ воеводо Господень преславный.

СЛАВА, глас 4

Посрамляется днесь сонмище лукавнующих/ в памяти твоей досточудне,/ вернии же ликуют в веселии/ и играюще славят Господа,/ таковаго предстателя нам даровавшаго,/ и учителя, и пастыря, и исповедника неколебимаго,/ духом века сего не прельщеннаго,/ но за истину добльствовавшаго волею/ и венцем небесным от Владыки увязеннаго.

ТРОПАРЬ, глас 5

Уподобился еси древним отцем,/ святителю отче Геннадие,/ священныя книги собрав и еретики посрамив/ ревность по Бозе показуя, паству оградил еси,/ моли и ныне Христа Бога/ мир Церкви даровати/ и спастися душам нашим.

НА УТРЕНЕ: Седальны и полиелей мученицы.

Канон Богородицы на 6, и мученицы на 4, и святому на 4, глас 4.

ПЕСНЬ 1. Ирмос: Тристаты крепкия рождейся от Девы, безстрастия во глубине души тричастное потопи молюся, да Тебе яко в тимпане во умерщвлении телесе победное воспою пение.

Слово даруй мне, Спасе Всесильне, воспети дивнаго угодника Твоего, добрым подвигом подвизавшагося и венцем победным ныне светло украшеннаго.

Ополчишася всадники, и тристаты, и все воинство фараона мысленнаго на Невесту Христову, гнав постиже и раздели достояние Господне, якоже корысти, обаче словом твоим, святителю Геннадие, пучиною покрыл еси их, погрязоша во глубине, яко камень.

Тобою, святителю, яко десницею Своею, стерл еси Господь сопротивных, ты же ныне прославлен есн в крепости, и в славе небесной ликуеши, и сущих во обстояниих на земли призираеши.

Богородичен: Имущи Тя, Дево, скорую Заступницу и прибежище немощных, лукаваго не устрашимся, злочестивых шатания да избегнем, и небесных сокровищ прияти вседушно уповаем.

ПЕСНЬ 3. Ирмос: Лук сильных изнеможе, и немощствующии препоясашася силою, сего ради утвердися в Господе сердце мое.

Укрепишася отметницы нечестивии зело у престолов церковных и в чертозех царских, и в гордыни своей высокая и хульная глаголаша, ты же, святителю, словом твоим утверждение во Господе верным подаеши.

Изнеможе лук злоначальнаго, и тул льстиваго истощися в конец, тебе же силою Господь препояса на врази Своя, даде тебе молящуся молитву, аки огнь сопротивныя опаляющ, и благослови лета праведнаго угодника Своего.

Снизшедшаго с Небесе и возшедшаго воспроповедал еси, отче Геннадие, Иже имать судити концем земным в правде, аще и неведом час пришествия Его, темже и лет на осьмую тысячу Пасхалию исчисляеши, святителю, яко да не престанет служение Истины до пришествия Христова.

Богородичен: Неплодствие духовное наше разреши, Дево, и неведения мрак отжени от сердец страстьми обуреваемых, яко да принесем благочестия плод неистленный.

КОНДАК, глас 2

Велия исправления о церковном благолепии являя Православную веру.

СЕДАЛЕН, глас 4

В немощи человечестей Державствующему поползнувшуся и козньми льщения запятому, дерзость вражию добльственне отразил еси и Царю наставник ко спасению явился еси, Геннадие мудре, и тако спасеся Русь Святая, скиптром и жезлом архиерейским укрепляема, темже и ныне о нас молися, святителю, оставление нам грехов даровати, и мучительства горькаго от беззаконных властехитителей находящаго люди твоя ныне избавити.

СЛАВА, седален мученицы, И НЫНЕ: Богородичен его.

ПЕСНЬ 4. Ирмос: Любве ради, Щедре, Твоего образа на Кресте Твоем стал еси, и растаяшася языцы, Ты бо еси, Человеколюбче, крепость моя и хваление.

От юга пришедшаго и от Святыя Девы воплощшагося Бога исповедал еси пред верными и неверными, овех убо укрепляюще, овех же мечем слова Божия посекающе яко к смерти падших и болезнующих неисцельне.

На Божественней стражи о стаде овец Христовых стал еси, дондеже нечестивых посрамление узрел еси, святителю, паству твою призирая, принося во брани укрепльшему тя Богу хваление.

Оле лукавствия нечестивых, яве убо благочествующе, тайне же жидовствующе, всяку святыню церковную руганиями укоряюще, слуги сотворишася демоном, но якоже воск от лица огня, словесы твоими, отче, растаявахуся.

Богородичен: Ускори на помощь люте нам и напастьми погружаемым, Чистая Мати Господня, нечестивых шатания низложи, поющия же Тя заступи.

ПЕСНЬ 5. Ирмос: Просвещение Твое, Господи, низпосли нам и от мглы прегрешений разреши ны, Блаже, Твой мир даруяй.

От ноши утренева дух твой ко Господу о вере поругаемой богохульством лютым, темже и Писаний Божественных полный свод списал еси, Богомудре, имже вся Русь просветившеся, благодарственная тебе воспевает.

Росою словес твоих исцеление недугующим ересию и ум иждившим подаеши, святителю, земля же нечестивых падеся, неисповедующих Трисиятельнаго Богоначальнаго Света и отмешущихся воплощения Единороднаго.

Воистину паче мертвых воскресения велие и преславнейшее чудо есть, еже умершему зловерием хульньм паки на благочестие прейти и к благохвалению обратитеся, о тебе же, отче, сотворшем преславная возвеселяшася сущий на земли.

Богородичен: Света никтоже узрит, отметайся иконы Твоея поклонении, чести же образу не воздавый, како от первообразныя светлости осияние прияти возможет.

ПЕСНЬ 6. Ирмос: Приидох во глубины морския и потопила мя есть буря многих грехов: но яко Бог из глубины возведи живот мой, Многомилостиве.

Глубиною злобы и пучиною хуления поглощену зряще Церковь Русскую, возопил еси всем сердцем твоим ко Господу, и паче надежды услышан был еси отче, темже и ныне прибегаем к молитве твоей.

Низшел еси разумением твоим до самыя бездны тайных начинаний вражеских, да из истления возведеши души заблудшия, оле неистовства богопротивных.

Хранящий суетная и ложная Милостиваго и Праведнаго оставиша Господа, и на чтущия Того всею злобою языка льстиваго вооружишася, ты же, святителю, во гласе хваления и исповедания истинную жертву жряще, козни тех до конца низложил еси.

Богородичен: Не отврати лица Твоего от нас, Владычице, но призри милостивно на согрешшия люди Твоя, аще бо и падаем множицею лютыми грехи, но милости Твоея присно взыскуем и Тебе, яко Богородицу и Заступницу теплую славим.

КОНДАК, глас 4

Яко незлобивых наставника кроткаго/ и лживых обличителя дерзновеннаго/ Церковь почитает тя, святителю Геннадие,/ темже и вопием к тебе с любовию:/ простоты нам даруй, дух и умиления/ и во исповедании правом/ соблюди неврежденны души наша.

ИКОС. Приидите правды Божия алкателие, и небесных взыскателие, возвеселимся в памяти предстателя нашего крепкаго Геннадия, и наказанию его внемлем: яко львы рыкающи еретицы, ищущие, кого поглотити, первее к нерадивым и ленивым приражаются и сокровенныя и студныя дела нераскаянных удобь отпущают и разрешают, к себе же самем тем привязующе узами греховными, темже и припадем к пастырю доброму, яко да исходатаит нам от Господа сердце люботрудное во взыскание небесных и во исповедании правом соблюдает неврежденны души наша.

ПЕСНЬ 7. Ирмос: Авраамстии иногда в Вавилоне отроцы пещный пламень попраша песньми взывающе: отец наших Боже, благословен еси.

Христоубийц прельщение и неистовство во дни твоя пещи огненней уподобися, ныне же седмерицею на Церковь твою воспламенеся, ускори нам в помощь, святителю, да взываем с тобою: отец наших Боже, благословен еси.

Яко Даниил в рове львином посреде отступник тайных ходяще, тех уста лукавыя заградил еси, отче Геннадие, темже ныне ко свету изшед невечернему воспеваеши: отец наших Боже, благословен еси.

Пламень разженный безумия и буесловия человеча преложил еси на росу духовную Православия, и взывати научил еси: отец наших Боже, благословен еси.

Богородичен: Тя, Пречистую Владычицу, яко чаяние пророк древних исполнившую песньми немолчными воспеваем: воистину Бога плотию одеявшая и человеком Того даровавшая, благословенна еси.

ПЕСНЬ 8. Ирмос: Избавителю всех Всесильне, посреде пламени благочествовавшая, снизшед оросил еси, и научил еси пети: вся дела благословите, пойте Господа.

Татем и разбойником приступившим, на нетленное богатство мысленное благочестия догматов возбесившимся прещением запретил еси, святителю, верныя же научил еси пети: вся дела благословите, пойте Господа.

Аще не у прииде Мессия истинный, всуе ожидаете Того, врази и преступницы во гресех своих пребудете, дондеже пришед во огнь вас отслет несветимый, нам же не возбраните взывати присно: вся дела благословите, пойте Господа.

Троичен: Трисияет светлость едина: Безначальный и Безвиновный, со предвечно Рожденным и инообразно Исходящим и Животворящим всяческую тварь, принеси, о Благая, смолебника приими и угодника Твоего Геннадия, иже любовию Твоею подвигся, научает и нас благословити и пети Тя во вся веки.

ПЕСНЬ 9. Ирмос: Ева убо недугом преслушания клятву вселила есть, Ты же, Дево Богородице, прозябением чревоношения мирови благословение процвела еси, тем Тя вси величаем.

Во гресех своих никакоже да умрем, клятвы Евины наследницы, аще верою теплою и усердием всяческим Иже от тебе, святителю, Проповеданнаго приимем и Тому Единому поработаим, яко Избавителю и Просветителю и Помощнику крепку, и Мздовоздаятелю праведному, бездну щедрот имущему.

Предстатель теплый буди о нас, Геннадие, стадо твое от волков губящих е огради, паче же словом Божественным напитай души гладныя, да тя вси величаем.

Троичен: Иже Божество Едино ведети мнящий, Тройческаго же богочестия отвергающийся, не в небесных, но в преисподнейших земли отца себе обретоша, иже ни едину тварь сотвори, ни роди, точию всякую лжу от утробы изведе своея и всыновление свое дарова благоволившим к неправде.

Богородичен: Светом Сына Твоего души наша просвети и помыслы осияй, Благая Владычице, да чистым сердцем и мыслию высокою Тя вси величаем.

Светилен: Днесь великий Новограде, просветися, восплещи песньми духовными в памяти председателя твоего Геннадия в лике возсиявша святителей твоих, в нихже тебе похвала и утверждение.

НА ХВАЛИТЕХ, глас 4.

Хвалите Господа на силах Его,/ хвалите во угоднике Его чудеса Его,/ како противу сонма лукавнующих добре стояше,/ яко камень морский противу вод многих,/ и нам наследие благое оставил есть/ догматов отеческих богатство многоценное/ в просвещение и спасение душ наших.

Хвалите Господа во гласе трубнем,/ восхвалите в песнех благодарственных/ святителя Господня Геннадия,/ иже полный свод Писаний Божественных/ даровал есть в назидание людем своим,/ во отгнание клевет и злохулений еретических,/ в просвещение и спасение душ наших.

Хвалите Господа в тимпане и лице,/ воспойте же ныне и угодника Его,/ святителя Геннадия мудраго,/ похвалу пресветлую земли Новгородския/ и всея России наставника и предстателя,/ люди своя во благочестии укрепляюща/ и козни вражеския прозревати научающа/ в просвещение и спасение душ наших.

Хвалите Господа в кимвалех доброгласных/ и в светлыя дни Пасхальныя,/ егда всякое дыхание хвалит Содетеля,/ и угодника Его Геннадия помяните, людие,/ на осьмое тысячелетие Пасхалию нам составльшаго,/ темже и предания о ней держимся крепко,/ и летосчисления церковнаго,/ времена и лета в своей, а не в нашей власти положившаго,/ славяще непрестанно/ в просвещение и спасение душ наших.

Молитва

К тебе, дивный угодниче Христов, святителю Геннадие, прибегаем недостойнии, к тебе припадаем, яко предстателю и учителю нашему, яко служителю Господню непорочному, яко Православия поборнику изрядному и веры правые хранителю неусыпному! Наипаче кротости твоей и незлобию удивляемся, яко паче иных многих святых поношения и поругания терпиши не точию в жизни временней, но и ныне в славе небесней предстояще Господу, от земли злословия множицею слышиши. Приими же и от нас сие малое пение, от души благодарныя приносимое, и покрый Церковь нашу, и страну, и град твой, и верных остаток от беды и напасти горькия, с неюже от юности твоея на земли брався, одоления тоя телесныма очима узрети не сподобился еси. Мы же ныне паче в горшая приидохом, окрест себе и в себе самех отступление зряще, кривоверие же и двоедушие лукавое, и якоже ты рекл еси: яве благочествующе, отай же жидовствующе ходим, сего ради и имя твое зело презренно сотворися в человецех. Темже к тебе припадаем, святителю Христов и стада Его блюстителю, даруй нам вреда сего избежати, помыслов простоту подаждь нам, да престанем от непщевания вины о гресех, очисти сердца наша любогреховныя, укрепи произволение двоящееся и изнемогшее, и всея души нашея тричастное составление во страсе Божием, и безстрастия во глубине потопи, молимся, да с тобою, яко в тимпане, победное пение Пресвятой Троице сподобимся воспети во исходе от многотруднаго и сквернаго сего телесе и вечных благих не лишитися, еже присно хваление воздавати Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.


Книга монаха Неофита *1

*1 Печатается по: Изуверское убийство: Разоблачения греческого монаха Неофита, бывшего иудейского раввина, 2-е изд. / Пер. В.А. Комарова. СПб., 1913. Монах Неофит, живший во второй половине XVIII-начале XIX века, до 38 лет был раввином, а затем принял Христианство и поступил в греческий монастырь. В 1803 году он издал на молдавском языке книгу "Опровержение религии евреев и их обрядов Священным Писанием Ветхого и Нового Завета", частью которой и является предлагаемый отрывок. -

Благословен будь Отец, Сын и Дух Святый, Единый Бог наш, который хочет каждому человеку спастися и достичь познания истины.

...Так как Господь наш Иисус Христос сжалился над моим недостоинством и извел меня из мрака к свету Солнца, то в благодарственную жертву Божественному Спасителю и составил эту книгу, небольшую по размерам, но, надеюсь, весьма полезную для христиан. В ней в самом деле содержатся многие тайны жидов, которые со дня распятия Иисуса Христа до сего дня не были еще полностью разоблачены никем.

I.

Как могли жиды сохранить в тайне употребление ими христианской крови

Тайное употребление крови, которую жиды собирают от зарезанных ими христиан, есть обряд, который они считают заповеданным самим Богом и указанным в таинственных выражениях в Писании.

Многие ученые писали сочинения с целью доказать при помощи Библии явление истинного Мессии, обещанного Богом отцам нашим, который есть Господь Иисус Христос, Сын пренепорочной Девы Марии. Бесчисленное количество сочинений было также составлено в опровержение суеверных верований иудеев и их лжеучений. Среди этих авторов много было прирожденных жидов, обратившихся в Христианскую веру. Между тем никто еще не обнародовал ничего серьезного относительно этой варварской тайны крови, которую сохраняет и применяет синагога. Если иногда попадает в руки христиан какая-нибудь книга, намекающая на эту тайну, и они делают на нее ссылку, то жиды никогда не отвечают на это иначе, как притворными насмешками или увертками, вроде следующей: "Как же убивали бы мы христиан, если закон запрещает нам есть кровь?"

По моему мнению, причина, препятствующая иудеям, даже обратившимся в Христианство, дать ясные разоблачения по этому поводу, кроется или в том, что они действительно не были посвящены в тайну, или в том, что, сохраняя безрассудную жалость к нашему несчастному народу, они боятся навлечь на него сильную месть христианских народов.

Я же, по милости Божией восприяв уже Святое крещение и монашеское посвящение, не побоюсь в интересах христиан открыто заявить все, что я знаю об этих обрядах, которые я сам усердно совершал и хранил в строжайшей тайне все время, пока был хахамом, или раввином.

Но прежде всего необходимо объяснить, что тайна крови известна не всем жидам, а только хахамам, или раввинам, переписчикам, или фарисеям, которые потому и называются хранителями тайны крови, — тайны, которая к тому же не содержится в ясных словах ни в одной из их книг и которую они передают исключительно словесным преданием *1.

*1 Здесь, как и во всем сочинении, мы оставляем за термином "раввин" то общее значение, какое придает ему автор, не высказывая нашего мнения относительно раввинов вообще и отдельных личностей в частности. Признавая существование ритуальных убийств, мы из жалости и справедливости должны смотреть на каждую отдельную личность как на неспособную на такое злодеяние. Примеч. фр. пер. -

Отцы семейств, посвященные в тайну, передают ее только тому из сыновей, скрытность которого испытали, и при этом настаивают на обязанности его передавать тайну не иначе, как при тех же условиях и в той же форме, и никогда не раскрывать христианину, даже при самых жестоких бедствиях, даже для спасения жизни. Это откровение сопровождается самыми ужасающими проклятиями на того, кто выдаст тайну. Вот, например, как был посвящен в нее я сам.


Когда мне исполнилось тринадцать лет — возраст, в котором жиды имеют обычай возлагать на голову своих сыновей венок, называемый венком силы, — отец мой уединился со мной и долго говорил мне, внедряя в меня как долг, завещанный Богом, ненависть к христианам, которая должна доходить до убийства их; затем он сообщил мне об обычае собирать кровь убитых и добавил, обнимая меня: "Вот, сын мой, таким образом сделал я тебя моим поверенным и как бы вторым моим я". Надев мне затем венок на голову, он объяснил мне с большими подробностями эту тайну крови как священнейшую из священных и самый важный обряд иудейской религии. "Сын мой, — продолжал он, — заклинаю тебя всеми стихиями неба и земли всегда хранить эту тайну в твоем сердце и не доверять ее ни братьям, ни сестре, ни матери, ни впоследствии жене никому из смертных, особенно же женщинам. Если Бог даст тебе даже одиннадцать взрослых сыновей, то не открывай тайну им всем, а только одному — тому, которого ты признаешь самым умным и наиболее способным сохранить тайну, так же, как теперь поступаю я с тобою. Ты должен внимательно следить за тем, чтобы этот сын твой был привержен и ревностен к нашей вере. Еще раз приказываю тебе: берегись довериться женщинам, даже дочерям твоим, жене, матери, но только сыну, которого ты сочтешь достойным доверия". "О сын мой, — воскликнул он наконец, — пусть вся земля откажется принять труп твой и изрыгнет его из недр своих, если ты когда-либо и при каких бы ни было обстоятельствах, даже при самой крайней необходимости, откроешь эту тайну крови кому-нибудь, кроме того, кому я сказал, даже в том случае, если ты станешь христианином ради выгоды или по другим побуждениям. Смотри же, не измени отцу своему, выдав эту божественную тайну, которую я тебе сегодня открыл. Иначе да постигнет тебя мое проклятие в тот же час, как ты согрешишь, и да сопутствует оно тебе всю твою жизнь до смерти и во веки веков".

Отец, Которого я приобрел на небе и Который есть Господь Иисус Христос, отвратит эти проклятия с головы того, кто пишет исключительно ради пользы Церкви и торжества Истины.

II.

Причины, по которым жиды употребляют христианскую кровь

Основания этого варварского обычая следующие: 1) ненависть к христианам, 2) суеверие, 3) вера в духовную действительность христианской крови. Я объясню каждый из этих пунктов.

О первой причине, которая есть ненависть к христианам.

Жиды как бы с молоком матери внедряют в сыновей своих с самого раннего детства ненависть к Христианству. Получив те же убеждения от своих отцов на протяжении целого ряда поколений, они действительно искренне убеждены, что гнушаться христианами и даже убивать их дело весьма приятное Богу, оправдывая, таким образом, в точности слова Божественного искупления: "...всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу" (Ин. 16, 2).

О второй причине, которая есть суеверие.

Вторая причина основывается на суеверных верованиях, которых придерживаются жиды, относящихся к области магии, колдовства, каббалы и других таинственных обрядов; они именно верят, что для этих дьявольских операций необходима христианская кровь. Из всех этих суеверий я укажу только одно, касающееся Божия проклятия, постигшего несчастный народ израильский и предсказанного самим Моисеем в следующих выражениях: "Поразит тебя Господь проказою египетскою... злою проказою на коленях и голенях, от которой ты не возможешь исцелиться" (Втор. 28, 27, 35).

Эта ужасная болезнь всегда была и есть очень часто среди иудеев, гораздо чаще, чем думают... И вот, когда хахам посещает больных, пораженных ею, и дает им лекарства, он в то же время окропляет их христианской кровью, если имеет таковую в своем распоряжении, как единственным средством исцеления...

О третьей и главной причине, которая есть вера жидов в духовную действительность христианской крови.

Главное основание, которое заставляет жидов резать христиан и собирать их кровь, есть именно вера, тайно хранимая особенно хахамами, или равинами, в то, что Иисус Христос, Сын Марии из Назарета, присужденный нашими предками к смерти на Кресте, есть, по всей вероятности, истинный Мессия, столь долго ожидаемый и призываемый патриархами и пророками. Довольно им пророчеств для убеждения в том; особенно важно место из Иеремии: "Подивитесь сему, небеса, и содрогнитесь, и ужаснитесь, — говорит Господь, — ибо два зла сделал народ Мой: Меня, источник воды живой, оставили и высекли себе водоемы разбитые, которые не могут держать воды" (Иер. 2, 12, 13).

Это пророчество хорошо известно и понимается в истинном его значении многими раввинами, как было отлично известно Анне и Каиафе. Но, подобно им, из гордости и черствости сердца раввины не хотят признать его, и потому, прибегая к жалким толкованиям, они составили новые правила — истинную пародию на главнейшие таинства Церкви, чтобы спастись христианскою кровью, в которой они видят кровь Самого Мессии.

III.

Каким способом употребляют жиды христианскую кровь

Вследствие убеждения, которое я только что указал, жиды пользуются христианской кровью при обрезании, представляющем крещение; при браке, соответствующем этому таинству у христиан; в опресноках Пасхи, представляющих Евхаристию; на покойниках, подражая елеосвящению; в своем плаче о разрушении Иерусалима, представляя таинство покаяния. Вот основание тайны, которые я знал и применял некогда с чрезвычайным рвением. Я остановлюсь на каждом из этих объяснений.

Брак. Когда между жидами заключается брак, то жених и невеста приготовляются к нему строгим постом в течение суток, воздерживаясь даже от воды до захода солнца. Тогда именно является раввин. Он берет только что испеченное яйцо, облупливает его и разделяет пополам. Затем он посыпает его не солью, а особым пеплом, о котором я скажу далее; так посыпанное он дает по половинке каждому из брачующихся.

Скажем теперь, что это за пепел. Он употребляется не вместо соли, а вместо свежей христианской крови, будучи на самом деле измененной христианской кровью. Именно кровью, оставшейся от совершенных для праздника опресноков жертвоприношений, чем больше, тем лучше, раввины пропитывают соответствующее количество льняной или хлопковой пряжи, затем они ее высушивают и сжигают. Пепел сохраняется в бутылках, тщательно запечатанных и вверяемых казначею синагоги. Последний распределяет его постепенно по раввинам, которые просят о том или для собственного употребления, или для отсылки в те страны, где нельзя достать христианской крови, потому ли что там нет христиан или же потому что там пробуждены уже бдительность полиции и осторожность христиан.

Во всяком случае свежая кровь всегда предпочтительнее, но необходима она только для опресноков, и в случае непреодолимых препятствий указанный мрачный пепел представляет достаточную замену.

Обрезание. К обрезанию детей на восьмой день по рождении также является раввин. Он берет в чашу немного лучшего, какого только можно достать, вина и вливает туда одну каплю христианской крови, собранную с истязанием, а при неимении таковой — немного вышеупомянутого пепла и туда же впускает каплю крови обрезанного младенца. Когда это хорошо смешается с вином, раввин погружает мизинец ребенка в чашу, говоря: "Я заявил тебе, дитя: жизнь твоя в твоей крови". И он дважды повторяет этот обряд и эти слова.

Вот суеверное объяснение, которое между собою дают раввины этой церемонии. Пророк Иезекииль говорит дважды: <..."в кровях твоих живи!" Так, Я сказал тебе: "в кровях твоих живи!"> (Иез. 16, 6). Этими словами пророк, может быть, хотел указать на кровь Иисуса Христа, который освободил от уз души Святых отцов, не получивших крещения водою; и в таком случае души жидов, хотя и лишенные сами по себе водного крещения, будут спасены кровью христианина, крещенного водою. А одна из причин, по которым кровь эта должна собираться среди жестоких страданий жертвы, есть именно необходимость представить тем Страсти Христовы. Наоборот, если пророк Иезекииль хотел сказать только о крови обрезания каждого, то жидовский ребенок будет спасен силою капли собственной крови, смешанной раввином в вине с христианской кровью. Жалкий народ!..

Годовщина взятия Иерусалима. Жиды употребляют еще пепел, о котором я говорил, в девятый день июля, когда они оплакивают разрушение Иерусалима Титом. В эту годовщину они употребляют его двояко: во-первых, натирают им себе виски, что сочли бы неуместным делать свежею кровью, и, во-вторых, посыпают им яйцо, и в этот день каждый сын Израиля без исключения должен съесть крутое яйцо, посыпанное этим пеплом. Это кушанье называется ими scido amafreikes (сцидо амафрейкес).

Смерть. Хахам немедленно отправляется в жилище того, о чьей кончине узнал. Он берет белок яйца, подмешивает в него немного христианской крови и немного пепла и кладет эту смесь на грудь трупа, произнося как бы слова Иезекииля: "И окроплю вас чистою кровью и вы очиститесь от всех скверн ваших" (Иез. 36, 25). Иезекииль, правда, говорит не "чистой кровью", а "чистой водою"... Но в силу такого искажения текста жиды убеждают себя, что покойник несомненно будет допущен в рай.

Праздники Пасхи и Пурима. Эти два праздника требуют того же кровавого обряда.

В пасхальные дни жиды должны есть опресноки, а именно маленькие хлебцы, приготовленные одними хахамами, в которые влита христианская кровь. Все, знатные и простые, старые и молодые, даже не имеющие еще зубов, должны вкусить этого хлеба, хотя бы кусочек величиной с маслину. Этот обряд именуется aufichuoimen (офихюоймен).

Праздник Пурима установлен в память избавления от владычества Амана при посредстве Эсфири и Мардохея, как это рассказано в книге Эсфири. Как известно, этот праздник приходится в феврале. Посвященные жиды занимаются тогда везде, где только могут, похищением возможно большего числа христиан, особенно детей. Однако в эту ночь они приносят в жертву только одного, воспроизводя мучение Амана. Но по этой же причине, пока висит тело, все присутствующие осыпают его тысячью оскорблений, как будто обращаясь к самому Аману. Собранная кровь вливается раввином в растворенное уже на меду тесто, из которого он затем делает малые хлебцы в виде треугольника ради осмеяния таинства Святой Троицы. Эти хлебцы предназначены не для жидов, но по неизмеримой коварности раздаются знатнейшим семействам, которые должны подарить их — и подарки эти считаются высшей любезностью — своим приятелям из христиан. Этот обряд называется Хлеб Пурима.

Следует заметить, что этот обряд не требует применения к жертве слишком тягостных мучений потому именно, что собранная кровь не имеет другого назначения, как то, которое я указал.

Остальные похищенные христиане, напротив, сохраняются в тайных убежищах до дня Пасхи, который следует вскоре после Пурима. В это время их всех приносят в жертву самым жестоким и варварским образом и собирают их кровь частью для опресноков, частью для других надобностей, предстоящих в течение года и указанных выше. Эти мучения на Пасху имеют определенную цель — возобновить страсти Христовы, и по этой причине они должны производиться главным образом над детьми, которые по невинности своей и девственности лучше символизируют Спасителя.

Во всех этих удручающих пролитиях крови оправдываются слова Иеремии, пророчествовавшего о жидах: "Даже на полах одежды твоей находится кровь людей бедных, невинных" (Иер. 2, 34), и еще лучше Иезекииля: "Вы едите с кровью... и проливаете кровь" (Иез. 33, 25). Вследствие этих-то бесчисленных убийств Израиль был изгнан из разных государств, в частности из Испании, оправдывая тем другое пророчество Иезекииля: "Кровь позовет тебя на суд" (Иез. 30, 6).


 

Обвинительный акт о мещанине Менахиле-Менделе-Тевьеве-Бейлисе *1

Историческое дело о ритуальном убийстве киевскими хасидами христианского мальчика Андрея Ющинского 12 марта 1911 года

*1 Печатается по: Обвинительный акт о мещанине Менахиле-МенделеТевьеве-Бейлисе: Историческое дело о ритуальном убийстве киевскими хасидами христианского мальчика Андрея Ющинского 12 марта 1911 года. Вильно, 1911. –

20 марта 1911 года на окраине города Киева, в покрытой зарослями усадьбе Бернера, выходящей неогороженной стороной на Нагорную улицу, вдали от построек, в одной из находящихся там неглубоких пещер, на расстоянии 150 сажен от этой улицы, был обнаружен труп мальчика. Труп находился в сидячем положении, упираясь спиною и головою в одну и раздвинутыми в коленях ногами в другую, противоположную стенку одной из ниш пещеры. Руки были подогнуты за спину и в кистях туго связаны бечевкою. На трупе оказались только рубаха, кальсоны и один чулок. Там, в пещере, на некотором расстоянии от трупа, лежал другой чулок, такого же цвета и вида, как и первый, а также фуражка и куртка. У ног трупа, концами под ступнями, находился кожаный кушак, а над головой были воткнуты в небольшое углубление в стене пещеры свернутые в трубку пять тетрадей. На кушаке и тетрадях имелись надписи: "Ученика пр. класса Андрея Ющинского", а на одной из тетрадей было напечатано: "Киево-Софийское духовное училище". На голове и теле трупа оказались поранения, но следов крови в пещере обнаружено не было. (Л. д. 15, 258, 4, 147, 201, 262, 266 — т. I.)

Личность покойного вскоре была установлена. Он оказался тринадцатилетним внебрачным сыном мещанки Александры Приходько Андреем Ющинским, учеником приготовительного класса Киево-Софийского духовного училища. (Л. д. 127, 248, 168 — т. I; 346 — т. II.)

При судебно-медицинском исследовании и вскрытии трупа Ющинского на теле его были обнаружены следующие повреждения: на коже рук в тех местах, где они были перевязаны бечевкой, оказались борозды с точечными кровоизлияниями под кожу. Такого же рода кровоизлияния были на соединительной оболочке век глаз, а на внутренней поверхности губ заметны были следы от надавливания зубов со ссадинами слизистой оболочки. Кроме ссадин на голове, лице и туловище, на голове — в теменной и затылочной областях, оказались семь колотых ран, пять из которых проникли в черепные кости, причем два из этих повреждений прошли глубже: одно — в твердую мозговую оболочку и другое в пазуху ее, вызвав кровоизлияние в левом полушарии мозга, под мягкую мозговую оболочку. На висках оказались такого же вида раны, на левом — одна и на правом — тринадцать. Шесть ран из числа имевшихся на правом виске, и одна на левом проникли в кости. На правой стороне шеи обнаружено семь ран, на кадыке две и под нижней челюстью одна рана. На правом боку, по подмышечной линии, оказалось четыре раны; на правой половине спины, по лопаточной линии, между подреберьем и тазом — также четыре раны; на левой половине груди, ниже соска — семь ран и на мочеводном отростке — одна рана.

Соответственно ранам на теле обнаружены повреждения внутренних органов. На правом легком и на печени — по три ранения; на левом легком и на правой почке — по одной ране и на сердце — четыре раны, из которых одна была нанесена через легкое. Вокруг одной из ран, проникших в сердце, на коже осталось ссаднение кольцевидной формы.


Раны на теле частью были в виде уколов, частью — щелевидной, овальной и треугольной формы, от двух до девяти миллиметров длиной. Также щелевидные повреждения оказались на костях черепа в тех местах, где не было прободения кости, сквозные же повреждения имели ромбовидную форму. Раны на голове, левом виске и шее дали обильное кровотечение. Потеря крови от полученных повреждений была столь значительна, что тело оказалось почти обескровленным. (Л. д. 13, 31-44, т. I; 327 — т. III.)

Находившиеся на трупе рубаха и кальсоны, а также найденные в пещере куртка и фуражка, оказавшиеся принадлежащими Ющинскому, были замараны кровью. На левой половине рубахи видны были следы потеков крови, идущих от плеча вниз, слегка в косвенном направлении влево, причем один поток дал извилистое ответвление в правую сторону. На подкладке фуражки были кровяные помарки; снаружи и изнутри кожаной подшивки, под околышком, оказались кровяные пятна со следами потеков. Помарки и пятна крови на куртке были покрыты глиной. Кальсоны в верхней части оказались пропитанными кровью. Пояс их был выворочен наружу складками, в которых, так же как и в седалищной части кальсон, было значительное количество глины с приставшими сухими листьями. На кальсонах и куртке нарушений целости тканей не было. На рубахе оказалось три разрыва до семи миллиметров длиной. Края одного разрыва были чистые, а остальные, находившиеся в области кровяных пятен на рубахе, — запачканные кровью, причем на одном из этих разрывов был замаран только один край. На фуражке оказалось четыре сквозных разрыва щелевидной формы. На краях их обнаружены были следы крови. (Л. д. 147 — т. I; ЗЗ6об., 76, 228 — т. II.)

Основываясь на данных вскрытия в связи с результатами осмотра белья, куртки и фуражки Ющинского, а также и пещеры, где был найден труп, врачи-эксперты — профессор Киевского университета по кафедре судебной медицины Оболонский и прозектор по той же кафедре Туфанов — пришли к следующим выводам. Из числа оказавшихся на теле Ющинского повреждений раны на голове и на шее были причинены при полной, а остальные ранения при значительно ослабленной деятельности сердца. При жизни Ющинского были связаны у него руки и зажимался с надавлением на зубы рот его. Во время нанесения ему повреждений он находился в вертикальном, склоненном несколько влево положении, был в одном белье и, по-видимому, в фуражке, обращенной козырьком к затылку, так как только при таком положении фуражки получается соответствие всех разрывов на ней четырем повреждениям из числа имеющихся на черепе. Орудием причинения повреждений был колющий предмет, вроде швайки или стилета, сплющенно-четырехугольной формы с долотообразно отшлифованным с двух сторон концом. Первые удары Ющинскому были нанесены в голову и шею и последние — в сердце. При одном из ударов в сердце клинок орудия вошел в тело по рукоятку, оставившую отпечаток на коже. Повреждения были нанесены несколькими лицами. Характер орудия и множественность поранении, частью поверхностных, в виде уколов, служат указанием на то, что одной из целей нанесения их было стремление причинить Ющинскому возможно сильные мучения. В теле его осталось не более трети всего количества крови; на белье и одежде имеется ничтожная часть ее, а остальная кровь вытекла, главным образом через мозговую вену, артерию у левого виска и вены на шее. Ближайшей причиной смерти Ющинского послужило острое малокровие от полученных повреждений с присоединением явлений асфиксии вследствие воспрепятствования доступа к воздухоносным путям. Отсутствие следов крови в пещере, где был обнаружен труп Ющинского, положение его тела, а также нахождение па внутренней поверхности кальсон, сзади, значительного количества глины и сухих листьев, имеющихся в этой пещере, указывают на то, что Ющинский был убит в другом месте и затем втащен в эту пещеру головой вперед в состоянии трупного окоченения, в каковом положении был поставлен у стены и постепенно оседал, когда окоченение стало проходить. (Л. д. 166, 147 — т. I; т. III.)

Допрошенный по тем же вопросам член медицинского совета Косоротов, разделяя мнение названных выше экспертов относительно причины смерти Андрея Ющинского и орудий, коими были причинены ему повреждения, и со своей стороны признавая все эти повреждения прижизненными и причиненными во всяком случае не одним лицом, а по крайней мере двумя или, наиболее вероятно, несколькими лицами, пришел при этом к следующим выводам: хотя повреждения Ющинскому сопровождались невообразимо мучительными ощущениями, тем не менее расположение этих повреждений не дает оснований предполагать, что главной целью было причинение мучений; так, с одной стороны, Ющинскому не было нанесено хотя бы и тем же орудием уколов по всему телу без разбора, куда придется, а также не имеется следов применения других, кроме уколов, приемов, например щипков, ударов тупыми орудиями и т.п., и даже не оказывается уколов в общеизвестные, особенно чувствительные к ним места, например чрезмерно болезненных уколов под ногти и т.п.; с другой стороны, ясно бросается в глаза то обстоятельство, что повреждения сгруппированы главным образом в тех местах, где можно прощупать биение больших артерий, например на шее, в подмышке, или где ясно видны, особенно у детей, синие полосы вен (на виске), а также в области сердца. Наконец, тело было в высшей степени обескровлено, что совсем не являлось необходимостью при намерении причинить мучения. Все это приводит к убеждению, что повреждения нанесены с намерением получить возможно большее количество крови для каких-либо целей. (Л. д. 100, 101 — т. VIII.)

На предварительном следствии по этому делу были установлены следующие обстоятельства.

В течение нескольких лет до мая месяца 1910 г. Ющинский жил с матерью и отчимом Лукой Приходько в Киеве, в части города, именуемой Лукьяновкой, где находится и усадьба Бернера. Затем он переселился с ними в Предмостную Слободку Черниговской губернии, расположенную у Киева. Туда же переехали на жительство, также с Лукьяновки, его бабушка и тетка по матери, Олимпиада Нежинская и Наталия Ющинская, у которых он бывал почти ежедневно. В августе того же года благодаря стараниям тетки Ющинский был определен в Киево-Софийское духовное училище, которое стал посещать из Слободки, выходя из дому рано утром. Живя в Слободке, Ющинский заходил иногда на Лукьяновку увидеться и поиграть со своими прежними приятелями-сверстниками, из числа которых он был особенно дружен с Женей Чеберяковым. (Л. д. 127, 172, 248, 159, 58, 239 — т. I; 87 — т. II; 282 — т. V.)

12 марта утром, встав по обыкновению очень рано, Ющинский позавтракал оставшимся от обеда накануне постным борщом и, взяв книги и тетради, вышел из дому около шести часов утра, направляясь в Киев. Когда он шел по Слободке, в одном месте его видел Павел Пушка, и в другом — он подходил к мосту через Днепр, по которому ему лежал путь в Киев, — его видела Мария Пушка. В этот день, однако, Ющинский в училище не был и домой не возвратился. Предполагая вначале, что он пошел ночевать к Наталии Ющинской, как это бывало часто и ранее, мать его не была обеспокоена его отсутствием, но, когда на другой день рано утром выяснилось, что его нет у тетки, Александра Приходько стала разыскивать его у своих родных и знакомых, к которым он мог зайти. Принимая всевозможные меры к розыску, она заявила полиции и начальству духовного училища об исчезновении сына, а также, зайдя вместе с мужем в контору издающейся в Киеве газеты "Киевская мысль", просила напечатать о том заметку. Продолжавшиеся в течение нескольких дней поиски оказались безуспешными, и наконец был обнаружен труп Ющинского. При вскрытии трупа в находившейся в желудке пищевой смеси были найдены кусочки картофеля и свеклы — по-видимому, остатки борща, не успевшие еще перевариться. Это обстоятельство указывает, по мнению врачей-экспертов, на то, что Ющинский умер спустя три-четыре часа после принятия пищи. (Л. д. 127, 248, 195, 187, 172, 58, 9, 13, 166 — т. I; 76 — т.II.)

При самом возникновении предварительного следствия, еще до допроса свидетелей, к судебному следователю явился 22 марта без вызова сотрудник вышеупомянутой газеты "Киевская мысль" еврей Борщевский и, рассказав о посещении конторы названной газеты матерью Ющинского, заявил, что странное поведение ее в то время обратило на себя его внимание. По его словам, мать Ющинского, заявляя об исчезновении сына, не была расстроена и ничем не выражала горестной утраты, как это обыкновенно бывает в подобных случаях, а относилась к сообщаемому ею факту крайне равнодушно, и даже как она, так и явившийся с ней мужчина улыбались, отвечая на предложение указать, по какому адресу следует сообщить о нахождении ребенка. (Л. д. 11 — т. I.)

Заявление Борщевского о равнодушном отношении Александры Приходько к исчезновению ее сына было впоследствии опровергнуто рядом лиц, удостоверивших, что Александра Приходько, рассказывая им о тщетных розысках пропавшего сына, была очень удручена и горько плакала. (Л. д. 60, 177, 179, 189, 198, 199, 294 — т. I.)

Приведенное обстоятельство было установлено на предварительном следствии. Деятельность же полиции в начале производства розысков находилась в соответствии с высказанным Борщевским подозрением. По распоряжению начальника Киевского сыскного отделения Мищука Александра и Лука Приходько были арестованы 24 марта, а 25 и 26 марта в квартире их был произведен чинами сыскного отделения обыск. Со стен было отделено семь кусков штукатурки с темно-бурыми пятнами, а также были взяты по тем же основаниям юбка и кофта Александры Приходько, рабочая блуза Луки Приходько и найденные в их квартире две тряпки. Тем не менее улик против Приходько добыто не было и 5 апреля они были освобождены. По химико-микроскопическому исследованию пятен на вышеозначенных предметах оказалось, что следов крови на них нет. Было также установлено, что Лука Приходько с 7-го до вечера 12 марта безотлучно днем и ночью находился в переплетной мастерской Колбасова в Киеве, у которого он работал. (Л. д. 334, 6671, 45, 54, 299, 308об. — т. I; 91, 91об., 224 — т. II.)

В то же время в Киеве стало распространяться мнение, что Ющинский убит евреями по религиозным побуждениям, но версия об убийстве его матерью и отчимом поддерживалась в течение дальнейшего хода следствия. Между прочим, в мае месяце того же 1911 года к судебному следователю явился по собственной инициативе другой сотрудник той же газеты "Киевская мысль" — Ордынский и заявил, что он в доме своей знакомой Трайны Клейн слышал, как работавшая у нее прачка Ольга Симоненкова рассказывала, что еще до обнаружения трупа Ющинского сестра ее встретила однажды на улице брата матери Ющинского, который сказал ей: "Пропал мальчик, никак нельзя найти" — и эту фразу сопровождал улыбкой. Точно так же мать Ющинского в разговоре с той же сестрой ее, Симоненковой, "с улыбкой" сообщала ей об исчезновении сына. Продолжая рассказ, Симоненкова, по словам Ордынского, сказала, что через день или два после исчезновения Ющинского в Киеве на набережной Днепра мужчина и женщина, имея при себе мешок с тяжелым, по-видимому, предметом, наняли извозчика отвезти их к Кирилловской больнице и дорогой на вопрос извозчика сказали, что везут "больного" мальчика. Трайна Клейн более определенно показала, что Симоненкова, рассказывая об убийстве Ющинского, говорила, что Ющинского убила мать вместе с мужем и братом с целью воспользоваться деньгами, которые были положены на имя покойного. Убийство совершено было в Слободке, а затем труп был перевезен в мешке в усадьбу Бернера. (Л. д. 49, 62, 114, 116, 117, 122, 219, 215 — т. I; 34-60, 95 — т. II.)

Опрошенная судебным следователем Ольга Симоненкова объяснила, что она слышала на базаре среди торговок разговор о том, что родные Ющинского знают, кто его убил, и что труп Ющинского был перевезен в мешке на извозчике. Об этих слухах она передала еврейке, у которой мыла белье, но ничего не говорила ей относительно происходившей якобы беседы ее сестры с дядей покойного Ющинского. (Л. д. 172об. — т. II.)

Из показаний Александры Приходько и ее матери Олимпиады Нежинской, а также Василия Симака выяснилось, что Андрей Ющинский был сыном Феодосия Чиркова, состоявшего в течение около двух лет в сожительстве с Александрой Приходько, носившей тогда фамилию Ющинской. Уезжая из Киева для отбытия воинской повинности, Чирков оставил Александру и более к ней не возвращался. Перед отправлением на военную службу Чирков располагал деньгами свыше 2000 рублей, вырученными от продажи в 1897 году принадлежавшего ему дома Симаку, и дал из них последнему под вексель 300 рублей. Вскоре Чирков стал покучивать и месяцев через шесть после продажи говорил Симаку, что денег у него уже не осталось. Отправляясь затем для отбытия воинской повинности и расставаясь с Александрой Ющинской, Чирков не обеспечил ни ее, ни сына Андрея, которому никаких средств не оставил. В счет уплаты по векселю в 300 рублей Симак дал 75 рублей Александре Приходько, а остальные деньги выслал разновременно Чиркову. (Л. д. 237, 248, 310, 313 — т. I.)

Кроме версии об убийстве Ющинского матерью и родственниками во время хода следствия возникла и стала распространяться другая версия о том же преступлении.

Убийство Ющинского приписывалось лицам из преступного мира и объяснялось стремлением нескольких определенных преступников избавиться от Ющинского, который якобы был осведомлен о преступной деятельности их и представлял для них опасность в смысле возможности разоблачения совершенных ими преступлений. В качестве участницы убийства называлась мать вышеупомянутого Жени Чеберякова, имевшая знакомства и постоянные общения с преступным миром. (Л. д. 54, 99об., 103, 105, 309, 328, 242об., 249 — т. II.)

Однако никаких серьезных данных в подтверждение справедливости предположения о таком характере убийства Ющинского следствием добыто не было и выяснившиеся обстоятельства дела дали основание для вывода об участии в убийстве Ющинского еврея Менделя Бейлиса по мотивам религиозного свойства, вследствие чего Бейлис был привлечен к следствию в качестве обвиняемого. После этого появилось видоизменение приведенной выше версии. Убийство по-прежнему приписывалось лицам из преступной среды, но побудительная причина указывалась уже иная, именно желание путем убийства мальчика, которое можно было бы приписать евреям, вызвать еврейский погром, чтобы иметь возможность воспользоваться чужим имуществом. И при этой версии Чеберяковой отводилась роль участницы преступления. Допрос на следствии Бейлиса и заключение его под стражу состоялись 3 августа 1911 года, а 25-го того же августа судебному следователю были предоставлены вещественные доказательства, подтверждающие последнюю версию об убийстве Ющинского. В этот день начальник сыскного отделения Мищук, производивший вначале розыски по делу и затем отстраненный от исполнения этих обязанностей, сообщил судебным властям об обнаружении им в Юрковской горе на Лукьяновке зарытого в землю свертка с вещами, принадлежавшими, по-видимому, Ющинскому. Из одежды, бывшей на Ющинском 12 марта при отправлении его в училище, не были найдены брюки, пальто и ботинки, а также недоставало подтяжек, которые он в последнее время, впрочем, не носил, и книг, с которыми он вышел в последний раз из дому. В свертке, найденном Мищуком, в рогоже на подстилке из коленкорового мешка оказалась куча угля, в которой находились кусочки обгоревшей материи и бумаги, пуговица, крючок от брюк, подтяжки, а также два железных стержня с заостренными концами в виде шваек и внутри мешка — не поврежденные огнем клочки конверта и записок. В обрывках записок был обозначен адрес Романюка и упоминались фамилии Кучеренко, (Ц)Упенко, а также имена Миша и Вера.

Хотя восстановить полностью текст записок нельзя было, но из содержания отдельных фраз следовало, что "Миша" и "(Ц)Упенко" приглашают Кучеренко прийти к "Вере" по очень важному делу. (Л. д. 156162, 205, 206, 207, 210, 212, 209, 209об. — т. II; 195 — т. V; 127, 172 т. I; 103 — т. III.)

По объяснению Мищука, о нахождении в горе свертка с вещами ему сообщил некий Кушнир, который в средних числах того же августа заявил ему, что, по добытым сведениям, убийство Ющинского совершено ворами, которые, "симулируя его ритуальным", преследовали этим цель вызвать еврейский погром, и что в убийстве участвовали Кучеренко, Цюпенко, Романюк и Вера Чеберякова. Из представленного Мищуком письма Кушнира видно, что последний, называя в письме тех же лиц в качестве убийц, сообщает, что они решили убить перед еврейской пасхой какого-нибудь мальчика, что и исполнили в доме Романюка на Лукьяновке, причем по указанию Чеберяковой выбор их пал на Ющинского, вещи которого после убийства они зарыли в Юрковской горе. (Л. д. 207, 216 — т. II.)

Сверток с вещами, видимо, в земле находился в течение очень непродолжительного времени, так как, хотя уголь и находившиеся среди него предметы, а также прилегающая часть мешка и были сильно влажны, как бы смочены водой, другие части мешка были суховаты и следов плесени на ткани нигде не было. Оказавшиеся в свертке железные стержни были предъявлены судебным следователем прозектору Туфанову, производившему вскрытие трупа Ющинского, а подтяжки — матери и тетке покойного — Александре Приходько и Наталии Ющинской. Туфанов объяснил, что обнаруженные стержни ни по размерам, ни по характеру заостренных концов не могли быть теми орудиями, которыми были причинены повреждения Ющинскому, а Приходько и Ющинская заявили, что найденные подтяжки не принадлежали Ющинскому. (Л. д. 206, 209, 290об., 231 — т. II; 195, 200 — т. V.)

Предварительное следствие по делу Ющинского было закончено 5 января 1912 года и вместе с составленным 10 января обвинительным актом о Бейлисе получило дальнейшее движение, а 18-го того же января к прокурору Киевского окружного суда поступило заявление по этому делу от сотрудника газеты "Русское Слово" Бразуля-Брушковского, состоящего также сотрудником вышеупомянутой газеты "Киевская мысль". В этом заявлении Бразуль-Брушковский говорит, что, следя за делом Ющинского с момента его возникновения, он пришел к убеждению, что убийство Ющинского — "дело рук шайки преступников", о деятельности которых многое было известно Ющинскому, что и побудило их убить мальчика, являвшегося для них постоянной угрозой, причем "для сокрытия следов преступления и направления следственных властей в другую сторону" имелось в виду "инсценировать ритуальное убийство".

Ссылаясь на Чеберякову и Петрова, Бразуль-Брушковский указывает в заявлении ряд обстоятельств, свидетельствующих, по его мнению, о том, что убийство Ющинского совершено было его отчимом — Приходько, дядей покойного — Нежинским, двумя братьями — Мифле, Назаренковым и еще какими-то неизвестными лицами. В заявлении излагались и некоторые подробности убийства. Указывалось, что убийство совершено было вблизи пещеры, в которой затем был найден труп Ющинского, и что к месту убийства Ющинский был приведен Назаренковым, а первый удар был ему нанесен Нежинским. О добытых данных Бразуль-Брушковский счел необходимым, по его словам, довести до сведения властей, "все еще не теряя веры в то", как он заявил, "что следствие возвратится на верный путь". (Л. д. 370 — т. II; 6 произвол, суда, 2 т. VII.)

Впоследствии Бразуль-Брушковский признал, что, подавая это заявление, он не доверял сообщаемым им же сведениям, а опубликовал их "с тактической целью" внести тем раздор в преступную среду и таким образом создать благоприятную почву для разъяснения дела. Вместе с тем Бразуль-Брушковский, вопреки высказанному им мнению, заявил, что лично он уверен в том, что убивавшие Ющинского не думали "о ритуальном убийстве и подделке под него". (Л. д. 238, 277 — т. IV.)

Заявление Бразуля-Брушковского не имело последствий для дальнейшего хода дела о Бейлисе. Дело не было обращено к производству дополнительного следствия и было первоначально назначено к слушанию на 17 мая 1912 года, но с 6-го того же мая к заведующему производством розысков об убийстве Ющинского помощнику начальника Киевского губернского жандармского управления подполковнику Иванову поступило от Бразуля-Брушковского новое заявление, в котором Бразуль-Брушковский, повторяя, что Ющинский убит лицами, принадлежащими к шайке профессиональных воров, по подозрению в том, что он выдает полиции членов шайки, назвал в качестве убийц уже других лиц: Сингаевского, Рудзинского и Латышева. В заявлении говорится, что убийство совершено было с ведома Веры Чеберяковой в квартире последней, а способ причинения повреждений объясняется тем, что Ющинского пытали с целью добиться от него сознания в сообщении полиции о совершенных членами шайки преступлениях. Далее Бразуль-Брушковский говорит, что уколы Ющинскому наносились "швайкой" и "это орудие убийства было применено в целях наименьшего пролития крови, что было желательно во избежание оставления следов преступления. Тем не менее кровяные помарки остались на полу, на стене и ковре Чеберяковой". В подтверждение изложенных обстоятельств Бразуль-Брушковский сослался на "имеющееся в деле" показание Малицкой, а также заявил, что может указать "двух свидетельниц, которые зашли в квартиру Чеберяковой непосредственно после совершения убийства", и двух свидетелей, "которым Сингаевский доверился и сделал полупризнание о своем участии в убийстве". На произведенном затем дознании Бразуль-Брушковский указал этих свидетелей, сказав, что после убийства в квартиру Чеберяковой заходили сестры Дьяконовы, а сознался Сингаевский Караеву в присутствии Михалина". (Произвол, окр. суда; Л. д. 163 — т. VII.)

Ввиду приведенных в заявлении данных дело Ющинского было возвращено к доследованию, при котором выяснились следующие обстоятельства. Сведения по делу собирались Бразулем-Брушковским при содействии Выгранова, Красовского, Махалина и Караева. Красовский одновременно заведовал киевским сыскным отделением, а затем был становым приставом. После устранения начальника Киевского сыскного отделения Мищука от производства по делу Ющинского эта задача была возложена на подполковника Иванова, а в помощь ему был командирован Красовский, бывший в то время приставом, который и занимался розысками с мая до сентября 1911 года. Затем он был освобожден от этого поручения и возвратился к месту своей службы, а в январе 1912 года был устранен от должности пристава. Во время производства им в качестве полицейского чиновника розысков одним из помощников его состоял Выгранов, бывший агент сыскного отделения, но потом он устранен от дела самим Красовским. По показанию Бразуля-Брушковского, Выгранов "стал работать" у него с августа или сентября 1911 года. Вместе с ним добывал сведения, которые вошли в его первое заявление по делу и которым он, по его же признанию, не доверял. Красовский предложил ему "работать сообща" в начале апреля 1912 года, а еще в феврале того же года с предложением услуг по розыску обратился к нему слушатель сельскохозяйственных курсов Махалин, который для успеха розысков пригласил своего знакомого Караева, отбывавшего по делу о государственном преступлении в течение трех с половиной лет наказание в киевской тюрьме и вследствие этого знакомого с преступным миром. По объяснению Красовского, он принял участие в розысках потому, что "задался целью реабилитировать себя как в глазах общества, так и в глазах тех лиц, которыми вследствие инсинуации Мищука и нападок отдельных лиц правых организаций был устранен от должности", а Караев шел на работу потому, что "ему нужно было себя реабилитировать этим делом в глазах своих партийных единомышленников, которые подозревали в нем провокатора". (Л. д. 187, 188, 202-204 — произвол, суда; 154 т. I; 238, 277, 60, 135, 122, 193 — т. IV; 61, 195, 210 — т. V.)

Бразуль-Брушковский и его сотрудники, исходя, по их словам, из положения, что Чеберякова причастна к убийству Ющинского, решили попытаться добыть сведения от лиц, близко к ней стоявших. С этой целью Красовский и Выгранов завели знакомство с сестрами Дьяконовыми, посещавшими Чеберякову, а Караев поставил своей задачей войти в доверие к брату Чеберяковой Сингаевскому. По показанию Красовского, беседуя с Дьяконовым, он узнал от Екатерины Дьяконовой, что 11 марта при ней в квартиру Чеберяковой заходил Ющинский и вел разговор с Женей Чеберяковым о порохе. На другой день она, Дьяконова, опять зашла к Череберяковой около 12 час. дня и, войдя в переднюю, увидела, как из одной комнаты в другую перебежали Латышев, Сингаевский и Рудзинский. Тогда же она заметила, что ковер, обычно лежавший в той комнате разостланным на полу, оказался свернутым в виде объемистой трубки и находился под диваном.

Однажды Екатерина Дьяконова сказала ему, Краевскому, что, когда начали колоть Ющинского и он пытался кричать, Чеберякова распорядилась сорвать с подушки наволочку и заткнуть ею рот Ющинского, а в другой раз сообщила, что "Ющинского кололи швайкой для того, чтобы как-нибудь нечаянно не разбрызгать кровь, и в то время, когда один колол, другой подставлял тряпку и вымакивал кровь". На вопрос об источнике таких сведений Дьяконова ответила ему, Красовскому, что об этом "по-дружески ей рассказала сама Верка" (Чеберякова). (Л. д. 60, 75 — т. IV.)

Караев показал, что, сведя знакомство с Сингаевским, он при свидании с ним стал заводить речь об убийстве Ющинского.

Во время одной из бесед Сннгаевский сказал, что дело Ющинского "шьют" (приписывают) ему, Латышеву и "Верке" (Чеберяковой), в квартире которой будто бы был убит Ющинский. Желая вызвать Сингаевского на откровенность, он, Караев, однажды сказал ему, что получил верные сведения о том, что по делу Ющинского предстоит вскоре арест его, Сингаевского, и Чеберяковой. Это известие взволновало Сингаевского, и он высказал намерение немедля убить Дьяконовых, говоря, что они "подсеивают" (выдают). Караев предложил Сингаевскому обсудить сообща с Махалиным, успевшим также познакомиться с Сингаевским, создавшееся положение для принятия мер к отвращению грозившей опасности. В присутствии Махалина он, Караев, сказал, указывая на Сингаевского:

"Вот настоящий убийца Ющинского, и вместе с ним участововали Вера Чеберякова, Рудзинский и Латышев", — и затем спросил Сингаевского, так ли это было? Сингаевский ответил: "Да, это наше дело" — и на предложение Махалина рассказать сущность дела сказал, что 12 марта утром "они сделали дело", после чего уехали в Москву, а на вопрос, почему они так "нечисто работали", что обнаружились следы, ответил: "Все это министерская голова Рудзинского расписала так". (Л. д. 122 — т. IV.)

Махалин, подтверждая показание Караева, добавил, что Сингаевский, сознаваясь тогда в убийстве Ющинского, рассказал, что убийство совершено было ими, Рудзинским и Латышевым, в квартире Чеберяковой и что вскоре после того, как они убили Ющинского, в квартиру Чеберяковой вошли Дьяконовы, но они успели перебежать в другую комнату, а труп прикрыли пальто, и Дьяконовы ни их, ни трупа не видели. (Л. д. 135 — т. IV.)

Допрошенная на следствии Екатерина Дьяконова показала, что она часто посещала Чеберякову. 11 марта она пришла к ней около 12 час. дня, а между 12 и часом туда же пришел Ющинский к Жене Чеберякову за порохом. Мальчики собирались идти гулять, но, когда она уходила около трех часов дня, Ющинский еще оставался в квартире Чеберяковой. На другой день она опять пришла к Чеберяковой после 12 часов дня. Сопровождала ли ее сестра Ксения, она не помнит. Войдя в переднюю, она увидела в одной из комнат четыре лица — Сингаренского, Рудзинского, Латышева, а также и Лисунова, которые, заметив ее, быстро ушли в другую комнату. Находившийся в этой комнате ковер был завернут наполовину, но вид завернутой части ковра не вызывал у нее предположения, что под ковром был прикрыт какой-либо предмет. Впоследствии ей снилось, что мертвый Ющинский лежал на том ковре.

О таком сне она рассказала Красовскому. 13 марта вечером она со своей знакомой, Еленой Черняковой, ходила ночевать к Чеберяковой по просьбе последней, но на них всех напал непонятный страх, под влиянием которого они втроем ушли оттуда к ней, Дьяконовой, где Чеберякова и переночевала. Однажды, перед Пасхой 1912 года, часов в 8 вечера к ней подошел на улице какой-то человек, лицо которого было закрыто маской. Этот человек, назвав ее по имени, сказал, что знает ее, и они, стоя на улице, пробеседовали часа три. После этого она встречалась с тем же человеком еще два раза на улице. Он также был в маске и себя не называл. При последнем свидании неизвестный завел речь об убийстве Ющинского и сказал, что его убили Сингаревский, Рудзинский и Латышев в квартире Чеберяковой и сделали это "под жидов", чтобы вызвать погром, "во время которого можно было бы поживиться", причем когда Ющинского кололи швайками, то затыкали ему рот сорванной с подушки наволочкой, а тряпками "вымакивали кровь". Эти сведения со слов неизвестного в маске она сообщила своей сестре Ксении, а также и Красовскому, но никогда не передавала ему, будто ей о том "по-дружески рассказывала сама Верка", так как Вера Чеберякова ей этого не говорила. Но впоследствии, при дополнительном допросе, Екатерина Дьяконова заявила судебному следователю, что Чеберякова ей рассказывала, что убийцы Ющинского заботились о том, чтобы кровь не попала на пол, стены и одежду, и потому вымакивали ее тряпками. При этом Чеберякова сказала, что убийство происходило в квартире Приходько, но откуда у нее были такие сведения, она не объяснила. Кроме того, Екатерина Дьяконова показала, что дочь Чеберяковой Людмила (10 лет) рассказала ей, что "ее мама не убивала Ющинского, а была в то время на лестнице". В другой раз Людмила Чеберякова сказала ей, что Ющинского убивали швайками, принадлежавшими им, Чеберяковым, и Мифле, но затем эти швайки выбросили, "чтобы не было подозрения, что убивали Ющинского у нас", объяснила она. (Л. д. 143об., 151 об., 163, 259 — т. IV.)

Как указано выше, Екатерина Дьяконова показала, что 11 марта Ющинский пришел в квартиру Чеберяковой между 12 и часом дня и оставался там, когда она, Дьяконова, уходила от Чеберяковой около трех часов дня. Между тем по делу установлено, что в этот день Ющинский был в училище на уроках, окончившихся в 12 часов дня, после чего вместе с товарищем по училищу Невеном пошел не на Лукьяновку, где жили Чеберяковы, а по Владимирской ул., расставшись с Невеном около городского театра.

Ющинскому нужно было по поручению тетки Наталии Ющинской, имевшей коробочную мастерскую, купить специальных кнопок на Бессарабском базаре, куда он, видимо, и отправился прямым путем из училища. Домой в Слободку, находящуюся от училища и Бессарабского базара на расстоянии нескольких верст, и притом в стороне, противоположной Лукьяновке, Ющинский пришел, по показанию его матери, часа в два дня, а по словам Наталии Ющинской, он принес ей кнопки около 3 час. дня, причем сказал, что, придя из училища, он заигрался с братьями, забыв отдать ей кнопки сейчас же по приходе домой. (Л. д. 168, 58, 291, 127, 172 — т. I; 275, 285 — т. III.)

Утверждение Екатерины Дьяконовой о том, что 12 марта она видела в квартире Чеберяковой 4 лица, находится в противоречии как с показаниями Красовского и Выгранова, которым она говорила, что видела тогда только 3 лица — Сингаревского, Рудзинского и Латышева, так и с показанием самой Дьяконовой, данным ею на дознании подполковнику Иванову, которому она, называя те же 3 лица, о Лисунове не упоминала. Кроме того, по собранным на следствии сведениям, оказалось, что с 28 февраля по 17 марта 1911 года Лисунов содержался под стражей. (Л. д. 60, 64об., 210, 16... — т. IV; 165 — т. V.)

Ксения Дьяконова опровергла сделанную на нее Екатериной Дьяконовой ссылку, показав, что последняя никогда ей об убийстве Ющинского ничего не рассказывала и у них не было разговора о том, кто мог убить его. Равным образом и Елена Чернякова, вопреки утверждению Екатерины Дьяконовой, заявила, что никогда не было такого случая, чтобы она с Екатериной Дьяконовой ходила по приглашению Чеберяковой ночевать к последней и затем они ушли бы оттуда под влиянием страха. По ее словам, она прекратила знакомство с Чеберяковой еще в 1910 году, так как между ними произошла ссора и Чеберякова даже побила ее. (Л. д. 87, 289 — т. IV.)

До подачи Бразулем-Брушковским последнего заявления Екатерина Дьяконова допрашивалась чинами полиции по делу Ющинского, но ничего существенного не показала. Это обстоятельство Дьяконова объяснила на следствии тем, что с нею обошлись тогда грубо и она не нашла возможным дать подробное показание. По удостоверению производившего розыски подполковника Иванова, он в течение около полугода до подачи Бразулем-Брушковским упомянутого заявления пользовался услугами Екатерины Дьяконовой для собирания сведений по делу, но никаких серьезных указаний от нее не получил, тогда как при допросе ее по заявлению Бразуля-Брушковского она дала "одно другого сенсационнее сведения". При расспросах Екатерины Дьяконовой на дознании подполковник Иванов обратил внимание на то, что, давая первоначально туманные и сбивчивые ответы на задаваемые ей вопросы, впоследствии она давала уже на те же вопросы ясные и определенные ответы, затрудняясь в то же время ответить таким же образом на новые вопросы. Вследствие такого поведения Дьяконовой у подполковника Иванова сложилось впечатление, что ясность ответов появилась у нее извне как результат того, что ее кто-то подучивал давать такие ответы. (Л. д. 195 — т. III; 163 т. IV; 335 — т. V.)

Показание Малицкой, на которое сделана ссылка в заявлении Бразуля-Брушковского, заключается в следующем: 23 ноября 1911 года Малицкая при допросе ее судебным следователем показала, что однажды, в марте месяце того же года, незадолго до обнаружения трупа Ющинского, находясь в своей квартире, помещающейся в нижнем этаже дома под квартирой, в которой жили тогда Чеберяковы, она услышала около 11 часов утра раздававшиеся в квартире Чеберяковой звуки шагов одного человека — как ей показалось Веры Чеберяковой. Затем слышно было, как пробежал ребенок, и в том же направлении раздался топот шагов двух взрослых людей. После этого она услышала детский плач, писк и, наконец, какую-то возню. В тот же день немного позже она узнала от какой-то женщины, что детей Чеберяковой дома тогда не было. Через несколько дней, проходя по двору, она слышала, как какие-то дети, разговаривая между собой, говорили, что в помойной яме валяются окровавленные тряпки, но сама она их не видела. (Л. д. 116 — т. III.)

При последующем допросе в декабре того же года Малицкая добавила, что спустя некоторое время после того, как в квартире Чеберяковой раздавался детский писк, она ясно услышала, что несколько человек переносили какую-то неудобную ношу, которую положили на пол и протащили по комнате. Тогда же раздавался недовольный крик Чеберяковой. (Л. д. 282 — т. III.)

Малицкая была допрошена на следствии несколько раз. Давая приведенные выше показания, она заявила, что, услышав детский плач и возню, она поняла, что в квартире Чеберяковой происходит "что-то необыкновенное и очень страшное" и ей ясно стало, что там "ребенка схватили и что-то с ним делали", ввиду чего она не сомневается в том, что "убийство Ющинского было совершено в квартире Чеберяковой". Между тем, будучи допрошена на следствии в первый раз 8 июля 1911 года, Малицкая, скверно отзываясь о Чеберяковой, не сообщила, однако, о том, что она слышала в квартире последней столь подозрительную для нее возню, сопровождавшуюся детским плачем, и закончила свое показание утверждением, что по делу Ющинского ей "решительно" ничего не известно. На заданный Малицкой судебным следователем вопрос, почему она не рассказала о таких обстоятельствах при первом допросе ее, Малицкая ответила, что она опасалась Чеберяковой и, кроме того, "была очень занята и не раздумывала над описанным случаем". (Л. д. 98об. — т. II; 116, 282 — т. III.)

О происходившей в квартире Чеберяковой возне Малицкая первоначально довела до сведения властей только 10 ноября 1911 года, рассказав о том околоточному надзирателю Кириченко. Но при этом Малицкая говорила ему, что подозрительную возню и детский писк она слышала в 7 или 8 часов вечера, тогда как на следствии она относила это событие к 11 часам утра. По поводу такого разноречия Малицкая объяснила, что Кириченко неправильно понял ее. (Л. д. 235, 282 — т. Ill; 42 — т. VIII.)

О тех же обстоятельствах Малицкая рассказывала в декабре 1911 года своей знакомой Ситниченковой, а на обращенный последней к Малицкой вопрос, почему она никому не говорила об этом раньше, Малицкая ответила, что она молчала бы, если бы Чеберякова ее не оскорбила, а "теперь она ей отомстит". Из первого показания Малицкой, между прочим, видно, что она как-то поссорилась с Чеберяковой и последняя ударила ее по физиономии. О таком же случае рассказал на следствии Захарченко, в доме которого жили Чеберякова и Малицкая. По его словам, первоначально они были очень дружны, но затем, уже после убийства Ющинского, поссорились и Чеберякова в присутствии его дала Малицкой пощечину. (Л. д. 282, 17об., — т. V; 96об. — т. II.)

В том же ноябре околоточный надзиратель Кириченко, осмотрев квартиру, в которой жила в марте Чеберякова, заметил на обоях пятна и помарки, похожие на кровяные. В целях проверки этого обстоятельства, а также сделанных Малицкой указаний относительно нахождения в выгребной яме пропитанных кровью тряпок, судебный следователь произвел в том же месяце в присутствии судебного врача осмотр содержимого ямы и отделил для исследования со стен квартиры Чеберяковой, по указаниям врача, семь кусков обоев с подозрительными помарками. Окровавленных тряпок в яме обнаружено не было, и на ковре Чеберяковой, о котором упоминал в своем заявлении Бразуль-Брушковский, по тщательном химико-микроскопическом исследовании следов крови найдено не было. (Л. д. 83-87, 97, 272 — т. Ill; 12, 17об., 24об., 311 — т. V.)

По показанию Бразуль-Брушковского, изложенные в его первом заявлении данные были почерпнуты от Чеберяковой и Петрова. Во время происходивших бесед по делу Ющинского Петров сказал, что в убийстве участвовали Нежинский и Приходько. Источники таких сведений Петров не указывал, говоря, что это его предположение. Затем Петров и Чеберякова назвали Мифля и Назаренко и сообщили те обстоятельства, которые вошли в поданное им заявление прокурору. (Л. д. 238 — т. IV.)

Опрошенная судебным следователем относительно сведений, сообщенных Бразулю-Брушковскому, Чеберякова показала, что Бразуль-Брушковский, познакомившись с ней через посредство Выгранова, стал часто посещать ее, причем просил сообщать ему все, что она узнает об убийстве Ющинского, и как он, так и Выгранов дали ей поручения собирать разные сведения, что она и исполняла. Во время бесед их упоминались фамилии Приходько, Нежинского и Мифле. При разговорах, которые они вели, Бразуль-Брушковский и Выгранов изредка забрасывали вопрос, не согласилась ли бы она "взять на себя" убийство Ющинского, говоря, что она могла бы на этом "заработать". Она отвечала отказом. Однажды, после такого ответа с ее стороны, Бразуль сказал: "Ну, тогда будем продолжать, что начали, ахнем на Мифле". В то время у Бразуля был черновик заявления на имя прокурора с указанием на Мифле и других лиц как на убийц Ющинского. Ознакомив ее и Петрова с содержанием заявления, Бразуль предложил им подтвердить впоследствии это заявление, причем сказал, что она может "разукрашивать" свое показание как ей угодно. Она и Петров согласились на это предложение, но Петров сказал, что ему придется потерять рабочий день. Бразуль ответил, что он заплатит и за 30 дней, и дал ему 50 рублей, а ей 25 рублей, после чего они отправились с Бразулем в камеру прокурора. При допросе затем ее по этому заявлению подполковником Ивановым она показала отчасти правду, но "многое и прибавила", подтверждая изложенные в заявлении обстоятельства, часть которых являлась измышлением Бразуля и Выгранова. Кроме данных ей Бразулем 25 рублей, она получила впоследствии еще 30 рублей: от него лично 10 рублей и через Выгранова 20 рублей. Деньги даны ей потому, что она нуждалась тогда в средствах. (Л. д. 15, 28, 36 — т. IV.)

По показанию Петрова, Бразуль-Брушковский и Выгранов говорили ему, что Ющинский убит не Бейлисом и что нужно принимать меры к освобождению его, доказав, что Ющинского убили другие лица. По их словам, у них имелись проверенные сведения, что убийство совершено Мифле, Назаренко, Приходько, Нежинским и еще каким-то неизвестным.

Однажды Бразуль-Брушковский прочел ему и Чеберяковой заявление на имя прокурора, и как он, так и Выгранов предложили ему и Чеберяковой удостоверить изложенные в заявлении факты, причем говорили ему, что при допросе нужно высказываться только в форме предположений. На замечание его, что вызовы для допросов лишают его заработка, Бразуль сказал, что они — Петров и Чеберякова — будут вознаграждены. Бразуль говорил, что уполномочен дать вознаграждение, но кем — не сказал. Они согласились и при допросе их подтвердили заявление Бразуля-Брушковского. Вознаграждение он получил в сумме 50 рублей, переданных ему Выграновым от имени Бразуля. Кроме этих денег и полученных ранее от Выгранова 15 рублей на расходы по собиранию сведений по делу он неоднократно получал от Выгранова мелкими по 3-5 рублей также от имени Бразуля. (Л. д. 185 — т. IV.)


По объяснению Бразуля-Брушковского, он давал несколько раз Чеберяковой деньги по ее просьбе мелкими суммами — от 2 до 5 рублей, зная, что она сильно нуждается. Деньги эти Чеберякова получала от него лично, через Выгранова же он никогда денег ей не давал. Что касается Петрова, то никакой материальной помощи он ему не оказывал. Однако, вопреки такому утверждению, Выгранов показал, что он давал деньги мелкими суммами как Чеберяковой, так и Петрову и делал это по поручению Бразуля. (Л. д. 277, 200 — т. IV; 79 — т. V.)

По делу установлено, что в декабре 1911 года Бразуль-Брушковский и Выгранов совершили с Чеберяковой поездку из Киева в Харьков для свидания ее с каким-то "важным господином", как, по словам Чеберяковой, объяснил ей Бразуль-Брушковский. Этим господином оказался живущий в Киеве присяжный поверенный Марголин, с января месяца 1912 года выступавший по делу Бейлиса в качестве его защитника. (Л. д. 15, 97об., 101 — т. VI; 8, 29 — произвол, суда.)


По показанию Чеберяковой, 5 декабря Бразуль предупредил ее, что на другой день предстоит поездка — куда, не сказал — для свидания с "важным господином", которого он назвал, насколько она помнит, членом Государственной Думы. Бразуль объяснил ей, что "тому господину она может рассказать об увольнении ее мужа от должности и других неприятностях, перенесенных ею в связи с делом Ющинского. Она согласилась, и на другой день к ней пришли Выгранов и Перехрист (служащий в редакции газеты "Киевская мысль") и предложили ей отправиться на вокзал. Только по пути к вокзалу Выгранов сказал ей, что они поедут в Харьков. Ехала она с Бразулем и Выграновым во втором классе скорого поезда. В Харькове они остановились в гостинице, откуда отправились затем на свидание. Они пришли в другую, богато обставленную гостиницу и здесь, в одном из номеров, застали какого-то господина, которому Бразуль назвал ее. Этот господин предложил ей несколько вопросов по делу Ющинского и потом обратился к ней с просьбой оказать помощь по этому делу.

На вопрос ее, что ей нужно сделать, предложил ей "взять на себя" убийство Ющинского, обещая ей за это "большие деньги". В это время из-за портьеры, скрывающей двери в другую комнату, вышли три какихто человека и один из них сказал, обращаясь к ней: "Ну, что ж, Чеберякова, берите, тысяч сорок получите". Она отказалась. Тогда первый убеждал ее не бояться, говоря, что ей дадут документ, с которым ее "днем с огнем не найдут", а в "случае чего" ее будут защищать самые лучшие защитники, и просил подумать. Они возвратились в свою гостиницу, и здесь Бразуль продолжал убеждать ее согласиться на сделанное предложение, но она отказалась и на другой день уехала с Бразулем и Выграновым обратно в Киев. Расходов по поездке она никаких не несла, так как за все платил Бразуль, который ей говорил, что поездка совершена на счет того господина, с которым у нее было свидание. При этом Бразуль сказал ей, что тот господин имеет в своем распоряжении большие деньги от "Общества", какого — не объяснил, а сказал только: "Это наш круг" — и добавил, что он не имеет таких средств, чтобы разъезжать, возить других и производить розыски, а когда ему нужны деньги по делу, то их дает ему тот господин. (Л. д. 15, 28 — т. IV.)

Опрошенный на следствии относительно поездки в Харьков Бразуль-Брушковский показал, что эта поездка совершена была потому, что Чеберякова находила нужным собрать сведения по делу в Харькове. Еще ранее, желая проверить впечатление, которое на него производила Чеберякова, он решил устроить встречу ее со "своим человеком". Выбор его пал на прис. пов. Марголина, как адвоката, интересующегося общественной жизнью. После колебания Марголин ответил согласием, и они решили устроить свидание в Харькове, подогнав предстоящую поездку туда с Чеберяковой ко времени деловой поездки в Харьков Марголина. Фамилии Марголина он Чеберяковой не назвал и выдавал его за гласного Харьковской думы, не желая компрометировать Марголина знакомством с Чеберяковой. Кроме него и Выгранова, с ними поехал Перехрист, которого он, Бразуль, взял для наблюдения за Чеберяковой в Харькове. Последний ехал в другом вагоне, тайно от нее. Вся поездка состоялась на счет его, Бразуля, расходы по поездке не смущали его, так как он "по этому делу", как журналист, занимает исключительное положение. В Харьков они приехали вечером и вскоре отправились втроем в гостиницу к Марголину. По предложению его, Бразуля, Чеберякова рассказала Марголину о том, что она ранее говорила ему самому об убийстве Ющинского. Кроме него и Выгранова, никого более при этом свидании не было, и Марголин не склонял Чеберякову принять на себя вину в убийстве Ющинского, а также не предлагал ей вознаграждения за розыски по делу. Затем они возвратились в гостиницу, в которой остановились, а на другой день утром вновь были у Марголина. При этом кратковременном визите опять-таки никого постороннего не было, и на этот раз Марголин никаких предложений Чеберяковой не делал. В тот же день он, Бразуль-Брушковский, Выгранов и Чеберякова уехали обратно в Киев. Однако перед отъездом ни он, ни Выгранов не спрашивали Чеберякову, добыла ли она какие-либо сведения по делу, и поступили так "в целях конспирации". Не виделись они также до отъезда с Перехристом, и только в поезде Выгранов узнал от последнего, что Чеберякова никуда в Харькове не ходила. (Л. д. 238, 277 — т. IV.)

Кроме Марголина, Бразуль-Брушковский, по его словам, показывал Чеберякову в Киеве с той же целью проверки своих впечатлений сотрудникам газеты "Киевская мысль" Яблоновскому и Ордынскому. Свидание состоялось в кабинете ресторана, и там Чеберякова повторила все то, что говорила в Харькове Марголину. (Л. д. 277 — т. IV.)

По показанию Чеберяковой, когда через некоторое время после поездки в Харьков Бразуль и Выгранов пригласили ее в ресторан, то там, в отдельном кабинете, она застала тех трех мужчин, которые присутствовали при свидании ее в Харькове с "важным господином", выйдя из-за портьеры. Тот из них, который назвал тогда сумму вознаграждения 40 тысяч, сказал ей, между прочим, что ей следовало соглашаться на сделанное предложение. (Л. д. 28 — т. IV.)

Выгранов и Марголин подтвердили показание Бразуля-Брушковского. (Л. д. 200, 290 — т. IV; 26 — т. V.)

По словам Бразуля-Брушковского и Выгранова, целью поездки их с Чеберяковой в Харьков было желание собрать там сведения по делу Ющинского через Чеберякову, которая передавала им, что ей нужно для этого увидеться с Лисуновым, содержащимся тогда в Харьковской тюрьме. Однако справок о том, находился ли Лисунов в то время в Харькове, они не собирали. Из имеющихся же в деле сведений видно, что в 1911 году Лисунов в Харьковской тюрьме не содержался. (Л. д. 23... 277, 20... 290, 255 — т. IV.)

Рассказывая Красовскому о поездке в Харьков, Бразуль-Брушковский передавал ему, между прочим, что он счел необходимым посвятить в ожидаемые от Чеберяковой разоблачения по делу Ющинского присяжного поверенного Марголина, который, по словам Красовского, как видный деятель еврейского общества в Киеве, был заинтересован в том, чтобы разъяснить дело и рассеять создавшуюся версию о ритуальном убийстве Ющинского. (Л. д. 60 — т. IV.)

Особая обстановка убийства Ющинского, исключительно своеобразный способ лишения его жизни в связи с распространившимся мнением, что Ющинский убит евреями из религиозных побуждении, послужили на следствии основанием обратиться к специальной экспертизе для разъяснения ряда возникающих по делу вопросов. О возможности предположения, что убийство Ющинского совершено было душевнобольным, а также о том, не имеется ли в данных делах каких-либо указаний на цель и намерения, которыми руководились убийцы, и на принадлежность их к той или другой профессии или народности, было предложено вы- сказаться известному своими трудами в области психологии врачу-психиатру, профессору Киевского университета Сикорскому, а по вопросу о допустимости предположения, что Ющинский пал жертвой религиозного фанатизма со стороны изуверской части еврейства, были допрошены профессор Киевской Духовной Академии по кафедре еврейского языка священник Глаголев, профессор С.-Петербургской Духовной Академии по кафедре еврейского языка и библейской археологии Троицкий и магистр богословия католический священник Пранайтис.


На первый из поставленных вопросов профессор Сикорский дал отрицательный ответ, признавая несомненным, что убийство Ющинского учинено не одним, а несколькими лицами, тщательно обдумавшими и планомерно выполнившими с техническим совершенством задуманное злое дело, Сикорский приходит к выводу, что помешанные не могли совершить такое убийство, как потому что по различию бреда и душевного состояния каждого из них у них не могло быть соглашения для одной общей цели, и притом душевнобольные не сохранили бы в тайне содеянного ими, так и вследствие того, что сложность этого убийства и техника его недоступны помешанному по самому свойству его болезни. Опираясь на данные вскрытия трупа Ющинского, профессор Сикорский различает в процедуре убийства отчетливо выступающие три особенности: обильное вьшущение крови, причинение мучений и затем умерщвление жертвы. Последним из этих актов, из которых каждый имеет самостоятельный характер, явилось нанесение сквозной раны в сердце в то время, когда жертва была использована для первых двух целей и когда близкоь наступление смерти мальчика было очевидно для убийц. Первыми ударами Ющинскому были причинены поранения большой пазухи твердой мозговой оболочки и шейных вен, давшие обильное кровотечение. Эти поранения являлись безусловно смертельными, и с момента нанесения их участь Ющинского была решена. Однако вызвать очень скорое наступление смерти такие повреждения не могли. Убийцы же не тотчас приступили к поранению сердца, а отдаляли этот момент, поступая так, очевидно, для того, чтобы иметь возможность выполнить промежуточную часть намеченной программы действий — истечение крови и причинение мучительных раздражении. Последняя цель была достигнута нанесением уколов в голову и других ран, в том числе ранения печени, вызвавших сильные страдания. Находя далее, что все обнаруженные на теле Ющинского повреждения были нанесены умеренной и спокойной рукой, не дрожавшей от страха и не преувеличивавшей размер и силу движений под влиянием гнева, — быть может, рукой лица, привыкшего к убою животных, профессор Сикорский в самой технике совершения преступления видит указания на то, что возможность такой точной, бездушной и неторопливой работы обеспечивалась для убийц соответственным образом.

Наконец, относительно указаний на принадлежность убийц к той или другой профессии и народности профессор Сикорский, исходя из соображений исторического и антропологического характера, считает убийство Ющинского по его основным и последовательным признакам — медленному обескровливанию, мучительству и затем умерщвлению жертвы — типичным в ряду подобных убийств, время от времени повторяющихся как в России, так и в других государствах. Психологической основой типа такого рода убийства является, по мнению профессора Сикорского, "расовое мщение, или вендетта, сынов Иакова к субъектам другой расы, причем типическое сходство в проявлении этого мщения во всех странах объясняется тем, что народность, поставляющая это злодеяние, будучи вкраплена среди других народностей, вносит в них с собою и черты своей расовой психологии". Преступления, подобные убийству Ющинского, говорит далее профессор Сикорский, не могут быть полностью объяснены только расовой мстительностью. С этой точки зрения представляется понятным причинение мучений и лишение жизни, но факт избрания жертвой детей и вообще субъектов юных, а также обескровливание убиваемых, по мнению профессора Сикорского, вытекают из других оснований, которые, быть может, имеют для убийц значение религиозного акта. (Л. д. 232 — т. I.)

Экспертиза по вопросам об обрядовой стороне еврейского вероучения дала такие результаты.

Профессор Глаголев и Троицкий, имея в виду основы еврейского вероучения, заключающегося в Библии и Талмуде, высказались отрицательно относительно возможности с точки зрения основанного на указанных источниках религиозного закона употребления евреями с ритуальными целями крови человеческой, и в частности христианской.

По мнению профессора Глаголева, заключающееся в законе Моисеевом запрещение пролития человеческой крови и употребления в пищу всякой крови вообще, насколько ему известно, не отменено и не смягчено ни Талмудом, ни другими родственными произведениями раввинов-талмудистов. Вследствие этого на основании известных науке источников еврейского вероучения употребление евреями христианской крови констатировать нет возможности. Это шло бы вразрез со строем еврейского вероучения по официальным его источникам, и если бы факты пролития крови евреями с ритуальными целями бывали, то источником их было бы не упорядоченное официально известное учение, а злостное суеверие и изуверство отдельных лиц. (Л. д. 13 — т. II.)

Давая разъяснения по отдельным вопросам, профессор Троицкий, между прочим, объяснил, что употребление всякой крови в пищу запрещено евреям их писаным законом, устный же закон разрешает употребление крови рыб и саранчи, а также крови вообще с целебной целью, по предписанию врача, значение которого в вопросах здоровья и жизни, с точки зрения евреев, одинаково с положением раввина. Убийство человека, еврея или иноплеменника, запрещено евреям, за исключением случаев лишения жизни на войне или в виде наказания за преступление, и только устный закон еврейский запрещает спасать от смерти иноплеменников, хотя бы они не находились в районе с евреями.

По поводу двух текстов из источников, идущих, по-видимому, вразрез с таким мнением: "Гой (нееврей), изучающий закон, повинен смерти" и "Лучшего из гоев умертви", профессор Троицкий заявил, что он признает существование их в еврейской литературе, но затрудняется сказать о степени их влияния на образ действий евреев по отношению к неевреям.

Высказываясь в предположительном смысле по вопросу об употреблении евреями человеческой крови с ритуальной целью, профессор Троицкий заявил, что такой ответ он дает только с точки зрения религиозного закона евреев-талмудистов. Определенно же высказаться по тому же вопросу с точки зрения религиозного учения еврейских мистиков он не может, так как с этим учением он очень мало знаком. (Л. д. 191, 197, 231 — т. VI.)

Эксперт Пранайтис разошелся в своих выводах с профессорами Глаголевым и Троицким. Основываясь на изучении всех источников еврейского вероучения, он пришел к заключению, что у евреев существует так называемый "догмат крови". Такой вывод ксендз Пранайтис обосновал следующими положениями.

Все раввинские школы, несмотря на их разногласие по разным вопросам, объединены между собой ненавистью к неевреям, которые, по Талмуду, даже считаются не людьми, но лишь "животными в образе человека". Чувство злобы и ненависти, питаемое евреями с точки зрения их религиозного закона к людям другой народности или религии, достигает наибольшей остроты по отношению к христианам. Из такого чувства вытекает даваемое Талмудом разрешение и даже повеление убивать неевреев. Запрет лишать другого жизни, выраженный в заповеди "не убий", относится, по толкованию раввинов, только к убийству евреев, но не лиц другой народности.

Чувство ненависти является, однако, не единственным основанием указанного отношения евреев к иноплеменникам. Истреблению неевреев придается характер религиозного подвига, предписываемого законом, и в частности, по мистическому учению еврейства, убийство нееврея ускоряет время пришествия мессии, к чему должен стремиться каждый еврей. Убийство нееврея имеет также значение жертвенного акта, являвшегося одним из самых важных обрядов еврейского религиозного культа. Со времени разрушения Иерусалимского храма, когда за отсутствием жертвенника прекратилась возможность кровавых жертвоприношений, на смену им явилось избиение неевреев, и в частности христиан.

Убийство нееврея рекомендуется совершать определенным, каббалистическим способом. Оно должно происходить "при заткнутом рте (убиваемого), как животного, которое умирает без голоса и речи", и притом "как при убиении скота двенадцатью испытаниями ножа и ножом, что составляет тринадцать". Приводя этот текст из мистического сочинения "Зогар", в котором имеется такое описание способа убийства, эксперт Пранайтис обратил внимание судебного следователя на то, что, по данным вскрытия трупа Ющинского, при убийстве у него зажимался рот и в область правого виска ему нанесена группа колотых ран, в числе именно тринадцати.

По вопросу об отношении еврейского вероучения к крови ксендз Пранайтис ответил, что в источниках ей придается громадное значение. Крови приписываются, между прочим, лекарственные свойства. Если еврею требуется кровь, то при добывании ее он не должен резать, а может "колоть и отщемлять". Существующее мнение о том, что употребление крови в пищу запрещено евреям, является не вполне правильным, так как в Талмуде имеются противоположные указания. В одном из трактатов кровь отнесена к числу таких же напитков, как вода, молоко и др. Там же говорится как о напитке об особом виде крови — "рудометной", полученной при прокалывании кровеносного сосуда. Употребление этой крови, по мнению некоторых толкователей еврейского вероучения, делается с лечебной целью. Наконец, в литературе по еврейскому вопросу высказывается мнение, что евреям разрешается употреблять в пищу кровь в сваренном виде.

Относительно причин и целей пролития евреями крови человеческой Пранайтис сослался на книги Неофита, бывшего еврейского раввина, принявшего Христианство, который дает объяснения, для чего евреям нужна христианская кровь, и в частности указывает, что они примешивают ее к пасхальным опреснокам. По поводу такого утверждения Неофита Пранайтис заметил, что оно находится в соответствиии с мнением, что евреям разрешена в пищу кровь в сваренном виде.

Изложенные данные в связи с известными истории случаями убийства евреями христиан дали основание эксперту Пранайтису высказать заключение, что убийства евреями христиан по религиозным побуждениям существуют в действительности, являясь результатом доведения до крайних и уродливых выводов из всего еврейского вероучения, и что убийство Ющинского по своей обстановке, способу нанесения повреждений, расположению их, обескровливанию тела и времени совершения его носит отличительные и характерные черты типичного ритуального убийства. (Л. д. 234 — т. VI.)

Вышеуказанное сочинение монаха Неофита, экземпляр которого оказался в фундаментальной библиотеке С.-Петербурге кой Духовной Академии, было переведено на следствии с греческого языка в избранных местах через эксперта, профессора Троицкого.

В этом сочинении Неофит утверждает, что еврейство хранит страшную тайну, не записанную в их книгах и заключающуюся в том, что евреи убивают христиан для того, чтобы добыть кровь, необходимую им для разных целей.

По его словам, совершаемые евреями убийства христиан обуславливаются тремя причинами. Прежде всего — чрезвычайной ненавистью, которую они питают к христианам, предполагая в то же время, что, совершая такое убийство, они приносят Богу жертву. Вторая причина кроется в суеверии, благодаря которому они приписывают крови магические свойства, и, наконец, эти убийства объясняются тем, что равнины, колеблясь в своем утверждении, что Иисус Христос не был Мессией, полагают, что они спасутся, окропляясь христианской кровью.

Добываемая евреями кровь христиан употребляется ими с разными целями. Ей придаются целебные свойства — раввины считают ее лекарственным средством от кожных и глазных болезней, которыми обычно страдают евреи. Кровь употребляется ими при обрядах бракосочетания, обрезании, при напутствии умершего, при изготовлении пасхальных опресноков. Для достижения последней цели евреи перед праздником своей пасхи похищают детей, держат их взаперти и затем убивают, чтобы добыть кровь. Убийство производится мучительным способом: евреи колют детей, как бы замучивая их вместо Иисуса Христа.

Употребление христианской крови составляет строжайшую тайну, известную не всем евреям, а только раввинам, книжникам и фарисеям. Эта тайна словесно передается под великой клятвой сохранения ее отцом одному из своих сыновей. При этом Неофит заявляет, что такая тайна была ему самому открыта его отцом, который взял с него клятву не объявлять о ней никому, даже братьям своим, но, приняв Святое крещение, он не счел возможным умолчать о том, что ему известно по этому вопросу. (Л. д. 170 — т. VI.)

Обстоятельства дела, давшие основание для вывода об участии Менделя Бейлиса в убийстве Ющинского, заключаются в следующих установленных предварительным следствием данных.

Как указано выше, Ющинский вышел в последний раз из дому 12 марта рано утром. Уходя, он взял с собой книги и тетради, но, однако, в училище в этот день не был. Так как накануне Ющинский издержал порох, которым он стрелял из имевшегося у него игрушечного ружья, а несколькими днями раньше говорил своей бабушке Олимпиаде Нежинской, что ему нужно добыть порох у кого-то в Киеве, то, по предположению Нежинской, 12 марта утром, перед тем как идти на занятия, он пошел за порохом. (Л. д. 189, 195, 237, 248, 290 — т. I; 71 — т. II.)

Впоследствии оказалось, что, вместо того чтобы отправиться в этот день в училище, находящееся в центре города, Ющинский пошел на Лукьяновку. Вышеупомянутый Женя Чеберяков рассказывал в апреле месяце студенту Владимиру Голубеву, что 12 марта утром Ющинский зашел к нему и они ходили гулять в усадьбу Бернера, откуда возвратились на Верхне-Юрковскую улицу. При последующих разговорах с Голубевым Чеберяков стал отрицать уже, что виделся в этот день с Ющинским. Однако первоначальное сообщение Чеберякова Голубеву нашло себе подтверждение в показаниях свидетелей Казимира и Ульяны Шаховских, удостоверивших, что в этот именно день, в 9-м часу утра, они видели Ющинского с Чеберяковым. Сначала мальчиков видела Ульяна Шаховская. Они стояли на углу Верхне-Юрковской и Половецкой улиц и ели конфеты, а немного позднее, когда они находились на Верхне-Юрковской улице, у дома, где была квартира Чеберякова, их видел Казимир Шаховский. В то время в руках Ющинского была баночка с черным порошком — по предположению Шаховского, порохом, данным ему Женей Чеберяковым. (Л. д. 219, 224 — т. I; 150, 107, 129, 139 — т. II.)

Усадьба, в которой жил с родителями Женя Чеберяков, примыкает одной стороной к обширной, площадью до 10 десятин, усадьбе кирпичного завода Зайцева, выходящей на Кирилловскую, Верхне-Юрковскую и Нагорную улицы и расположенной вблизи усадьбы Бернера, где был обнаружен труп Ющинского. В усадьбе Зайцева жил приказчик завода Менахил-Мендель-Тевьев-Бейлис, и там же имелась для нужд завода шорная мастерская, в которой были швайки. Окружающий усадьбу завода забор не во всех местах был исправен, и из усадьбы, где жил Чеберяков, можно было проникнуть в усадьбу завода. В эту усадьбу заходили играть мальчики. (Л. д. 329, 290об., 152, 322, 126об. — т.II; 231 — т. V.)

По словам Казимира Шаховского, дня через три, приблизительно после 12 марта, он встретил на улице Женю Чеберякова и спросил его о том, как он погулял с Андрюшей Ющинским в тот день, когда он, Шаховский, видел их вместе. Женя ответил, что им не удалось тогда хорошо поиграть, так как, когда они были в усадьбе завода Зайцева, их спугнул недалеко от кирпично-обжигательной печи какой-то мужчина с черной бородой. Давая такое показание судебному следователю, Казимир Шаховский заявил, что, по его мнению, мужчина с черной бородой был приказчик завода "Мендель", и при этом высказал предположение, что Мендель принимал участие в убийстве Ющинского, а Женя Чеберяков заманил Андрюшу в усадьбу этого завода. (Л. д. 125, 128 — т. II.)

По указанию Ульяны Шаховской, ее знакомая Анна, по прозвищу "Волкивна", в разговоре об убийстве Ющинского, между прочим, рассказала ей в присутствии мальчика Николая Калюжного, что, когда Женя Чеберяков, Андрюша Ющинский и какой-то третий мальчик играли в усадьбе Зайцева, живущий там мужчина с черной бородой схватил на ее глазах Ющинского и потащил его в обжигательную печь. "Волкивна" затем назвала того мужчину, сказав, что это был приказчик завода "Мендель". Анна — "Волкивна", оказавшаяся по фамилии Захаровой, ссылку на нее Шаховской не подтвердила, отрицая на следствии, что она вела вышеприведенный разговор. Точно так же и Николай Калюжный отрицал сначала, что слышал такой разговор с Захаровой, но впоследствии он признал, что в присутствии его Захарова в разговоре с Шаховской сказала, что видела, как мужчина с черной бородой тащил к печи мальчика. (Л. д. 129, 133, 141, 144, 140, 145об. — т. II.)

Ульяна Шаховская в пьяном виде рассказала производившему розыски по делу Адаму Полищуку, что муж ее Казимир Шаховский 12 марта лично видел, как Мендель Бейлис тащил к печи Ющинского. Спрошенная судебным следователем по поводу такого сообщения Полищука Ульяна Шаховская заявила, что не помнит того, что она говорила, будучи пьяной, а утверждала, что муж не передавал ей о том, будто видел, как Бейлис тащил Ющинского. Последнее обстоятельство отрицал и Казимир Шаховский. Шаховские были допрошены несколько раз и изменяли свои показания. Так, Ульяна Шаховская заявила, что Захарова не сказала ей, кто был тот мужчина, который тащил Ющинского к печи, а Казимир Шаховский показал, что Женя Чеберяков, передавая ему о том, что его и Андрюшу Ющинского спугнули на заводе, не говорил, что испугал их мужчина с черной бородой. На такие приметы спугнувшего указал якобы сам он, Шаховский, так как предположил, что мальчиков мог испугать только Мендель Бейлис. Однако в последнем своем показании Казимир Шаховский вновь заявил, что Женя Чеберяков действительно говорил ему, что его и Ющинского спугнул в усадьбе завода Зайцева мужчина с черной бородой. (Л. д. 131, 133, 134, 139, 144, 145, 143 — т. II; 21об. — т. V.)

Женя Чеберяков при допросе его судебным следователем объяснил, что последний раз он видел Андрюшу Ющинского дней за 10 до обнаружения трупа его. По показанию Жени, Андрюша зашел тогда к нему часа в два дня и пригласил его идти гулять, но он отказался, и Андрюша ушел. Впоследствии Женя несколько изменил свое показание, говоря, что Андрюша тогда заходил к нему попросить у него пороху. Исполнить просьбу Андрюши он не мог, так как пороху у него не было, и Андрюша куда-то ушел один. (Л. д. 239 — т. I; 62 — т. II.)

Привлеченный к следствию в качестве обвиняемого в участии по соглашению с другими лицами в убийстве Ющинского Мендель Бейлис виновным себя не признал, отрицая совершение им приписываемого ему преступления. (Л. д. 156-162 — т. II.)

Содержась в тюрьме, Бейлис находился в течение некоторого времени в одной камере с арестантом Казаченко, который в ноябре 1911 года был освобожден из тюрьмы. Перед освобождением Казаченко тюремный надзиратель Омельяновский, желая удостовериться, нет ли при Казаченко записки от кого-либо из арестованных, обратился к нему с требованием предъявить такую записку, если она имеется у него. После некоторого колебания Казаченко показал письмо от Бейлиса на имя его жены. "Дорогая жена, человека, который отдаст тебе эту записку, — сообщает в письме Бейлис, — прими как своего... Он может тебе помочь в деле моем, скажи ему, кто на меня еще показывает ложно. Почему никто не хлопочет... Я чувствую, что не выдержу в тюрьме, если мне придется еще сидеть... Если этот человек попросит от тебя денег, ты ему дай на расход, который нужен будет... Это враги мои, которые на меня показывают ложно..." Письмо было подписано Бейлисом с собственноручно сделанной им припиской: "На этого человека можно надеяться так, как и сам". (Л. д. 139, 129, 120 — т. III.)

Означенная записка в день освобождения Казаченко из тюрьмы была прислана судебному следователю, который немедленно допросил его об обстоятельствах получения им этой записки. Казаченко объяснил, что несколько раз разговаривал в тюрьме с Бейлисом о деле Ющинского. Обращаясь к нему с просьбой об оказании помощи по делу, Бейлис предложил ему отравить за денежное вознаграждение двух свидетелей и подкупить третьего. Последнего Бейлис назвал только по имени и сказал, что он живет в местечке Обухове или же родом оттуда, отравить же он просил "Лягушку" и "Фонарщика". О том, что известно "Лягушке", Бейлис не сказал, а о "Фонарщике" пояснил, что последний "видел, будто бы он шел с покойным Ющинским". Перед освобождением его, Казаченко, Бейлис передал ему записку к жене, написанную под диктовку Бейлиса арестантом Пухальским и подписанную Бейлисом, и сказал, что по этой записке жена передает ему собранные еврейской нацией, заинтересованной исходом дела, деньги, необходимые на расходы по розыску свидетелей, которых нужно устранить вышеуказанным способом. От евреев он получит и яд — стрихнин — для выполнения сделанного ему предложения. Определенную сумму вознаграждения Бейлис не называл, но говорил, что на расходы дадут ему, Казаченко, до 500 рублей, а если бы он удачно исполнил данное поручение, ему дали бы "столько денег, что хватило бы на всю жизнь" его. (Л. д. 122 т. III.)

Указывая на "Лягушку" и "Фонарщика", Бейлис не назвал ни имени, ни фамилии их. Из допрошенных по делу свидетелей прозвище "Лягушка" носит Михаил Наконечный, "Фонарщик" — Казимир Шаховский, служащий у подрядчика по освещению керосином города и зажигающий фонари на нескольких улицах, в число которых входит и Верхне-Юрковская улица. Наконечный был допрошен на следствии несколько раз и дал показания, благоприятные для Бейлиса. В одном из своих показаний Наконечный заявил, что Казимир Шаховский, идя на допрос, сказал, что "пришьет" к делу "Менделя" за то, что последний говорил сыщикам, что он, Шаховский, воровал дрова на заводе Зайцева. Такое показание дано было Наконечным, явившимся к судебному следователю без особого вызова. Показание Шаховского приведено выше. (Л. д. 122 — т. III; 112, I... 6об., 129; 107, 135, 103 — т. II.)

Как уже изложено, Шаховский, между прочим, передавал о своем разговоре с Женей Чеберяковым относительно того, как его и Андрюшу Ющинского испугал в усадьбе завода мужчина с черной бородой. По словам отца Жени Василия Чеберякова, Женя сообщал ему, что за несколько дней до обнаружения трупа Ющинского он играл с Ющинским в усадьбе завода Зайцева, но за ними погнался Мендель Бейлис, и они разбежались. Кроме того, Василий Чеберяков показал, что однажды, за неделю приблизительно до того дня, когда был найден труп Ющинского, Женя, придя домой из усадьбы Зайцева, рассказывал ему, что к Бейлису приехали два каких-то еврея в необычных костюмах. Этих евреев Женя видел молящимися. Сейчас же после того, когда стало известно об обнаружении трупа Ющинского, евреи те, как сообщил Женя, оставили квартиру Бейлиса. (Л. д. 287 — т. III.)

Допросить Женю Чеберякова относительно виденных им в квартире Бейлиса двух евреев не представлялось возможным, так как эти сведения были получены судебным следователем уже после смерти Жени, внезапно заболевшего дизентерией и умершего 8 августа 1911 года. Сестра же Жени 9-летняя Людмила подтвердила на следствии рассказ его об упомянутых евреях. По ее словам, она и Женя отправились за молоком к Бейлису, увидели в квартире его двух евреев, которых очень испугались. Она заметила, что на одном из них была черная накидка и высокая шляпа из черной материи на голове. Кроме того, Людмила Чеберякова показала судебному следователю, что Андрюшу Ющинского она видела в последний раз за неделю до обнаружения его трупа. Ющинский пришел тогда к ним в 8 часов утра и пригласил Женю отправиться в усадьбу завода Зайцева кататься на "мяле" (сооружение для растирания глины). С Ющинским и Женей пошла также она, Людмила, ее младшая сестра Валентина и несколько знакомых детей, из которых она помнит Евдокию Наконечную. Проникнув в усадьбу завода через дыру в заборе, они стали кататься на "мяле", как вдруг увидели, что к ним бежит Мендель Бейлис с двумя евреями. Они, дети, соскочив с "мяла", бросились убегать. Ей, Людмиле, и тем детям, которые находились ближе к забору, удалось скрыться. Ющинский же и Женя были настигнуты и схвачены Бейлисом. Однако Женя как-то вывернулся и также убежал а Ющинского, как она заметила, Бейлис тащил за руку по направлению к заводской печи. Сестра ее Валя, которая не могла так быстро бежать, как она, Людмила, и потому дольше пробыла в усадьбе Зайцева, передавала ей, что видела, как Ющинского потащил к печи Бейлис, а также те два еврея, которые вместе с ним гнались за мальчиками. (Л. д. 263 — т. II; 13 — т. V.)

Евдокия Наконечная, заявляя, что она неоднократно каталась на "мяле" с другими детьми и, между прочим, с Ющинским и что на них часто кричали тогда заводские рабочие, показала, что она не помнит случая, чтобы их согнал с "мяла" Бейлис. (Л. д. 19 — т. V.)

Валентина Чеберякова осталась на следствии недопрошенной. Заболев внезапно почти одновременно с Женей дизентерией, она также умерла через несколько дней после смерти брата. (Л. д. 271, 273об., 276 — т. II.)

Данные Менделем Бейлисом на следствии объяснения сводятся к тому, что ни Андрюши Ющинского, ни Жени Чеберякова он не знал, с матерью же последнего был знаком. Он служил приказчиком на заводе Зайцева, и иногда приходилось ему выгонять из усадьбы завода мальчиков, которые затевали там игры. Евреи в необычных костюмах к нему не приезжали. Отец его был хасидом, однако сам он человек нерелигиозный и работает по субботам. Лет пять тому назад он ездил из Киева в имение Зайцева наблюдать, как пекут "мацу", и затем доставлял ее в Киев, где по поручению Зайцева развозил ее с "пейсаховым" вином родным Зайцева. Письмо на имя жены он передал Казаченко, но не просил его отравить или подкупить кого-либо из свидетелей. Казаченко говорил, что он может помочь ему и передавал, что ему известно из газет о показаниях "Лягушки" и "Фонарщика". Письмо писал от его имени Александр Пухальский, и в этом письме он, Бейлис, хотел попросить жену дать Казаченко деньги за доставку письма, а не на расходы по розыску свидетелей. (Л. д. 160 — т. II; 368 — т. II; 378 — т. V.)

На основании изложенного мещанин города Василькова Киевской губернии Менахиль-Мендель-Тевьев-Бейлис, 39 лет, обвиняется в том, что по предварительному соглашению с другими лицами, с обдуманным заранее намерением, из побуждения религиозного изуверства для обрядовых целей лишить жизни мальчика Андрея Ющинского 12 лет 12 марта 1911 года в городе Киеве, в расположенной по Верхне-Юрковской улице усадьбе кирпичного завода Зайцева, схватил игравшего там с другими детьми названного Ющинского и увлек его в помещение завода, где затем сообщники его, Бейлиса, с ведома его и согласия, связав Ющинскому руки и зажимая ему рот, умертвили его, нанеся ему колющим орудием 47 ран на голове, шее и туловище, причинив поранения мозговой вены, шейных вен, артерии и левого виска, а также поранения твердой мозговой оболочки, печени, правой почки, легких и сердца, каковые повреждения сопровождались тяжкими и продолжительными страданиями, вызвали почти полное обескровление тела Ющинского, т.е. обвиняется в преступлении, предусмотренном п. 13 и 2 1453-й ст. Улож. о наказаниях.

Вследствие этого и согласно 201-й ст. Устава уголовного суда мещанин Менахиль-Мендель-Тевьев-Бейлис подлежит суду Киевского окружного суда с участием присяжных заседателей.


 

В.В. РОЗАНОВ

Жертвенный убой *1

*1 Печатается по: Жертвенный убой: (Что мне случилось увидеть). //Розанов В.В. Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови. Париж, 1929. -

Мне однажды пришлось присутствовать на еврейской бойне и видеть убой скота по правилам еврейского ритуала. Передаю голый факт во всей его наготе.

Случилось это так.

Лет шесть тому назад я, связанный службою, проживал в крупном центре Юго-Западного края, на три четверти населенном евреями.

Во время частых загородных прогулок мое внимание привлекло странного вида здание с длинными фабричного типа корпусами, обнесенными высоким плотным частоколом, каким принято обносить остроги и места заключения. Вскоре я узнал, что это городская бойня и бездействующий альбуминный завод. Интересуясь вопросами городского благоустройства и будучи знаком с постановкой столичных боен, я решил осмотреть местную городскую бойню, совершенно упустив из виду, что город населен преимущественно евреями, что вся торговля находится в руках евреев, а следовательно, и городская бойня должна быть еврейской.

Еврей-привратник на мой вопрос: "Можно ли осмотреть бойню?", замялся и, по-видимому, намеревался обратиться к авторитету своего начальства в небольшом флигельке у ворот. В это время из флигелька выскочил юркий, свирепого вида еврей и набросился на привратника. Понимая несколько еврейский жаргон, я мог разобрать следующую фразу: "Что же ты долго разговариваешь? Ты видишь, что это не еврей. Ведь тебе приказано пропускать только одних евреев".

"В таком случае надо будет во что бы то ни стало проникнуть на бойню", — подумал я и решил продолжать прогулку. Возвращаясь домой опять мимо бойни, я заметил, что привратника сменили, и решил вторично попытать счастья. Для большей убедительности я заявил привратнику, что я причастен к ветеринарному надзору, что мне по делу необходимо пройти в контору, ввиду чего я прошу провести меня в контору.

Привратник помялся, но затем объяснил, как мне пройти... Старика еврея во флигеле, по-видимому, не оказалось, и я благополучно добрался до конторы. В конторе меня встретил интеллигентного вида еврей. Я отрекомендовался ветеринаром, не называя, впрочем, фамилии, и просил провести меня на бойню.

Заведующий начал подробно распространяться об устройстве бойни, при которой имеются бездействующий альбуминный завод, водопровод и также все новейшие приспособления. Наконец, заведующий начал сообщать, откуда преимущественно доставляют скот, какой породы, в каком количестве и пр. Когда я перебил его и вторично попросил провести на бойню, он после короткой паузы заявил мне, что провести на бойню не может. Впрочем, так как меня "интересует техническая часть дела", то, пожалуй, он "может показать мне разделку мяса".

В это время заведующего вызвали, и, уходя, он крикнул мне: "Сейчас пришлю вам провожатого". Я решил, что проводника дожидаться не следует, так как он, очевидно, покажет мне лишь то, что меня не интересует. Без особых приключений мне удалось добраться до помещения бойни. Она представляла ряд длинных каменных сараев, в которых происходила разделка мясных туш. Единственное, что бросилось в глаза, это крайне антисанитарное состояние помещения. Один из рабочих объяснил мне, что убой уже кончен, что лишь в последнем корпусе оканчивают убой телят и мелкого скота. Вот в этом-то помещении я увидел наконец интересовавшую меня картину убоя скота по еврейскому обряду.

Прежде всего бросилось в глаза то, что я вижу не убой скота, а какое-то таинство, священнодействие, какое-то библейское жертвоприношение. Передо мной были не просто мясники, а священнослужители, роли которых были, по-видимому, строго распределены. Главная роль принадлежала резнику, вооруженному колющим орудием; ему при этом помогали целый ряд других прислужников: одни держали убойный скот, поддерживая его в стоячем положении *1, другие наклоняли голову *2 и зажимали рот жертвенному животному *3.

*1 Животное должно стоять. Зачем? Зачем при длительном убое, немоментальном? При его "процедуре", "церемонии"? "Душа" убоя евреев — это страдание: и нельзя не подумать, что "стояние" жертвы входит в идею ее истомы. "Жертва" должна была непременно "томиться", как терафим в масле. Всякий, кто испытывал общую слабость (внезапные заболевания), знает, до чего хочется "лечь", "прилечь", "отдохнуть". Выемка же крови через постепенные уколы должна производить страшное истощение жертвы, безумное бессилие, изнемогание. "Почти вся кровь вышла"... "Дайте лечь", "ноги не держат", "не стою", "падаю"... "Стой!" — и (механически), не давая согнуться коленям, помощники главного резника (могеля) устраивали искусственное и принудительное стояние ребенку — ягненку ("передние руки"). Заметим, что во время убоя они, как бы обнимая ("держать"), усиленно чувствовали ягненка и ярче обычного времени сознавали, что в их руках дрожит коровий ребенок, коровий "мальчишка" ("Руки, руки, руки!").
*2 Параллель — в "жертвоприношении в Иерусалимском храме": голова (с шеею) закалаемого животного должна быть повернута на юг, а лицо его должно быть повернуто на запад. Явно раз при убое скота ему "держать голову", то это именно для того, чтобы придать голове не подлежащее случаю или переменам положение; и не сомневаюсь — убой происходит с соблюдением всех, какие можно сохранить, подробностей храмового иерусалимского культа и обряда.
*3 Жертвоприношение должно быть торжественным и тихим. "В церкви не шумят, не кричат, даже не разговаривают". И блеяние, крики животных были исключены. Но сюда входила и облизываемая евреями "тоска"... Крик, голос, подача голоса, "позову родимую матушку" (даже у теленка) страшно облегчает страдание. Евреи тут-то и сказали: "Стоп, ни звука!" То-то их фарисейский принцип: "Не вари козленка в молоке его матери" и "Мы вообще гуманны"... Как они "гуманны", мы узнаем, когда попадем в их власть. Тут они нас "усадят в кадушки с маслом". Одна в высшей степени образованная свидетельница (заграничное образование) передавала мне, что однажды была свидетельницей редкого зрелища, когда евреи в случившейся ссоре с молдаванами на базаре не бежали, а вступили в драку: евреи вдруг и разом с визжанием кинулись на мужиков и начали их кусать и царапать (не колотить кулаками, не поборать) с таким неистовством, что "я почувствовала испуг, ужас, смятение. У меня потемнело в глазах от страха". Вмешалась полиция и разогнала. На экскурсии гимназистки-еврейки чуть не побросали за борт парохода русских (меньшинство), и мне дочь с (девичьим) смехом (без гнева) передавала: "Меня они прижали в угол, и знаешь, папа, чуть нас не столкнули в воду". Это еврейки-гимназистки на экскурсии увидели впервые в "местечке" бедных ребятишек-евреев. Русские не сказали ни единого слова подругам и вообще были совершенно невинны... Дочь нисколько не жаловалась на подруг, даже не имела ни капли гнева, а лишь недоумение. И рассказала лишь года через полтора.

Третьи собирали кровь в жертвенные сосуды и выливали ее на пол при чтении установленных молитв; наконец, четвертые держали священные книги, по которым читались молитвы и производилось ритуальное священнодействие. Наконец, были и просто мясники, которым передавался битый скот по окончании ритуала. На обязанности последних лежало сдирание шкур и разделка мяса.

Убой скота поражал чрезвычайной жестокостью и изуверством. Жертвенному животному слегка ослабляли путы, давая возможность стоять на ногах; в этом положении его все время поддерживали трое прислужников, не давая упасть, когда оно ослабевало от потери крови. При этом резник, вооруженный в одной руке длинным — в пол-аршина ножом с узким лезвием, заостренным на конце, и в другой руке длинным, вершков шести, шилом спокойно, медленно, рассчитанно наносил животному глубокие колющие раны, действуя попеременно названными орудиями.

При этом каждый удар проверялся по книге, которую мальчик держал раскрытою перед резником; каждый удар сопровождался установленными молитвами, которые произносил резник *1.

*1 Поразительно. Форменное жертвоприношение. Даже зная, что убой "ритуален" по правилам и методу, невозможно, однако, было предположить этих деталей и всегда этого поистине ужасного образа. Да, это поистине "религия ужаса"; да, это, конечно, "Молох". Кто тиранит таракана, отрывая ножку за ножкой, кто станет у живой курицы выщипывать перья — беги его, человек. Он когда-нибудь доберется и до тебя. -

Первые удары производились в голову животному, затем в шею, наконец, подмышки и в бок. Сколько именно наносилось ударов — я не запомнил, но очевидно было, что количество ударов было одно и то же при каждом убое; при этом удары наносились в определенных порядке и местах, и даже форма ран, вероятно, имела какое-нибудь значение символическое, так как одни раны наносились ножом, другие же — шилом; причем все раны были колотые, так как резник, что называется, "шпынял" животное, которое вздрагивало, пробовало вырваться, пыталось мычать, но оно было бессильно: ноги были связаны, кроме того, его плотно держали трое дюжих прислужников, четвертый же зажимал рот, благодаря чему получались лишь глухие, задушенные хрипящие звуки *1.

Каждый удар резника сопровождался струйкой крови, причем из одних ран она слегка сочилась, тогда как из других она давала целый фонтан алой крови, брызгавшей в лицо *2, на руки и платье резника и прислужников. Одновременно с ударами ножа один из прислужников подставлял к ранам священный сосуд *3, куда стекала кровь животного.

При этом прислужники, державшие животное, мяли и растирали бока, по-видимому, с целью усилить потоки крови. После нанесения описанных ран наступала пауза, во время которой кровь собиралась в сосуды и при установленных молитвах выливалась на пол, покрывая его целыми лужами *4; затем, когда животное с трудом удерживалось на ногах и оказывалось в достаточной мере обескровленным, его быстро приподнимали, клали на спину, вытягивали голову, причем резник наносил последний, заключительный удар, перерезая животному горло.

Вот этот последний и был единственным режущим ударом, нанесенным резником жертвенному животному. После этого резник переходил к другому, тогда как убитое животное поступало в распоряжение простых мясников, которые сдирали с него шкуру и приступали к разделке *5 мяса.

*1 Ужас! Ужас! Ужас! Мистический ужас страдания. О, вот что значит "хамитические религии", о которых такие вялые, такие "травоядные" слова мы читаем и учебниках и жалких "обзорах" по истории религий...
*2 Просто облизываются, это-то чувствуется. Так "облизывались" Герценштейн, Иоллос и Тан, толкая крестьян на дворянские усадьбы при отсутствии воинской защиты. Милые и добродетельные "человеколюбцы" и "наши сограждане"...
*3 Конечно, это храмовое, древнее жертвоприношение. Смотри о приставлении сосуда к горлу птиц, после того как священник ногтем прорезал "против затылка" головку горлице, перерезал артерии и вены, но не отделяя вполне головы. И птичек-то выбрали самых кротких — голубей, горлинок... Все "Ющинский", везде "Ющинский"... "Дай-те нам не вора, не разбойника, не хулигана — не взрослого даже дайте, а первую и лучшую невинность свою; ее-то мы и разопнем. О как понятен Ииус и Его Крестная смерть! Поистине то был последний укол сатанинского культа их. И как хорошо, что Он раздавил этот чудовищный культ, поистине "смертию смерть поправ".
*4 В одном месте Талмуда (много лет назад) я прочел, что пол Иерусалимского храма заливался кровью так, что кровь доставала священникам "по щиколки", и они должны были осторожно нести облачения, дабы не запачкать их в крови.
*5 Подозреваю, что и разделка не совсем проста, а была в древности и является теперь в своем роде "магическим" разъятием на части "и органы", из коих каждая ведь часть ясно "говорит собою", "и говорит именно евреям", имеющим ключ к смыслу каждой "жилки", и "почечки", и "печени", и "тука"... Уверен, это все далеко не "просто"... -

Производился ли убой крупного скота тем же способом или же с какими-либо отступлениями — судить не могу, потому что при мне производился убой овец, телят и годовалых бычков. Вот каково было зрелище еврейского жертвоприношения; говорю "жертвоприношения", так как другого, более подходящего слова не могу подобрать для всего виденного, потому что, очевидно, передо мною производился не простой убой скота, а совершалось священнодействие, жестокое — не сокращавшее, а, наоборот, удлинявшее мучение. При этом по известным правилам, с установленными молитвами, на некоторых резниках надет был белый молитвенный плат с черными полосами, который надевают раввины в синагогах. *1

На одном из окон лежали такой же плат, два жертвенных сосуда и скрижали, которые при помощи ремней каждый еврей наматывает на руку во время молитвы. Наконец, вид резника, бормочущего молитвы, и прислужников не оставлял ни малейшего сомнения. Все лица были какие-то жестокие, сосредоточенные *2, фанатически настроенные. Даже посторонние евреи, мясоторговцы и приказчики, стоявшие во дворе, ожидавшие окончания убоя, даже они были странно сосредоточенны *3. Среди них не слышно было обычной суеты и бойкого еврейского жаргона, они стояли молча *4, молитвенно настроенные.

*1 Ну вот, это талесы, в которых молятся. Рассказ автора тем более драгоценен и свеж, тем более практичен и точен, что ему "не подсказывало" ничего какое бы то ни было знание юдаизма, даже "талесов", и что в них одеваются не "раввины" а вообще все евреи при молитве.
*2 Вот-вот! "Молитва" в храме. А как суть-то "молитвы" и "храмы" угрюмы, страшны, то таковы и лица у "молящихся в талесах". Взглянуть бы на рысь, когда она припала к шее лося и пьет кровь: лицо, вероятно, "угрюмое и сосредоточенное".
*3 О, как это важно! Ведь это "Высшая академия юдаизма", и тут даже "сторожа" и "невежды" благоговеют.
*4 О-о! Страшно важно. Действительно евреи в вечном говоре — "трещотки". Что же тут замолчали? "Душа (через жертву и даже одно зрение ее) соединяется с Богом Израилевым". -

Будучи утомлен и подавлен всем видом мучений и массою крови, какой-то жестокостью ненужной, но желая все же до конца досмотреть убой скота, я облокотился о притолоку двери и невольным движением приподнял шляпу. Этого было достаточно для того, чтобы меня окончательно выдать. По-видимому, ко мне давно присматривались, но последнее мое движение являлось прямым оскорблением таинства, так как все участники, а также посторонние зрители ритуала все время оставались в шапках, с покрытыми головами.

Ко мне немедленно подскочили два еврея, назойливо повторяя один и тот же непонятный для меня вопрос. Очевидно, это был известный каждому еврею пароль, на который я также должен был ответить установленным же лозунгом.

Мое молчание вызвало невообразимый гвалт. Резники и прислужники побросали скот и бросились в мою сторону. Из других отделений также выбежали и присоединились к толпе, которая оттеснила меня во двор, где я моментально был окружен.

Толпа галдела, настроение было, несомненно, угрожающее, судя по отдельным восклицаниям, тем более что у резников в руках оставались ножи, а у некоторых прислужников появились камни.

В это время из одного из отделений вышел интеллигентного вида представительный еврей, авторитету которого толпа беспрекословно подчинялась, из чего я заключаю, что это должен был быть главный резник — лицо несомненно священное в глазах евреев. Он окликнул толпу и заставил ее замолчать. Когда толпа расступилась, он вплотную подошел ко мне и грубо крикнул, обращаясь на "ты": "Как смел ты взойти сюда? Ведь ты знаешь, что по нашему закону запрещено присутствовать при убое лицам посторонним". Я по возможности спокойно возразил: "Я ветеринарный врач, причастен к ветеринарному надзору и прошел сюда по своим обязанностям, ввиду чего прошу вас говорить со мной другим тоном". Мои слова произвели заметное впечатление как на резника, так и на окружающих. Резник вежливо, обращаясь на "вы", но тоном, не терпящим возражения, заявил мне: "Советую вам немедленно удалиться и не говорить никому о виденном". *1

*1 Тут-то, зрю я духом, и причина надписи в иерусалимском храме: "Кто переступит дальше за эту черту — пусть пеняет на себя, ибо последует смерть". Степень ужаса настоящего иудейского жертвоприношения, "по всей форме", иногда с тысячами убитых в один день животных, должна была во всяком третьем и незаинтересованном человеке вызвать такой ужас и негодование, что... стены Иерусалима затрещали бы гораздо раньше еще Веспасиана... Держа в тайне внутренность храма, они оберегали "я" свое среди народов, ибо народы, люди единым духом и единою мышцею разнесли бы по клокам воистину демоническое (с точки зрения общечеловеческой) гнездо невероятных мук и боли.. -

"Вы видите, как возбуждена толпа, я не в силах удержать ее и не ручаюсь за последствия, если только вы сию же минуту не покинете бойню".

Мне осталось только последовать его совету.

Толпа очень неохотно, по оклику резника, расступилась — и я по возможности медленно, не теряя самообладания, направился к выходу. Когда я отошел несколько шагов, вдогонку полетели камни, звонко ударяясь о забор, и я не ручаюсь за то, что они не разбили бы мой череп, если бы не присутствие старшего резника и не находчивость и самообладание, которые не раз выручали меня в жизни. Уже приближаясь к воротам, у меня мелькнула мысль: "А что, если меня остановят и потребуют предъявить документы?" И эта мысль заставила меня против воли ускорить шаги.

Только за воротами я облегченно вздохнул, почувствовав, что избегнул очень и очень серьезной опасности. Взглянув на часы, я поражен был тем, как было еще рано. Вероятно, судя по времени, я пробыл не более часа, так как убой каждого животного длился 10-15 минут, тогда как время, проведенное на бойне, казалось мне вечностью. Вот то, что я видел на еврейской бойне, вот та картина, которая не может изгладиться из тайников моего мозга,- картина какого-то ужаса, какой-то великой, скрытой для меня тайны, какой-то наполовину разгаданной загадки, которую я не хотел, боялся разгадать до конца. Я всеми силами старался если не забыть, то отодвинуть подальше в моей памяти картину кровавого ужаса, и это мне отчасти удалось.

Со временем она потускнела, заслонена была другими событиями и впечатлениями, и я бережно носил ее, боясь подойти к ней, не умея объяснить ее себе во всей ее полноте и совокупности.

Ужасная картина убиения Андрюши Ющинского, которую обнаружила экспертиза профессоров Косоротова и Сикорского, ударила мне в голову. Для меня эта картина вдвойне ужасна: я уже ее видел. Да, я видел это зверское убийство. Видел его собственными глазами на еврейской бойне. Для меня это не новость, и если меня что угнетает, так это то, что я молчал. Если Толстой при извещении о смертной казни — даже преступника — восклицал: "Не могу молчать!", то как же я, непосредственный свидетель и очевидец, — так долго молчал?

Почему я не кричал: "Караул", не орал, не визжал от боли? Ведь мелькало же у меня сознание, что я видел не бойню, а таинство, древнее кровавое жертвоприношение, полное леденящего ужаса. Ведь недаром же в меня полетели камни, недаром я видел ножи в руках резников. Недаром же я был близок, и, может быть, очень близок, к роковому исходу. Ведь я осквернил храм. Я облокотился о притолоку храма, тогда как в нем могли присутствовать лишь причастные ритуалу левиты и священнослужители. Остальные же евреи почтительно стояли в отдалении.

Наконец, я вдвойне оскорбил их таинство, их ритуал, сняв головной убор.

Но почему же я вторично молчал во время процесса! Ведь передо мной уже была эта кровавая картина, ведь для меня не могло быть сомнения в ритуале. Ведь передо мною все время, как тень Банко, стояла кровавая тень милого, дорогого мне Андрюши.

Ведь это же знакомый нам с детства образ отрока-мученика, ведь это второй Дмитрий-Царевич, окровавленная рубашечка которого висит в Московском Кремле, у крошечной раки, где теплятся лампады, куда стекается Святая Русь.

Да, прав, тысячу раз прав защитник Андрюши, говоря: "Одинокий, беспомощный, в смертельном ужасе и отчаянии принял Андрюша Ющинский мученическую кончину. Он, вероятно, даже плакать не мог, когда один злодей зажимал ему рот, а другой наносил удары в череп и в мозг..." Да, это было именно так, это психологически верно, я этому был зритель, непосредственный свидетель, и если я молчал — так, каюсь, потому, что я был слишком уверен, что Бейлис будет обвинен, что беспримерное преступление получит возмездие, что присяжным будет поставлен вопрос о ритуале во всей его полноте и совокупности, что не будет маскировки, трусости, не будет места для временного хотя бы торжества еврейства.

Да, убийство Андрюши, вероятно, было еще более сложным и леденящим кровь ритуалом, чем тот, при котором я присутствовал; ведь Андрюше нанесено было 47 ран, тогда как при мне жертвенному животному наносилось всего несколько ран — 10-15, может быть как раз роковое число тринадцать, но, повторяю, я не считал количества ран и говорю приблизительно. Зато характер и расположение ранений совершенно одинаковы: сперва шли удары в голову, затем в шею и в плечо животному; одни из них дали маленькие струйки, тогда как раны в шею дали фонтан крови; это я отчетливо помню, так как струя алой крови залила руки, платье резника, который не успел отстраниться. Только мальчик успел отдернуть священную книгу, которую все время держал раскрытою перед резником, затем наступила пауза, несомненно короткая, но она казалась мне вечностью — в этот промежуток времени вытачивалась кровь. Она собиралась в сосуды, которые мальчик подставлял к ранам. В это же время животному вытягивали голову и с силой зажимали рот, оно не могло мычать, оно издавало только сдавленные хрипящие звуки. Оно билось, вздрагивало конвульсивно, но его достаточно плотно держали прислужники.

Но ведь это как раз то, что устанавливает судебная экспертиза в деле Ющинского: "Мальчику зажимали рот, чтобы он не кричал, а также чтобы усилить кровотечение. Он оставался в сознании, он сопротивлялся. Остались ссадины на губах, на лице и на боку".

Вот как погибало маленькое человекообразное животное. Вот она, жертвенная смерть христиан, с замкнутым ртом, подобно скоту. Да, так мученически умирал, по словам профессора Павлова, "молодой человек, господин Ющинский от забавных, смехотворных уколов".

Но что с несомненной точностью устанавливает экспертиза — это паузу, перерыв, последовавший вслед за нанесением шейных, обильных кровоизлиянием ран. Да, эта пауза, несомненно, была — она соответствует моменту вытачивания и собирания крови. Но вот подробность, совершенно пропущенная, не замеченная экспертизой и которая ясно, отчетливо запечатлелась в моей памяти. В то время как животному вытягивал голову и плотно зажимал рот один из прислужников, трое других усиленно мяли бока и растирали животное, очевидно с целью усилить кровотечение. По аналогии я допускаю, что то же самое проделывали с Андрюшей. Очевидно, и ему усиленно мяли, надавливали на ребра и растирали тело с целью усилить кровотечение, но эта операция, этот "массаж" не оставляет вещественных следов — вот, вероятно, почему это осталось незафиксированным судебной экспертизой, которая констатировала лишь ссадину на боку, не придав ей, очевидно, должного значения.

По мере истечения крови животное ослабевало, причем его поддерживали прислужники в стоячем положении. Это опять то, что констатирует профессор Сикорский, говоря: "Мальчик ослабел от ужаса и отчаяния и склонился на руки убийц".

Затем, когда животное было достаточно обескровлено, кровь, собранная в сосуды, вылита была на пол при чтении молитв. Еще подробность: кровь на полу стояла целыми лужами, причем резники и прислужники оставались буквально по щиколотку в крови. Вероятно, так требовал кровавый еврейский ритуал, и только по окончании его кровь спускалась, что я, проходя, видел в одном из отделений, где был уже окончен убой.

Затем, по окончании паузы, следовали дальнейшие, также рассчитанные, спокойные удары, прерывающиеся чтением молитв. Эти уколы давали очень мало крови или вовсе не давали ее. Колющие удары наносились в плечи, под мышки и в бок животного.

Наносятся ли они в сердце — или прямо в бок животному — установить не могу. Но вот некоторое различие от ритуала, описанного экспертами: животное по нанесении названных уколов переворачивается, кладется на спину, причем ему наносится последний, заключительный удар, которым перерезают горло животному. Было ли проделано что-либо подобное с Андрюшей — не установлено. Не сомневаюсь в том, что в том и другом случае у ритуала есть свои особенности, которые я объясняю себе тем, что над Андрюшей совершен был более сложный ритуал, в лице его была принесена более сложная жертва, над ним совершено, быть может, вроде нашего архиерейского богослужения, которое приноравливалось к торжественному моменту освящения еврейской молельни. Виденный же мною ритуал был более элементарный, простой ежедневной жертвой — нечто вроде нашей обыкновенной литургии, проскомидии. Еще подробность: враги ритуальной версии указывают на то, что при еврейском убое скота якобы наносятся режущие раны, тогда как судебная экспертиза установила на теле Андрюши исключительно колющие. Я полагаю, что это не более как наглое вранье, рассчитанное на незнание, на полную неосведомленность нашу о том, как производится ритуальный убой скота на еврейских бойнях; и против этой лжи я, как свидетель и очевидец убоя, протестую и опять повторяю: у резников я видел в руках два орудия — узкий длинный нож и шило, и этими-то двумя орудиями попеременно наносились колющие удары. Резник колол и "шпынял" животное. При этом, вероятно, и форма укола, форма самой раны имела какое-нибудь символическое значение, так как одни удары наносились острием ножа, другие же — шилом. Лишь последний, заключительный удар, которым перерезывалось горло животного, был режущий. Вероятно, это была та горловая рана, через которую, по мнению евреев, выходит душа.

Наконец, враги ритуальной версии указывают на целый ряд ненужных, якобы бессмысленных ударов, нанесенных Андрюше. Указывалось, например, на "бессмысленные" раны под мышками; это утверждение опять рассчитано на наше невежество, на полное незнание еврейских обычаев. По этому поводу я припоминаю следующее: однажды, проживая в черте оседлости, я попал в деревенскую глушь, где поневоле мне пришлось временно устроиться в еврейской корчме, которую содержала очень зажиточная и патриархальная еврейская семья местного лесопромышленника. Долгое время хозяйка уговаривала меня у них столоваться еврейским кошерным столом; в конце концов, я принужден был сдаться на доводы хозяйки. При этом хозяйка, уговаривая меня, объясняла, что все отличие их птицы и мяса — в том, что оно "обескровлено", а главное — "перерезаны сухожилия под мышками у животных, у птиц же — на ногах и под крыльями". Это, по мнению хозяйки, имеет глубокий религиозный смысл в глазах евреев, "делая мясо чистым" и годным для пищи, тогда как "животное с неперерезанными сухожилиями считается нечистым"; при этом она добавила, что "раны эти может наносить только резник" каким-то особым орудием, причем раны "должны быть рваные".

По вышеизложенным соображениям я остаюсь при том твердом и обоснованном убеждении, что в лице Андрюши Ющинского мы должны видеть, безусловно, жертву ритуала и еврейского фанатизма. Не подлежит сомнению, что это должен быть ритуал более сложный, более квалифицированный, нежели обыкновенный ритуал, по правилам которого ежедневно производится убой скота и приносится ежедневная кровавая жертва. Кстати, вот причина, почему евреи так широко раскрывают двери синагоги. Так охотно, иногда демонстративно зазывают к себе, как бы говоря: "Смотрите, вот как мы молимся, вот наш храм, наше богослужение — видите, у нас нет тайны". Это ложь, тонкая ложь: нам показывают не храм и не богослужение. Синагога не есть храм — это только школа, молитвенный дом, религиозный дом, религиозный клуб, доступный всем желающим. Раввин не есть священник, нет — это только учитель, избранный обществом; храма у евреев нет; он был в Иерусалиме, и он разрушен. Как в библейские времена, так и теперь храм заменяется скинией. В скинии совершаются ежедневные жертвоприношения. Эти жертвоприношения может совершить только резник — лицо духовное, соответствующее нашему священнику. Ему помогают прислужники — левиты. Я их также видел на бойне — они соответствуют нашим дьячкам и причетникам, которые несомненно подразделяются у них на несколько разрядов. Вот в этот-то храм-скинию нас и не пускают и не впускают даже простых евреев. Доступ туда разрешен только священнослужителям, простые же смертные могут быть лишь зрителями и стоять в отдалении — это я также видел на бойне. Если вы проникнете в их тайну — вам грозят местью, вас готовы побить камнями, и если вас что может спасти, так это общественное положение и, быть может, случайные обстоятельства — это я также на себе испытал.

Но мне могут возразить: но ведь внешность бойни не соответствует внешности древней скинии. Да, это правда. Но я объясняю себе это тем, что еврейство не желает привлекать к себе слишком зоркое внимание. Оно готово поступиться мелочами внешней конструкции, готово идти на отступления, чтобы ценою их купить тайну ритуала во всей его библейской неприкосновенности.

В заключение не могу не сказать: как же мы мало знаем еврейство и евреев! Мы ведь совсем их не знаем. Как они умело скрывают под фиговым листом невинности силу громадную, мировую силу, с которой с каждым годом приходится все больше и больше считаться.


 

Служба св. мученику Андрею Киевскому.

(поется купно с Триодию) *1

*1 Печатается по материалам архива Свято-Троицкого монастыря (Джорданвилль, США). -

На "Господи, воззвах" стихиры Триоди 3 и святому 3, глас 2:

Стекается прочее соборище законопреступных/ да отрока неповиннаго смерти предаст/ о беззаконных, о неверных,/ како кровию Владыки всяческих не насытилася,/ но и на рабех. Его беззаконие продолжиша/ мы же страданием Андреевым умилившеся вопием:/ Господи долготерпеливо, слава Тебе.

Стекается прочее любомятежных собрание,/ гласом велиим вопиет/ кровоядных убийц оправдати тщится/ противу власти благовернаго Царя вопиет/ О правосудия притворнаго!/ О человеколюбия льстивато!/ Как убийцу милующе/ всю землю Русскую послежде кровию неповинных обагриша,/ но нам во спасение быша страдания их/ вопиющих непрестанно:/ Господи долготерпеливо, слава Тебе.

Стекается прочее верных собрание/ ко гробу твоему, страдальче Андрее,/ слезы и молитвы приносяще/ и благодать во благовременную помощь приемлюще,/ ты бо долготерпению нас научаеши/ и от бесов видимых и невидимых покрываеши поющих:/ Господи, слава Тебе.

СЛАВА, гл. 8

Како по достоянию воспети возможем/ честная страдания твоя, блаженне Андрее,/ телесе всего прободение,/ и всея крови истощание,/ яже терпеливно подъял еси,/ во еже сердцам нашим одебелевшим/ умилитися и подвижитися/ за Веру, Царя и Отечество стати добре,/ обаче нечувствием недугующе/ христоборцем прочее беззаконновати попустихом/ и се православнаго отечества лишеннии/ у поруганных святынь наших вопием:/ Господи, молитвами мученика Андрея помилуй нас.

ТРОПАРЬ, глас 1

Болезньми странноужасными младенца Андрея,/ имиже в подражание страстей Твоих пострада,/ умолен, Господи, буди/ и злочестие низложи строптивых богоборцев,/ Тя пригвоздивших и отрока Твоего иглами пробождших/ верныя же Твоя во египетскую работу пленивших/ от тех свирепства покрый нас, Владыко,/ и чад наших от скверноубийства защити, молимся.

КАНОН, глас 4.

ПЕСНЬ 1. Поразивый Египта и фараона мучителя погрузивый в мори, люди спасл ести из работы, моисейски поющия песнь победную яко прославися.

Песнь во умилении Господеви воспоем, иже в мученике Своем славно прославися, нас же к покаянию и пению бодренному подвизает.

Рече враг: гнав постигну, разделю корысти Царства Русскаго, первее же убию мечем моим отрока их пред очима их, нападет на них страх и трепет пред линем дерзости моея, тогда господствовати будет рука моя.

Скверноубийство новое совершиша, иже древле в Чермнем мори спасенных отроцы, кровию неповинною детскою, трепет навести на верныя потщашася, якоже отцы их древле кровию Владычнею себе самех заклинаху.

Богородичен: Боязливостью и нечувствием согрешихом, но подаждь нам Владычице паче Сына Твоего убоятися, величием же мышцы Его распеншия древле...

О, како неправедно страждеши, отроче, от сонмища лукаваго, утверждая наша сердца во уповании на Господа, Иже мертвит за беззакония и живит сокрушенныя и умиленным сердцем кающийся.

Несть свят, яко Господь, несть праведен паче Его, Иже скверноубийство беззаконным попустивый, Андрея же неповиннаго страдальца на Небесах венчавый таинственным и всеправедным смотрением Своим.

Не хвалитеся и не глаголите высокая в гордыни вашей, законопреступницы, на законе почивати мнящийся, по закону отца вашего жертвы ему человеческия приносите, но взыщет Законодавец истинный кровь Андрееву со Авелевой и Захарииной вкупе от рода сего.

Богородичен: Моли за Отечество наше Владычице Сына Твоего, да возставит нам Царство Православное и даст крепость царю нашему, прежде даже не снидет судити концем земли праведен сый.

Седален, гл. 7. Горьким мучением истязуем от сонмища любомятежнаго и строптиваго, кровей истощанием терпеливным небеснаго отечества достигл еси, Андрее, но моли Егоже страсть подражал еси Господа, да чад наших скверноубийства сохранит, нас же в правоверии укрепит и подаст грехов оставление.

Богородичен: Пресвятая Дево, мучеников похвало, младенцем же присная охранительнице, огради чада наша от злобствующих и ищущих кровей неповинных, покрый, заступи и избави заступления человеческа неимущих, к Тебе же поющих усердно. Со младенцы по образу страсти Владычни закланными всемощное за ны вознеси ходатайство.

ПЕСНЬ 4. Услышах Боже слух Твой и убояхся, разумех дела Твоя и ужасохся, Господи, яко Твоего хваления исполнь земля.

Разумех дела Твоя и ужасохся, Господи, како отроку неповинно пострадати попустил есп, за еже сердца окамененныя на покаяние подвигнуты и прелесть христоненавистных мятежник посрамити.

Узреша тело твое прободенно и поболеша людие, вниде трепет в кости наша и смятеся в нас крепость наша, убийцы же твоя, Андрее, ободришася и свидетели похищения твоего умертвиша, да в горший трепет вся приведут.

Изыди, Господи, на спасение людей Твоих, се бо убояхомся страхом вражиим, и насильству кровоядец лютых поработихомся, отрока беззаконно погубити не возбранихом, и се прошением Твоим умалил еси землю нашу и яростию Твоею низложил еси язык наш.

Богородичен: Поспешив помощь, Мати Божия, — всякая душа материя вопиет Ти — помози ми да почию в день скорби моея, сохрани невридимы чада моя, да возвеселюся о Бозе Спасе моем.

ПЕСНЬ 5. Возсияй ми, Господи, свет повелений Твоих, яко к Тебе дух мой утренюет и поет Тя: Ты бо еси Бог наш, и к Тебе прибегаю Царю мира.

Правде научитеся живущий на земли, многословию нечестивых веры не имите, на тело отрока убиеннаго воззрите, кровь бо его на Небо вопиет до последния капли излиянная спасения и вразумления нашего ради.

<...> Мертвии живота не имут видети, нечувствием же боримии како умилятся, кия же врачеве воскресят от сна греховнаго спящия, страданием же твоим, Андрее, вся тако недугующия уврачевал еси.

Богородичен: Навел еси, Господи, гнев Твой на ны и погубил, приложил еси зла славным земли нашея, но виждь во умилении вопиющия: разве Тебе иного не вемы, имя Твое именуем, темже и мир Твой даждь нам Богородицы молитвами вся бо воздал еси нам.

ПЕСНЬ 6. Да не погрузит мене буря водная, ниже пожрет мене глубина, отвержен бо есмь во глубины сердца морскаго зол моих, тем зову яко Иона: да взыдет от тли зол живот мой к Тебе, Боже.

В скорби смертней возопил еси, Андрее, ко Господу и услыша тя, и возведе от тленнаго жительства в небесныя крови, да со всеми страдальцы Христовыми вовеки ликуеши.

Реки злобы обыдоша тя, и волны Христоборства на тебе преидоша, Андрее, како терпел еси телесе всего прободение и крове твоея истощание.

Хранящий суетная и ложная, како разума лишистеся, кровь бо христианскую ядуще, от недуг свобождение прияти мните. О нечестия и безумия! О безчеловечия демонскаго! Милость свою оставили есте, суд же без милости по глаголу Господню вас ожидает.

Богородичен: Со гласом хваления и исповедания пожру Тебе, Господи, яко не утаил еси гроба мученика Андрея от поклонения верных, егоже приими вопияюща к Тебе о нас и прощение подаждь согрешений Богородицы молитвами, Милостиве.

КОНДАК, глас 2 Страдания твоя, Андрее, како воспоим,/ терпению твоему како не дивимся,/ и славу небесную в нюже вниде, како помыслим?/ Кровь бо твою до единыя капли излиял еси/ за искупившаго нас честною Кровию,/ Емуже молися за чтущия память твою верно.

ИКОС

Седмию седмицами ран изъязвлен, кровь младенческую истощил еси, Андрее, обаче не возможе истощити злобы беззаконных кровоядец, пророки избивших, Пророчествованнаго от них распявших, ученики Его от земли истребивших, ныне же в невинных младенцех древнее богоубийство паки обновляющих по гласу пророчу руки имут исполнены крове, вождя своего сына погибели чающе, вся языке поработити хотящаго, темже времене предреченну приспевающу, молим тя, святе с сострадальцы твоими: от козней сих видимых бесов огради вся верно чтущия память твою.

ПЕСНЬ 7. Не предаждь нас до конца имене Твоего ради, и не разори завета Твоего, и не остави милости Твоея от нас, Господи Боже Отец наших препетый вовеки.

Разливашеся древле пламень над пещию мучительскою на лакти четыредесят девять, толикими же ранами покры тело твое злодейственное сонмище, ты же вопити не престал еси: благословен еси Боже отец наших.

Ангел Господень купно с тобою в пещь мучения сниде, да краткою мукою вечныя избегнеши зову щи непрестанно: благословен еси Боже Отец наших.

Предал еси нас, Господи, в руки врагов беззаконных, мерзких отступников.

Богородичен: Ныне возследуем Тебе всем сердцем и боимся и ищем лица Твоего, не посрами нас, Господи, имея молящую за ны скорую заступницу, пречисто Тя Богоматерь.

ПЕСНЬ 8. Всяческая, Владыко, премудростию составил еси, земли же паки утвердил еси, якоже веси дно основанием водрузивый на водах безмерных, тем вси вопием воспевающе: благословите дела Господня непрестанно Господа.

Ликом мученическим сочетался еси, Андрее блаженне, за Христа кровь свою излиявшим, с ними же поеши и превозносиши Господа вовеки.

Пророков сословие яко приснаго тя прият, древле бо прорицаху роду сему строптивому и смерть от него прияша, и ты, Андрее, от роде сего пострадав со пророки поеши и превозносиши Господа вовеки.

Апостолов собранию яко безмолвный свидетель предстанет Андрей в час внегда сести им на двоюнадесяте престолех судити обеманадесяте коленома Израилевыма, да воззрят нань, егоже прободоша за древле на Кресте Прободеннаго сам же страдалец в радость Господа внидет, превозносяще Его вовеки.

Богородичен: По всшествии Своем на Небеса Сын Твой Тя, Богомати, неврежденну соблюде на земли от злобы распенших Его. Ты же ныне Сама Владычице чад наших неповинных покрый от сих кровоядец лютых, да спасении восхвалим Тя вовеки.

ПЕСНЬ 9. Сотвори державу мышцею Своею, низложи бо сильныя со престол, и вознесе смиренныя Бог Израилев, в нихже посети нас Восток с высоты и направил ны есть на путь мира.

Благословен Господь Бог Новаго Израиля посетивый огненным посещением за нечувствие наше и жестокосердие, но Той же сотворит и избавление людем Своим, святых отроков убиенных мотивами, от них Андрей Киеву древнему похвала за нас первейший предстоит молящеся.

Прииди ныне, мучениче блаженне Андрее, верно чтущим тя подаждь спасение от враг наших и из руки всех ненавидящих нас избави.

Ты, отроча, пророк Второго Пришествия Вышняго наречешися, последнюю бо глубину злобы человеческия страданием своим измерил еси, и бездну последнюю нечувствия людскаго испытал еси, быв по смерти в знамение прорекаемо, многим был еси в преткновение, но буди ныне нам на возстание.

Богородичен: Во тьме и сени смертной нам седящим возсияла еси свет Рождества Твоего, Владычице, имже просвети тьму беззаконий и заблуждений наших, на путь мирен ноги наша направи.

МОЛИТВА СВЯТОМУ

О блаженне мучениче Андрее, граду Киеву похвало пресветлая, всему народу Русскому яко мерило совести некое страданием твоим явивыйся! Приими усердное моление наше, над гробом твоим приносимое. Аще и потщашася убийцы твоя имя твое забвению предати, аще и исповедавших подвиг твой вскоре умертвнша, аще и все страдание твое оболгаша и оклеветаша люте, но воистину слово в похвалу тебе приносимое не вяжется ни кровию, ни страхом иудейским... Христовы закланными исповедуем и покаяние о нечувствии отец наших приношаем. Подаждь же нам, страстотерпче блаженне, от страха вражия избавление и ко страждущим от рук христоборцев участие теплое, да не паки рекут кровоядцы в сердцах своих: презреша галилеяне убиеннаго отрока своего, и се свободны есмы убивати и мучити их. Ни, святче, да не пребудем во злобах сих, ниже да порадуются о нас сии беси видимии, но подаждь нам избавление от всех козней их и братии их невидимых. Даруй нам во истинней вере стояние и Церкви нашей укрепление и возращение, младенцы сохрани, юныя у цело мудри, возрастныя же пристыждением твоим вразуми, да вси купно с тобою достигнем пристанища вечнаго, и Венцедавца твоего, о Немже страдал еси, прославим купно со Отцом и Святым Духом вовеки. Аминь.


 

Служба Собору Святых младенцев-мучеников, от жидов за Христа закланных *1

*1 Печатается по: Сергиев Посад, б.г. N9. С.26-28. -

ВЕЧЕР

Блажен муж. На "Господи, воззвах": стихиры, глас 8:

Егда вознеслся еси на Кресте, Слове, абие преста жертва сеновная, завеса церковная раздрася, и во святилищи мерзость запустения воцарися, тогда беззаконное бесослужение начало прият, и был еси, Спасе, Сам первым заклан, предводя все стадо спасающихся, во образ Твой и за имя Твое умученных, ихже память ныне прославим.

Оле нечестия богопротивных, на Владыку Кроткаго руки простерших, ихже не ужасе: ни тьма полуденная, ни трус, ни воскресших явление, ниже самое Владычне восстание, но на горшее паки простирахуся, в беззаконием младенцев заклании, паки страсти Христове ругатися мняху, тии же незлобием агнчим в смерти своей Агнца Божия величаху.

О преславнаго чудесе, како младенцы загражденными усты обличают жестокосердие жидовское, како кровей своих теченьми заграждают потоки беззакония, нас же подвизают ко трезвению, памяти смертней непрестанней и безстрашному истины свидетельству.

Днесь слово Твое, Господи, сбыстся, еже рекл еси женам по Тебе скорбящим: плачите себе и чад ваших, темже зряще Христа в младенцех закланнаго, не престайте плакати, яко да тех кровьми обличится беззаконие тайное.

Слава, глас 1:

Младенцы непорочнии, греховныя скверны отчуждении, ваша чистота нечистых привлече на деяние богомерзкое, еже сами жидове писаша на девственнем пергаменте, в виде письмен и знамений демонских, еже есть точение крове на челех неповинных, вы же, Уязвленному по челу терниями уподобльшеся, в чертог Его светлый внидосте, идеже со дерзновением молитеся о душах наших.

И ныне, глас 1: Всемирную славу, от человек прозябшую и Владыку рождшую, Небесную дверь воспоим, Марию Деву, Безплотных песнь и верных удобрение: Сия бо явися небо и храм Божества Сия, преграждение вражды разрушивши, мир введе и Царствие отверзе; Сию убо имуще веры утверждение, Поборника имамы, из Нея рождшагося Господа. Дерзайте убо, дерзайте, людие Божий, ибо Той победит враги, яко Всесилен.

 

НА СТИХОВНЕ, глас 2

О наследницы избивших пророки, и чад своих в жертву демоном заклавших, чему в вас паче дивимся: нечестию ли или жестокосердию, якоже вопиет к вам Златоустый обличитель, тому ли, яко детей не щадите, или усердию в служении бесовстем, но нам в заступление бяху честныя страдания их, имиже пред Господем дерзновение улучиша.

Стих: Пожроша сыны своя и дщери своя бесовом, и пролияша кровь неповинную, кровь сынов и дщерей.

О наследницы проклятия отцев своих, клятву крове Христовы на себе утвердивше: апостолы убиша, младенцы неповинныя умучиша, такожде и обличившия вас соплеменники ваша, ко Христу зрящия Израильтяны, в них же льсти несть различными муками умертвиша, дополнивше меру отцев ваших, темже пророку внемлите глаголющу: мужие кровей и льсти не преполовят дней своих.

Стих: И убиена бысть земля их кровьми, и осквернися в делех их.

Похоти отца своего хощете творитн, кровоядцы, иже бе лжец и человекоубийца искони, егоже путем следуя, жертву кровавую тщитеся ему приносити, обаче ничтоже успеваете, несущу ему душами мученик обладаю щу, души бо праведных в руце Божией, и не прикоснется их мука.

СЛАВА, глас 6

Скверныя убийства своя, многою лжею прикровенна сотворите, отцем своим Сущаго на Небесех нарицати дерзаете, род сатаноизбранний, но кровь младенец вопиет на вас от земли, якоже древле Авелева, ясно свидетельствуя, яко ваалом и молохом последствуете, на оба колена хромлюще, и присно Духу Святому противящеся, Егоже благодати вернии да не лишимся, трезвящеся на всяк день, и о смерти присно помышляюще.

И НЫНЕ

Богородице, Ты еси лоза истинная, возрастившая нам Плод Живота, Тебе молимся, молимся Владычице с неповинными младенцы, от жидов умученными, спастися душам нашим.

ТРОПАРЬ, глас 5

Агнцы Христовы на заколение влекомы, безглавием веру свидетельствовавше, терпением злобу жидовскую истощисте, излиянием же крове беззаконным Церковь благодатию напаяете, телесами вне градов поверженнии, кровьми же в безвестии пребывши, мощами во храмы Божий паки возвратистеся, душами же Престолу Божию представше, Тому молитеся, незлобивии, жертве беззаконней по всей земли престати.

Та же Сербским новомученником, глас той же:

Благословенна еси Сербская земле, кровьми напоенная новых страстотерпец, младенец за Христа от жидов беззаконно закланных, по образу страсти Христовы муки приимщих, распятых и в ребра прободенных, по челу же иглами лютыми уязвленных, на снедение зверем телесами поверженных, душами же во обители горния преселившихся, идеже со дерзновением молятся о душах наших.

НА УТРЕНЕ

По 1-м стихословии — седален, глас 1

Благословеннии Христовы страдальцы, в нощи из домов отчих лестию изведенныя, мучителем зверонравньш предани бысте, и даже до последния капли кровь свою излиясте, наипаче же славим Своею кровию вас Искупившаго, славим Венчавшаго вашу смерть, славим Подающаго вами верным терпение.

По 2-м стихословии, глас 4

От мира неосквернившеся, и лютыя муки претерпевши, безмолвием крест свой понесли есте, темже сугубыми венцы увязостеся, но молитеся, вернии овчата Христовы, грехов оставление нам даровати.

Псалом избранный мучеником и величание: Величаем вас, страстотерпцы святыя, младенцы-мученицы от жидов беззаконно закланныя, и чтим честная страдания ваша, яже за Христа претерпели есте.

По полиелее — седален, глас 6

Восхвалим днесь полк оружник Христовых, аще и не украсишася брадами и сединами, но мужеством и доблестию паче ратных препоясашася, врага всеконечно низложнша, и велехвальнаго под ногами попраша, егоже и ныне от нас отжените со всеми служители и клевреты его.

ПРОКИМЕН, глас 4

Душа наша, яко птица, избавися от сети ловящих. Стих: Благословен Господь, Иже не даде нас в ловитву зубом их. Евангелие от Луки, зачало 90.

Стихира по Евангелии, глас 6

Не рыдайте нас матери обезчадствованныя, зряще ны, вне градов телесами поверженных, ни единаго места живаго на телесах имущих, ни единыя капли крови сохранших, се бо ныне мы ближе к вам молитвами нашими, и врагом воистину грознии явихомся, углие горящия на главы их незлобием своим собравше, за младенцев страждущих у Бога заступниками являемся, и за вся Христианы предстоим молящеся.

Канон, егоже краегранесие: Крови младенец к Богу вопиют. Глас 4.

ПЕСНЬ 1. Ирмос: Лицы Израильтестии, невлажными стопами понт Чермный и влажную глубину прогнавше, всадники тристаты, враги, видяще в ней погружены, с веселием пояху: поим Богу нашему, яко прославися.

Припев: Святии младенцы-мученицы молите Бога о нас.

Киими песньми святыми воспоим мученики-младенцы, кровьми своими страсть Христову изобразивший, злостраданьми Ему уподобльшиися.

Распят был еси преподобие отче Евстратие во дни страсти Христовы, предводиши ныне полки младенец такожде пострадавших: за Проданнаго от Иуды, проданных; за Поруганнаго от жидов, избиенных; за Распятаго при Пилате, крест приимших; ныне же с Царем царствующих воцарившихся.

Оле жестокосердия Жидовска, оле беззакония, никакоже насыщения имущаго, в коемжде от младенец сих Иисуса паки умертвити непщуя, на Бога собрашася вкупе и на Христа Его, Тойже яко сосуды скудельничи сокрушит у мышления их.

Богородичен: Жезл Ааронов прозябший, иже от Иессея проображаше израстший корень, Тя, Пречистую, цвет миру возсиявшую, Бога воплощенна, Егоже о нас молящи не престай, Приснодево, прибегающих к Тебе.

ПЕСНЬ 3. Ирмос: Яко неплоды роди от язык Церковь, и многое в чадех изнеможе сонмище, чудному Богу нашему возопиим: Свят еси, Господи.

Во всяцем роде и роде отрочата десныя, от первых век, даже и до сего дне, вы, яко начатки естества во Христе обновленнаго, в жертву принесени бысте от жидов беззаконных, но кровьми и страданьми ваши-. ми во исповедании правом укрепите нас.

И гладом, и заточением, и ранами истязаем, кровь твою даже до последния капли источил еси, Гаврииле младенче, темже всем верным от мощей твоих исцеления подаеши, но молися со иже по тебе пострадавшими, прошению праведному от Господа на дела сии беззаконныя быти.

Милосердия от жидов не сподобился прияти ни единаго, пси же милосерднее тех быша, мертвое тело твое стрежаху, дондеже от людей обретеся нетленно, Белостокский страдальче, мы же вмале имя твое забвению не предахом, страха ради иудейска.

Богородичен: Яко носищи на руку, Марие, и от сосцу питаеши Питающаго всякое дыхание, Егоже, Богородице, чтуще, проповедаем: молимся Ему, Чистая, о всех нас.

СЕДАЛЕН, глас 6

Доколе, братие, не прославляем, невинных младенец собор, доколе молчанием Владыку их предаем, доколе моления их за нас отвергаем, идем потщимся, песнь Господеви нову воспети всех от века жидами закланных славяще, яко да в страданиих их страсть Христову видяще, и молитвами их укрепившеся, малодушие далече отвержем, и доброе исповедание засвидетельствуем.

СЛАВА, и ныне

Мати Божия Пречистая, вонми молениям нашим, сохрани от скверноубийства чада наша, и наставив в законе Господни, всех введи в Царствие Сына Твоего.

ПЕСНЬ 4. Ирмос: Услышах Твое, Христе, воистинну преславное, яко безсмертен сын Бог уподобися смертным человеком и пребысть, еже бе, и того ради Твою славлю силу.

Людие пребеззаконнии, како не страшитеся проклятия отец своих, Кровию Христовою вас заклявших, како тщитеся вси по единому причастницы скверноубийства быти, кийждо в свой черед Неповиннаго уязвляюще.

Агнче Христов, непорочный Феодоре, терпением своим обличил еси мучителей суровство, и привел еси вероотступниц на покаяние, из рова погибельна души их извлещи тщася, такожде и нас, малодушных, настави, да плоды покаяния присно Богу приносим.

Доблии страдальцы Трофиме и Феодоре, Велижу граду утверждение бысте, обличителие Христоборных явистеся, беззакония тайну молчанием своим поведосте.

Богородичен: Тебе, Приснодеву и воистинну едину Богородицу, славим, Юже прообразоваше Боговидцу Моисею неопально, Пречистая, купина, огню примесившаяся.

ПЕСНЬ 5. Ирмос: Просвещение Твое, Господи, низпосли нам и от мглы прегрешений разреши ны, Блаже, Твой мир даруяй.

Едемския сладости причастницы явистеся, земное странствие злостраданием скончавающе, лукавствию мирскому не приобщившеся, вы, чадца света, аки врабии к небесному селению Солнца Правды возлетесте.

На хребтех ваших грешницы беззаконие свое продолжиша, во дни спасительныя страсти Владычни на рабов Его верных руки простроша, тии же ныне в безконечней радости Воскресения, Христу предстоят за ны молящеся.

Еда обрящется мучение за земли, горшее вашея муки, блаженнии, еда кто от мужей претерпети сия возможет до конца во спасение, вы же толикия страсти подъемше, в незлобии агнчем, вящшее дерзновение пред Господом стяжаша.

Богородичен: Мучителей разум девственное посрами чрево: Младенец бо язву аспидную душегубную испыта рукою и, отступника гордаго низложив, верным под нозе покори.

ПЕСНЬ 6. Ирмос: Возопи, прообразуя погребение тридневное, пророк Иона, в ките моляся: от тли избави мя, Иисусе, Царю сил.

Целомудрию вашему и чистоте поругатися ищуще, жидове бесоводимии вас избраша, отцу своему диаволу пожрети желающе, но явистеся жертвы Господеви непорочнии, спострадальцы Спасовы, яко начатки рода христианскаго.

Крестную страсть Владычню, отроцы Христу сраспинаемыя, даже до последния черты вообразуете: за тридесять сребреник куплени, лестным лобзанием яты, гладом и темницею нзнуряеми, по челу, яко тернием, иглами лютыми уязвлени, от всего же сонмища жидовска поругаеми, ко кресту пригвождаеми и в ребра прободаеми, кровь свою за Владыку Христа даже до конца пзлиясте.

Божественное нам бысть некое смотрение в безвременней лютой кончине вашей, да ионе страданием вашим умилимся и в чувство дне суднаго приидем, восплачем же о себе горько и за веру Христову станем добре.

Богородичен: Древле убо прельсти мя змий и умори мя праматерию моею Евою, ныне, Чистая, тобою Создавый мя из нетления воззвал есть.

КОНДАК, глас 2

Возрадуйтеся днесь, Христовы страстотерпцы, яко надолзе сокровенный подвиг ваш ныне в Церкви яве проповедася, тайну беззакония обличающе, и дела темныя разоряюще, предстательством вашим небесным, но молитеся Приявшему вы в Царствие Свое, да и нас ничтоже отлучит от любве Божия.

ИКОС

Днесь Собор священных младенец прославляем и умныма очима зрим их в страдании сущих: ужами вяжемых и заушаемых, обнаженных, и ранами покрываемых, и кровьми истекающих, по образу Христову муки подъемлющих и вне градов без погребения поверженных. Воззрим же ныне и к Сиону горнему, се бо приидоша к нему от севера и моря и востока чада его, ризы белыя носящий и за нас молящиеся, да и нас ничтоже отлучит от любве Божия.

ПЕСНЬ 7. Ирмос: Авраамстни иногда в Вавилоне отроцы пещный пламень попраша, песньми взывающе: отец наших Боже, благословен еси.

Оле равнодушия маловеров преступнаго, како веру ясте христоубийственным, како мните сих благочестивыми быти, почто, яко скоти без словеснии в безгласии пребываете, темже беззаконие попущаете и скверноубнйцы покрываете, попе напоследок о чадех своих размыслите.

Господи, всякую путь нечестивых спеется, несть возможно исчисллти ныне убиенных и без вести пропавших, и несть заступления человеча в них, но Сам нас огради молитвами страстотерпец Твоих.

Убиение твое, блаженне Андрее, искушение некое веры нашея бысть, одебеле же неверием сердца наша, и немнози сострадаша тебе, темже кладязь бездны отверзеся, и сила вся ада преисподняго, изшедше, в погибельный ров страну нашу низверже.

Богородичен: Превышши тварей всех еси, яко Творца рождши и Господа. Темже Ти вопию, Богородице: Благословенная, Господь сил с Тобою.

ПЕСНЬ 8, Ирмос: Радуешеся по осуждении мучительсте отроцы; яко да не богом скверным послужат всем, но живому Богу, на огнь дерзну ша, от Ангела же орошаеми, песнь пояху: дела Господня, Господа пойте и превозносите во вся веки.

Воини доблии Христовы явистеся, во младенческом же телеси мужески подвигшеся, Симеоне, и Иоанне, и Стефане, и ины мнози, ихже имена един Господь весть, в меру возраста Христова купно внидосте.

О несмысленнии чревоубивицы жены, зрите, кому скверным нравом подобитеся, паки же ныне размыслите, кому крови чад ваших изверженных принесени быша.

Паки земля кровьми закланных детей орошается, паки ироды новии со иродиадами радуются, кровьми неповинными хлебы своя окропляюще, и мраком тайны дела своя прнкрывающе.

Богородичен: От ребра Адамова создавый Тя, от Твоего девства воплотися, иже всех Господь, Егоже поюще, вопием: вся дела, благословите, пойте Господа и превозносите во вся веки.

ПЕСНЬ 9. Ирмос: От земнородных рождшися и Творца рождшая, наша похвало, Богоридице Чистая, Тя, яко владычествующую тварьми, величаем.

Исповедует ныне Сербская земле подвиг новых страстотерпец своих, яко велие стадо агнцев непорочных от папежник яти быша, и к беззаконному заколению от жидов приведошася: руганием и ранами искусившиеся, и распятием подвиги своя скончавше, венцы небесными увязошася.

Юности вашея цвет, исповедницы Истины, посечением неистовых посечеся, Господу же души ваша во обители вышняя преселившу, но и нас не забудите, покрывающе от искушений жидов невидимых сиречь бесов.

Точением кровей древних страстотерпец идоложертпие еллинское преста, и жертва безкровная по всей земли присно Богу приносится, но молим вас, новии страдальцы, жертву беззаконную от жидов бесовом приносимую, кровьми вашими, яко тии мощи святыя есте, даже до конца разорите.

Богородичен: От земнородных возрастши и Зиждителя рождши, радуйся, наша похвало, Богородице Чистая, Тя, яко обладающую тварьми, величаем.

СВЕТИЛЕН

Возсияли есте на тверди Небесней, новыя светнльницы правыя веры, мрак служения нечестнваго исповеданием твердым разгоняюще.

Слава, и ныне: Мати Святая неизреченнаго Света, моли со Святыми страстотерпцы улучити и нам спасение вечное.

НАХВАЛИТЕХ, глас 6

Торжествуют нечестивии победу мниму, всем сонмищем сатаниным над младенцы поругавшеся, кровьми их опресноци своя напитавше, богоубийство свое паки продолжающе и многою лжею безстудною следы своя заметающе, но невинно за Христа избиенныя свыше Истину незримо свидетельствуют.

Торжествуют нечестивии победу мниму, всем сонмищем сатаниным над младенцы поругавшеся, ожидают скораго пришествия вождя своего жидобесоваго, иже воцарившеся на время малое, вся языцы овнами жертвенными соделает, тщася души и телеса их погубити, но невинно за Христа избиенныя, свыше верным заступление подают.

Торжествуют нечестивии победу мниму, всем сонмищем сатаниным, глаголющыяся быти иудеи, и не суть, но лгут, над младенцы поругавшеся такожде убийственныя руки простирают на еврейския единоплеменики своя, безстрашно жидовство обличающия, и ко Христу нелицемерно прибегающия, сии же немнози числом, но велицы славою, всему миру Христианскому быша удивление, с ними же купно пострадавший, откровенным лицем ныне зрят славу Божественную.

СЛАВА, глас 7

Не рыдайте нас прочее матери, зряще поруганных и обезкровленных, и телесами вне стана поверженных, во свидетельство всем языком, не убояхомся бо телеса убивающих, души же коснутися немогущих, потерпите же в молитвах ко Господу Пропятому, приидет бо во славе и не закоснет Судия, облечет же тела наша в лепоту, в день Суда Своего и общаго воскресения, с нами же и вы внидете в радости, терпением души ваша стяжавше.

И ныне: Мати Пречистая Агнца Предвечнаго, от века за грехи мира закланнаго, Того моли с неповинными агнцами, по Нему грядущими, спасти ны, воспевающия Тя.

НА ЛИТУРГИИ

Блаженны от канона, песнь 3-я и 6-я на 8

ПРОКИМЕН, глас 4

Тебе ради, Господи, умерщвляемся есмы весь день.

Стих: Вменихомся яко овцы заколения.

Апостол: К Римляном, зачало 99.

Аллилуйя: Из уст младенец и ссущих совершил еси хвалу.

Стих: Пролияша кровь их яко воду.

Евангелие: от Матфея, зачало 96.

Причастен: Хвалите отроцы Господа, хвалите имя Господне.

МОЛИТВА

О блаженнейшии во Святых младенцы-мученицы, во всяцем роде от жидов за Христа закланныя, приимите сие убогое пение в похвалу вашу, от всея души нашея приносимое. Не возможем исчислити имен ваших, паче же достойно воспети вся страдания ваша, яже претерпели есте во образ страсти Владычиц: продани бысте на тридесяти сребреницех, лестию и ласкательством яти, темницею и гладом томимы, во дни пасхальныя на муки влекомы, обрезание и заушения и оплевания приясте, последи же всего тела прободение и крове излияние. Овни же и распятие крестное претерпели есте, вси же погребения лишени бысте, и зверем на снеденне повержени, но и тип, не коснувшися телес ваших, паче жидов милосердие к вам явиша. Имена же ваша и страдания мраком забвения покровени быша, овогда лютаго ради страха иудейска, овогда же безсердечия нашего ради. И не бе по вас пения церковнаго, ниже моления, ниже почитания от нас, и не мнози суть иже поне едино слово о вас уведяху. Веруем же и уповаем, яко не оставили есте нас заступлен нем своим, но чистотою детскою, незлобием агнчим и терпением дивным трегубое пред Господем дерзновение улучиша умолите Владыку всяческих даровати нам веры непорочны соблюдение; от соблазна, и ереси и лжи жидовския уклонение, в благочестии прилежание, в молитве терпение, во исповедании безстрашие и во всем любовь и незлобие. Да молитвами вашими покрываеми, возможем скверныя дела убийц ваших пред всеми яве обличите, и праведное прещение от Господа на всякую жертву бесовскую испросити, во еже не ктому погибати младенцем от рук христоубийственных. Наипаче же молитеся купно со мученики от рода еврейскаго во Христа нелицемерно облекшихся, покрыти от всякия мести и злобы жидовския подлинныя израильтяны, не приобщившихся совету и делу беззаконному, но ко Христу прибегших от всея души и крепости своея. Ей, молимся вам, святии страдальцы, подайте всем нам крепость во брани противу близ гряду щаго богомерзкаго и злохитраго антихриста, во еже облещися нам во всеоружие Божие, и противустати всем кознем жидобеса сего, и да утвердится в стране нашей Царство Самодержавное, в щит и ограждение Церкви Святей, во утверждение благочестия, да всяким образом Господеви благоугодивше, прославим купно с вами достопокланяемое имя Отца и Сына и Святаго Духа, во веки веков. Аминь.


 

МИТРОПОЛИТ АНТОНИЙ (ХРАПОВИЦКИЙ)

Христос Спаситель и еврейская революция *1 

*1 Печатается по: Антоний, митрополит. Христос Спаситель и еврейская революция. Берлин, 1922. -

Но, если Господь принял неправедную казнь от еврейских шовинистов-революционеров, то казнь эта была неправедна вдвойне, потому что Спаситель был тоже иудейским патриотом и Его учение не исключает преимущественной любви к отечеству и своему народу, но велит соединять ее с любовью ко всему человечеству и с ревностью о всеобщем спасении, как Он пояснил жене самарянской (Ин. 4, 21-23) и как чувствовали, мыслили и действовали и продолжают действовать истинные русские патриоты.

13 мая 1921 г.

Всем известно, что евангельские сказания о земной жизни Господа Иисуса почти одинаковы в первых трех Евангелиях, но разнятся по содержанию от четвертого; не в том, конечно, смысл, чтобы первые противоречили последнему, а в том, что Ап. Иоанн сообщает о речах и событиях, умолченных в первых трех Евангелиях, и умалчивает о большинстве тех, кои излагаются тремя первыми евангелистами. Однако между первыми тремя и последним не только нет противоречий, но внимательный исследователь Евангелий легко заметит, что св. Иоанн предполагает своего читателя знакомым со сказаниями Матфея, Марка и Луки и дополняет последние либо снабжает пояснительными замечаниями свою речь о тех немногих событиях, которые описывают и он, и первые евангелисты, как, например вход Господень в Иерусалим, Тайную Вечерю, посещение Петром Гроба Господня и др. Вообще нужно сказать, что, начиная с описания Входа в Иерусалим и предательства Иуды, сказания всех четырех Евангелий сливаются теснее, чем в описании событий предшествовавших. Зато из прежде совершенных чудесных деяний Христовых только одно чудо насыщения пятью хлебами пяти тысяч народа и хождение Спасителя по водам описано всеми четырьмя евангелистами. И вот это-то событие дает нам ключ к раскрытию поставленного в заголовке предмета и, кроме того, поясняет нам отношение Евангелия от Иоанна к первым трем.

Действительно, в первых трех Евангелиях чудо хождения по водам является единственным чудом, совершенным как бы без определенной цели: чувствуется что-то недоговоренное, и недоговренное сознательно. Это приходит на мысль читателю Евангелий, особенно ввиду одного выражения, вышедшего из-под пера и Матфея, и Марка: "И тотчас (после чудесного насыщения народа) понудил Иисус учеников своих войти в лодку и отправиться прежде Его на другую сторону" и пр. (Мф. 12, 22; Мк. 6, 45). Почему поспешность и настойчивость? Об этом умолчано; умолчано у трех евангелистов и о том впечатлении, которое было произведено на народ чудесным насыщением, хотя при изложении других чудесных событий, например исцеления расслабленного, спущенного чрез крышу, глухонемого, также воскрешения сына вдовы Наинской и др., три первых евангелиста постоянно упоминают об этом. Здесь же о впечатлениях свидетелей чуда говорит только Иоанн, и из его слов ясно, что это чудо преимущественно пред всеми прочими возбудило народный восторг и веру в Спасителя, хотя, как увидим, ненадолго.

В чем же заключается Иоанново пояснение чуда хождения по водам? Оно очень кратко, всего 10 слов, но из них легко понять, почему имело место и это чудо, и настойчивая поспешность Иисуса Христа в отправке учеников чрез озеро и почему прочие евангелисты оставили все это без пояснения.

"Люди, видевшие чудо (насыщения), сотворенное Иисусом, сказали: это истинно Тот Пророк, Которому должно прийти в мир. Иисус же, узнав, что хотят прийти, нечаянно взять Его и сделать царем, опять удалился на гору один" (Ин. 6, 14-15).

Конечно, свое решение о провозглашении Христа царем евреи отложили до утра; они бы не допустили Спасителя удалиться от них в лодке, но были, вероятно, довольны тем, что Он отправил от Себя учеников и, оставшись с иудеями один, еще менее мог бы сопротивляться их намерению.

Почему же три евангелиста умолчали о причине чудесного хождения Господа по водам, которая, как видим у Иоанна, заключалась в желании Господа избежать их рук и насильственного воцарения? Умолчали по тому же побуждению, как и о воскрешении Лазаря, и о последовавшем затем смертном приговоре над Спасителем, и о воспламенившемся против Него гневе народном, когда Он допустил язычникам в Своем лице надругаться над излюбленной мечтой народа о национальном царе, т.е. после возглашения Пилата: "Се царь вам!" Обо всем подобном приходилось умалчивать, пока продолжало существовать иудейское государство, ибо пояснение этой стороны событий Христовой жизни было бы равносильно доносу на подготовлявшееся тогда> народное восстание, на общенародное революционное настроение, вдохновляемое и подогреваемое Синедрионом и книжниками. Священные писатели, ученики Христовы, вполне разумно ограждали себя от подозрения враждебных иудеев в способности к предательству, к доносу на подготовлявшееся великое восстание иудеев против римского владычества, вспыхнувшее со всею силою в 67-м году по Р. X. Так поступали они и при сообщениях о земной жизни Христовой и в дальнейшей своей деятельности. Когда, например, апостол Павел прибыл в Рим, то счел долгом при первом же своем свидании с соотечественниками пояснить, что явился на суд Кесаря "не с тем, чтобы обвинять в чем-либо свой народ" (Деян. 28, 19), но с тем, чтобы самому оправдаться.

Подобная осторожность была уже совершенно не нужна в то время, когда писалось четвертое Евангелие, т.е. после разрушения Иерусалима и еврейского царства Веспасианом и Титом. Не нужно уже было умалчивать св. Иоанну и о тех сторонах евангельских событий, за описание коих могла последовать кара от иудейского правительства, например о том, кто именно усекнул ухо раба архиерейского Малха, тогда как ни один из первых трех евангелистов не решился назвать Симона Петра как поднявшего меч, но все трое довольствуются выражением: "Один из бывших со Иисусом", не называя даже его апостолом или учеником, и только Иоанн называет извлекшего меч и усекнувшего мечом по имени. По этой же причине Синоптики умалчивают о воскресении Лазаря, как приговоренного Синедрионом к смерти мнимого преступника, который, как известно из древнейших сказаний, вскоре же принужден был бежать в Кипр и сверх того очень тяготился напоминаниями о своей смерти и воскресении, ибо иудеи, бывшие и там в большом количестве, всюду следили за христианами и возбуждали против них язычников, а иногда даже просто общественные отбросы, как мы это знаем еще из книги Деяний (14, 2; 17, 5 и др.).

Что касается Лазаря, то имя его вовсе не упоминается в первых трех Евангелиях, если не считать притчи о богатом и Лазаре (несомненно, тоже связанной с имевшим произойти его воскресением), хотя упоминается о Марии и Марфе, так что апостол Иоанн, сообщая о Лазаре, предполагает имена его сестер известными читателю: "Был болен и некто Лазарь из Вифанни, из селения Марии и Марфы, сестер его" (Ин. 2, 1). Иоанн чувствует, что читатели первых трех Евангелий недоумевали, как могло произойти торжественное чествование Христа народом при последнем вступлении Господа в Иерусалим, когда окружающие Его ожидали совершенно противоположного отношения к нему столицы, и "ужасались и, следуя за Ним, были в страхе" (Мк. 10, 32); апостол Иоанн, в свою очередь, подтверждает, что ученики Христовы отговаривали Спасителя от приближения к Иерусалиму, когда Он собирался объявить, что идет воскресить Лазаря: "Равви! Давно ли иудеи искали побить Тебя камнями, и Ты опять идешь туда?" Но все послушали призыва мужественного Фомы: "Пойдем и мы умрем с Ним" (Ин. 11 8, 16).

И вдруг вместо ожидаемого гонения — торжественная встреча с пальмовыми ветвями! Недоумение читателя первых Евангелий рассеивается при чтении четвертого, из которого он узнает, что встрече предшествовало воскрешение Лазаря, привлекшее многих иудеев к вере во Христа (11, 15) и вот евангелист ему подтверждает именно такую связь событий: "Потому и встретил Его народ, ибо слышал, что Он сотворил это чудо" (12, 18). Из прочих евангелистов только Лука дает намек на особое побуждение верующего народа прославить прибывшего Спасителя: <Все множество учеников начало в радости славить Бога за все чудеса, какие видели они, говоря: "Благословен Царь, грядущий во имя Господне!"> и пр. (Лк. 19, 37, 38). По указанным же причинам Лука не мог пояснить, что здесь разумелись не столько чудеса Христовы вообще, сколько бывшее незадолго пред тем воскрешение четверодневного мертвеца. Отрицатель же этого события Ренан не мог в своей книжке объяснить и события торжественного входа и последовавшего затем приговора над Спасителем.

Итак, умолчание одних евангелистов о том, что поясняет четвертый, зависело от назревавшей во времена Спасителя еврейской революции, руководимой Синедрионом. Из вышеприведенных евангельских эпизодов выясняется уже и другая, не замеченная библейской наукой истина, именно та, что еврейская революция весьма тесно соприкасалась с земною жизнью Христа Спасителя и вообще определяла собою (конечно, по особому попущению Божию) многие евангельские события; далее мы увидим, что она же была главною причиной возникшей против Христа народной ненависти, возведшей Его на крест.

Имеем ли мы какие-либо иные исторические данные о том, что разгоревшееся с такою страшною силой в 67 году восстание иудеев назревало давно и временами вспыхивало в продолжение всего первого века нашего летосчисления? Конечно, имеем. — Не будем распространяться о крайне свободолюбивом и мятежном настроении иудейского народа на протяжении всей его истории, которое начиналось с эпохи царя Давида (2 Цар. гл. 15-18 и 20) и дошло до высшей степени напряжения в эпоху братьев Маккавеев; скажем только о том, что самый горячий друг народа — пророк Иеремия почти четверть своей обширной книги посвятил на то, чтобы убеждать соотечественников не восставать против неодолимой силы царя Вавилонского, но не мог добиться цели своих увещаний даже тогда, когда Иерусалим и храм были уже разрушены, почти весь народ отведен в плен, а осталась только немноголюдная чернь, которая все-таки с безумной отвагой бросалась на представителей вавилонской военной власти и тем приговорила к смерти весь остаток народа, а страну свою — к окончательному опустошению. В подобном же настроении были иудеи и в эпоху земной жизни Христовой. Не имея еще возможности под бдительною властью римлян организовывать восстания в городах, их вожди увлекали своих последователей в пустыни, но, конечно, и эти попытки были подавляемы военной силой римлян. Вот слова члена Синедриона Гамалиила, сказанные вскоре после Вознесения Господня. "Незадолго пред сим явился Февда, выдавая себя за кого-то великого, и к нему пристало около четырехсот человек; но он был убит, и все, которые слушались его, рассеялись и исчезли. После него во время переписи явился Иуда Галилеянин и увлек за собою довольно народа; но он погиб, и все, которые слушались его, рассеялись" (Деян. 5, 35, 36). Вероятно, о них же упоминал Господь, называя их татями и разбойниками (Ин. 10, 8).

Подобные предприятия бунтовщиков продолжались и во время апостольской проповеди. Когда апостол Павел был арестован в Иерусалиме, то тысяченачальник спрашивал его: "Не ты ли тот египтянин, который пред сими днями произвел возмущение и вывел в пустыню четыре тысячи человек разбойников?" (Деян. 21, 38). Из Евангелий мы знаем, что и роковой "Варавва был посажен в темницу за произведенное в городе возмущение и убийство" (Лк. 23, 19 и 25) и, конечно, этим самым привлек на свою сторону народное сочувствие, выраженное в столь настойчивой форме пред Пилатом и подогретое первосвященниками и членами Синедриона (Мк. 15, 11).

Итак, приняв к сведению революционную настроенность иудеев, поддерживавшуюся Синедрионом, мы теперь не только совершенно ясно поймем события, окружавшие чудесное насыщение пятью хлебами пяти тысяч людей, уразумеем и то роковое значение, которое имели эти события в земной жизни Христа Спасителя, — "Люди, видевшие чудо, сотворенное Иисусом, сказали: это истинно Тот Пророк, Которому должно прийти в мир", и решил "прийти, нечаянно взять Его и сделать царем" (Ин. 6, 14-15).

Совершенно понятно теперь, почему именно это чудо, а не какое-либо другое произвело подобное влияние на революционный народ. Они нашли во Христе то, что всего нужнее иметь, но и всего труднее достать для восстания — готовый хлеб. В то время невозможно было запасаться пушками и бронепоездами: дело решалось живой силой людей и холодным оружием, но достать запас провианта под бдительным наблюдением римлян было невозможно в пустынных местах, где, как мы видели из книги Деяний, повстанцы сосредоточивали свои силы. Во время Моисея в пустыне аравийский хлеб посылался восставшему против египтян Израилю прямо с неба; теперь новый пророк может делать то же, что творил Господь в древности, и нужно хоть силой принудить Его стать во главу народного восстания. Господь избежал их рук таким способом, какого никто из народа не мог предвидеть: Он ушел от них по воде, как по суху. Теперь цель этого последнего чуда совершенно ясна.

Разумеется, это тайное удаление Христово было вовсе не по сердцу иудеям. Апостол Иоанн несколько глав своего Евангелия посвящает дальнейшим беседам их со Христом, в коих они напоминают Ему о небесном хлебе при Моисее и требуют продолжения чуда. Конечно, они прямо не могли говорить о желаемом восстании, но, когда Господь начинает раскрывать Свое учение об ином хлебе, хлебе духовном, и затем о хлебе Новозаветном, евхаристическом, который есть Его пречистое тело; когда Он затем обещает уверовавшим в Него иудеям нравственную свободу вместо политической и говорит о малоценности последней, то народный восторг, возбужденный чудом над пятью хлебами, постепенно переходит в ропот, а затем эти беседы, возобновившиеся в Иерусалиме, кончаются тем, что люди берутся за камни, чтобы умертвить Того, Кого так недавно хотели провозгласить царем. Читайте Евангелие от Иоанна, и вы увидите, что отказ Спасителя от этого избрания и последовавшие за тем беседы, несочувственные для готовившегося восстания, и были поворотным пунктом в отношениях иудеев ко Христу Спасителю; отсюда началась народная вражда, поколебленная чудом воскрешения Лазаря, но ненадолго. Впрочем, обратимся к евангельскому повествованию.

Народ ищет Иисуса на месте насыщения пятью хлебами и, не найдя Его, с недоумением садится во вновь пришедшие с того берега лодки и с удивлением находит Его в Капернауме, куда невозможно было прийти раньше, ибо лодок с вечера ни одной не осталось. "Равви, когда Ты сюда пришел?"

Господь не отвечает на их вопрос, но упрекает их: "Вы ищете Меня не потому, что видели чудо, но потому, что ели хлеб и насытились. Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную, которую даст вам Сын Человеческий" и пр. Это не укор за чревоугодие: ведь вчера еще народ, увлеченный слушанием Божественных словес, забыл о насущном хлебе, последовав за Христом в пустыню. Нет, Господь не доволен тем, что у них на уме опять земное, временное — восстание против римлян, военные приготовления и прочее, что все равно окончится смертью, как и победоносное шествие их предков чрез пустыню. "Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли; хлеб же, сходящий с небес, таков, что ядущий его не умрет" (Ин. 6, 49, 50). До этих слов иудеи все еще не теряли надежды убедить Христа сделаться для них вторым Моисеем — Предводителем и спрашивали: "Что нам делать, чтобы творить дела Божии?", ссылаясь на чудесное водительство Моисея, и прибавляли: "Господи, подавай нам всегда такой хлеб" ибо тогда успех восстания будет обеспечен. Но дальнейшие слова Христовы о духовном хлебе и о жизни вечной совершенно обезнадежили горячие головы иудеев, и даже многие из учеников Его потеряли в Него веру (ст. 64), "отошли от Него и уже не ходили с Ним" (ст. 66). Видно, что тогда же отошло от Христа сердце Иуды и Он сказал: "Не двенадцать ли вас избрал Я, но один из вас диавол" (ст. 70). Решительное значение сего события доказывается и следующим стихом, на который толкователи не обращают должного внимания. "После сего Иисус ходил по Галилее, ибо по Иудее не хотел ходить, потому что иудеи искали убить Его" (7, 1). "После этого", т.е. после этой беседы, бывшей в Капернауме Галилейском. Очевидно, о ней было донесено в повстанческую ставку, т.е. в Синедрион, как впоследствии и о воскрешении Лазаря (11, 46), и там решили разделаться с новым Пророком, призывавшем народ на иной путь жизни, как они разделались и с Иоанном Крестителем (Мф. 17, 12; Мк. 9, 13), отвечавшим на вопросы народа: "Что нам делать?" — указаниями чисто нравственного характера и не поддерживавшим его шовинистических надежд (Лк. 3, 7, 8 и 11).

Насколько клерикальная и даже народная вражда против Спасителя начала теперь принимать деятельный (активный) характер, это ясно видно из дальнейших деяний и словес Христовых. Когда братья Его зовут на приближавшийся праздник кущей, он говорит им о ненависти к Нему мира и приходит в Иерусалим не явно, но как бы тайно (Ин. 7, 7, 10); но, придя и возбудив благоговейное удивление народа к Своему учению, Он не стесняясь и, по-видимому, без явной причины говорит: "За что ищете Меня убить" (ст. 19). Слова эти были настолько неожиданны, что "народ сказал в ответ: не бес ли в Тебе? кто ищет Тебя убить?" (7, 20). Однако как бы в подтверждение слов Христовых вскоре "искали схватить Его", сперва в народе (ст. 30), а потом нарочито присланные слуги фарисейские (ст. 32); но никто не возложил на него рук (ст. 30). Последнее выражение (ст. 8, 20) имеет более существенный смысл, чем это кажется с первого взгляда. В другой статье ("Лобзание Иуды") мы поясняли словами Пятикнижия, что законом Божиим, коим управлялся иудейский народ, воспрещено было осуждать кого-либо без ответственных доносчиков, которые, обвиняя в чем-либо человека, должны были возложить на его голову свои руки и после смертного приговора первые бросают в него камни (Лев. 24, 14; Втор. 17, 4-7). Этого-то никто не взялся выполнить над Спасителем, ибо донос клеветнический строго карался по закону: он подвергал доносчика той участи, которую он готовил для своей жертвы (Втор. 19, 19). Читайте историю Сусанны и двух старцев (Дан. 13), жены, взятой в прелюбодеянии (Ин. 8), осуждения Стефана архидиакона, наконец, суда над Самим Господом Иисусом Христом и над апостолом Павлом в Синедрионе, и вы увидите, что нелегко бывало врагам правды обходить этот мудрый закон.

К чему же хотели придраться враги Христовы, пытаясь Его теперь арестовать? Конечно, они не могли предъявить ему обвинений в неже- лании участвовать в восстании; поэтому они, видимо, возвращались к старому — к исцелению Христом расслабленного в день субботний, хотя это исцеление, совершенное в Иерусалиме, предшествовало чудесному насыщению в Галилее, куда Господь беспрепятственно тогда удалился из столицы, сказав иудеям обличительную речь по поводу их ропота на исцеление. И если теперь, по возвращении из Галилеи, Спаситель снова оказался принужденным оправдывать совершенное в субботу исцеление, то, конечно, по той причине, что это событие, как совершенное без свидетелей, вероятно, толковалось Его лживыми врагами в качестве обыкновенного лечения и могло служить для недобросовестных людей предметом обвинения в нарушении субботнего покоя, которое по закону Божию, данному чрез Моисея, каралось смертью (Чис. 1, 33). Спаситель всегда победоносно опровергал попытки Его в нарушении субботы, когда совершал исцеления в этот день и повергал в стыд обвинителей при общем одобрении Его слов народом (Лк. 13, 17; ср.: 14, 4-6). Но в настоящее время, когда стало ясно, что Иисус Христос не сочувствует задуманному восстанию, злоба Синедриона и иерусалимских фанатиков-революционеров достигла такой степени, не имея возможности открыть действительную причину своего ожесточения, опять поднимают дело об исцелении расслабленного; но Господь хорошо разумел, в чем действительная причина их вражды, и потому, сказав еще два слова о законности исцелять в субботу страдальцев (Ин. 7, 22-24) и препобедив новую попытку фарисеев обвинить Его в нарушении закона по делу о женщине, взятой в прелюбодеянии, на другой же день после Своего прихода в Иерусалим снова обращает слово к жаждавшему политической свободы народу иудейскому и говорит ему о той высшей, духовной свободе, которую принес Он на землю Своим учением. В этот день, как и накануне, народ колебался между верою и ожесточением сердца (7, 31; 8, 30). Искреннее слово Спасителя, Его убежденная исповедь о Своем послушании Отцу, Который послал Его, — все это вливало святую веру в сердца слушателей, но они не могли оторвать своих сердец от излюбленной мечты о восстании против римлян под руководством ожидаемого Мессии, об истреблении всех своих врагов и о покорении себе всего мира, основывая эти надежды на ложном толковании 7-й главы пророка Даниила и иных пророчеств. Такое, и только такое, понимание тогдашней настроенности слушателей Христовых поясняет нам уместность и последовательность тех слов утешения, которые простер Господь к этим уверовавшим в Него людям. Слова же эти были такие: "Если пребудете в Слове Моем, то вы истинно Мои ученики и познаете Истину, и Истина сделает вас свободными".

Раньше о свободе никакой речи не было: Господь отвечает на тайные мысли и желания слушателей. Но ответ этот не понравился толпе. "Ему отвечали: мы семя Авраама и не были рабами никому никогда, как же Ты говоришь: сделаетесь свободными?" Был ли этот вопрос провокационным с целью вызвать Спасителя на упоминание о римском иге, как после вопрос о динарии и оклеветание Христа пред Пилатом в том, будто он называет Себя Царем и не велит платить дань Кесарю (Лк. 23, 2), когда угрожали и самому Пилату доносом на него Кесарю (Ин. 19, 12), или здесь обнаружилась только крайняя ненависть к римскому игу, которого народ не хотел признавать как факт? Возможно, что здесь было то и другое. Юридически еврейский народ, как и большинство народов, влившихся в Римскую империю, имел автономию, которую римское правительство старалось урезывать (Ин. 11, 48), а иудейская революционная теократия старалась расширять (Ин. 18, 30, 31); при таких условиях настроение народных масс бывает раздвоенное: между собою люди плачутся на свое порабощение, но, если им со стороны укажут на их подчиненность, они начинают гордо говорить о своей автономии и о своем равноправии с покорившим их племенем. Так именно чувствовали и говорили еще недавно жители Финляндии о своих отношениях к России. При подобном раздвоенном настроении людей прежде всего отсутствует искренность, и вот, думается, в чем причина того, что Господь как бы неожиданно начинает обличать своих собеседников в сатанинской лживости, называет их сынами лживого диавола и лжецами (8, 55), снова (ср., 6, 49, 50), обещая уверовавшим в Него блаженное бессмертие взамен земного царства (8, 51). Но тогда беседа окончилась только охлаждением народа к Спасителю, а теперь, когда окончательно выяснилось, что Он ни во что ценит политическую свободу и вообще все блага временной жизни человека и народов, Его собеседники, вдвойне раздраженные еще и прямыми укоризнами против себя, берутся уже за камни, чтобы забросать ими Учителя.

В этой беседе, нужно сказать, с особенною ясностью сказалось противопоставление христианской, нравственной свободы свободе политической в словах, которые в большинстве толкований остаются непонятными; но они более чем понятны в нашем изъяснении смысла сей беседы. Вот эти слова: "Раб (каковы суть иудеи) не пребывает в доме вечно: сын пребывает вечно. Итак, если сын освободит вас, то истинно свободны будете" (8, 35, 36). Истинная свобода, противовес мнимой, есть свобода нравственная, христианская, в которой и христианин пребывает вечно, и народ, сохраняя ее, пребудет вечно в доме Отца Небесного вместе с Его Сыном, т.е. в Церкви Христовой, и даже здесь, в земле обетованной, откуда рабы греха, хотя они и семя Авраамово (8, 37), могут быть изгнаны и заменены другим народом или народами, как это и было, согласно другому предсказанию Спасителя (Мф. 21, 43; Лк. 19, 43, 44), и притом именно тогда, когда они надеялись утвердить свободное еврейское царство при Веспасиане и Тите. Понятно, что подобные предостережения вызывали злобу шовинистических революционеров. Однако последовавшее затем исцеление слепорожденного опять пробудило в Него веру, и хотя дальнейшие беседы Христа снова возбудили у иудеев попытку забросать Его камнями, но число верующих умножалось (10, 21, 42), и распря между искателями Царства Небесного и царства земного все усиливалась в народе и даже между фарисеями (Ин. 7, 12; 9, 16; 10, 19). 

II

Чудо воскресения Лазаря усилило разделение, а вместе с тем и опасение Синедриона за революционное единодушие дотоле покорного им народа: было чего опасаться. Пока Господь, обесценивая земные надежды Израиля, обещал верующим вечную жизнь только на словах, это не могло увлечь многих, а многих, напротив, отталкивало от Него, как несбыточное обещание (6, 58-60; 8, 52).

Но поразительное чудо воскресения четверодневного мертвеца с такою ясностью подтвердило Христовы обетования вечной жизни верующим в Него и настолько могло удовлетворить их Христовою верою, что они не только исполнились этою верою, как свидетельствует Иоанн (11, 45), но и уготовали Ему торжественную встречу в Иерусалиме, тогда как апостолы убеждали Его не ходить в Иерусалим, но наконец послушали слова Фомы: "Пойдем и мы умрем с Ним" (11, 16). Но этот же народный восторг был причиной смертного приговора над Спасителем в Синедрионе.

К сожалению, толкователи обыкновенно понимают этот приговор в смысле совершенно противоположном его действительному значению. Когда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него, а некоторые из них пошли к фарисеям и сказали им, что сделал Иисус, тогда первосвященники-фарисеи собрали совет и говорили: "Что нам делать? Этот Человек много чудес творит. Если оставим Его так, то все уверуют в Него, — и придут римляне и овладеют и местом нашим и народом" (11, 47-48).

Недальновидные толкователи находят здесь опасение Синедриона пред римлянами в том смысле, будто последние могут принять начинающееся христианское религиозное движение за бунт и окончательно поработить себе Иудею. Но римляне не были так тупы. Они, напротив, старались в лице Пилата спасти Христа от иудейской злобы, зная, "что предали Его из зависти" (Мф. 27, 18). "Разве я иудей?" — спрашивал Христа Пилат в ответ на Его вопрос: "Твой народ и первосвященники предали Тебя мне; что Ты сделал" (Ин. 18, 35). Не того боялся Синедрион, вынося смертный приговор Спасителю, что римляне сочтут христиан за революционеров, а обратного: боялся, что под влиянием Спасителя народ совершенно охладеет к поддерживаемому Синедрионом революционному направлению, перестанет даже вести оппозицию римским захватам и римляне беспрепятственно уничтожат иудейскую автономию и цивилизацию, что не удалось Антиоху Епифану благодаря восстанию маккавеев. Вот почему они, нисколько не подвергая сомнению подлинность чуда над Лазарем и прочих чудес Христовых, готовые признать Его невинность, враги Христовы согласились с роковым приговором Каиафы и "с этого дня положили убить Его" (11, 53). Их именно тревожило умножающаяся вера во Христа. "Первосвященники же положили убить Лазаря, потому что ради него многие из иудеев приходили и веровали во Иисуса" (12, 10. 11), а когда совершился торжественный вход Господень в Иерусалим, "фарисеи говорили между собою: видите ли, что не успеваете ничего? весь мир идет за Ним" (ст. 19). В чем они не успевали? Очевидно в попытках остановить чествование грядущего Господа (Лк. 19, 39) и в подготовке народного восстания. При сем торжественный вход Господа во Иерусалим не только не возбудил никакого беспокойства у римлян, хотя и "потрясеся весь град" (Мф. 21, 10), но он и по существу был совершенно антиреволюционным, мирным, как олицетворение чисто духовной власти, чуждой не только насилия и оружия, но и всякой роскоши в осуществлении слов пророка Захарии (Зах. 9, 9): "Ликуй от радости дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной. Тогда истреблю колесницы у Ефрема и конец в Иерусалиме, и сокрушен будет бранный лук; и Он возвестит мир народам и владычество Его будет от моря до моря и от реки до концов земли.". Это пророчество, столь явно исполнившееся на царственном входе Господа в Иерусалим (Мф. 21, 5; Ин. 12, 15), было столь же чуждо воинского, революционного духа, как и само предсказанное им событие, и вполне понятно, что враги Христовы, развивавшие вооруженное восстание против римлян, чувствовали, что почва под ними готова поколебаться, и решили во что бы ни стало погубить Спасителя, хотя это было не так-то просто по библейским законам, как мы видели выше.

По прямому смыслу закона, на который мы указали, необходимо было, чтобы два или три свидетеля возложили руки на главу обвиняемого и заявили определенно, в чем его обвиняют. До сего дня никто не решался это сделать, несмотря на старания фарисеев и Синедриона. Кроме того, народ был в подавляющем большинстве на стороне Иисуса Христа. Раздосадованные притчею Христовою о злых виноградарях, священники и старейшины "старались схватить Его, но побоялись народа" (Мк. 12, 12), тем более что во время спорных собеседований Христа с фарисеями "множество народа слушало Его с услаждением" (ст. 37). Все это было уже после входа Господня в Иерусалим. Отсюда видно, что обнаружившаяся пред лицом Пилата перемена народного настроения произошла не в продолжение пяти дней, как обыкновенно говорят в проповедях, а в срок более краткий. Насколько он был краток, мы скоро узнаем, а теперь упомянем о том, что еще в среду страстной седмицы враги Христовы "боялись" расположенного к Нему народа, ибо в сей день Иуда "обещал и искал удобного времени, чтобы предать Его им не при народе" (Лк. 22, 2-6). Все же этим заявлением предателя одно затруднение арестовать Спасителя было наконец устранено: свидетель нашелся. Понятно, что "они обрадовались и согласились дать ему денег" (ст. 5). Предатель, стало быть, нужен был им вовсе не для того, чтобы указать, где Иисус уединяется с учениками: проследить за 12 человеками в городе легко было им через своих собственных слуг, но по закону библейскому они не имели права взять Христа без доносчика, а по законам римским не могли казнить Его без утверждения Игемона, а следовательно, без предварительного ареста. Иуда исполнил обещание, но не вполне точно: он не решился возложить руки на голову Учителя, а заменил этот обряд поцелуем, заявив предварительно страже и фарисеям: "Кого я поцелую, Тот и есть; возьмите Его и ведите осторожно" (Мк. 14, 44). Вот почему Господь сказал: "Иуда, целованием ли предаешь Сына Человеческого" (Лк. 22, 48); этот поцелуй был не указанием того, кто из предстоящих есть Иисус, ибо Его знали или все, или многие бывшие с Иудой, — нет, целование его было обрядом, необходимым для ареста обвиняемого. Но обряд был неточный, и, может быть, потому воины не сразу решались наложить руки на Спасителя, пока Он Сам не помог им, предварительно повергнув их на землю силою Своего духа. "Кого ищете?" — "Иисуса Назорея". -, "Это Я"... "Тогда воины и тысяченальники и служители иудейские взяли Иисуса и связали Его" (Ин. 18,4-15).

Господь приведен на суд к первосвященнику ночью вопреки закону, а доносчик, мучимый совестью, скрылся и вскоре после того удавился. Опять затруднения: производить суд без свидетелей, предавших обвиняемого суду. Закон Божий гласит: "По словам двух или трех свидетелей должен умереть осужденный на смерть: не должно предавать смерти по словам одного свидетеля. Рука свидетелей должна быть на нем прежде всех, чтобы убить его, а потом рука всего народа" (Втор. 17, 6, 7). При сем оговаривалось: "Разыщи, исследуй и хорошо расспроси" (Втор. 13, 14). Враги Христовы знали, что и теперь народ на Его стороне, и понимали, что им приходится брать на себя по этому ужасному делу большую ответственность, и потому нарушать требование закона они вдвойне боялись. Книга Деяний подтверждает нам, что первосвященники и фарисеи боялись, "чтобы их не побили камнями" (Деян. 5, 26), и они пеняли ученикам Христовым: "Хотите навести на нас кровь Того Человека" (ст. 28).

Однако личная месть, злоба и зависть, а еще более забота об излюбленном революционном плане, над которым они работали, брали верх. За неимением свидетелей они по закону должны были бы отпустить Иисуса Христа (Лк. 22, 68), но были далеки от такого намерения и уже вопреки закону сами стали искать свидетелей, т.е. лжесвидетелей, о чем особенно ясно говорят евангелисты Матфей (26, 56-61) и Марк (14, 55-59). Иоанн упоминает и о том, что на первом допросе первосвященник Анна сам начал спрашивать Иисуса Христа об Учении Его и об учениках Его, и когда Господь напомнил ему, что обвинять Его должны другие, то воин ударил Его по лицу, хотя Спаситель указывал именно на требование библейского закона. Ср. незаконный допрос Христа у Пилата (Ин. 18, 34) и апостола Павла в Синедрионе (Деян. 23, 1-5). Остальные три евангелиста повествуют, что утомленные безуспешным опросом лжесвидетелей судьи Христовы, вопреки закону, сами стали требовать от Него, чтобы Он сказал, считает ли Он Себя Христом Сыном Божиим. Господь не отвечал, пока Каиафа не повторил вопроса с заклятием. Тогда Спаситель ответил, но прежде объяснил Свое молчание: "Если скажу вам, не поверите; если же спрошу вас, не будете Мне отвечать и не отпустите Меня" (Лк. 22, 67-68).

Однажды Господь спрашивал фарисеев: чей сын будет Мессия, и когда они ответили — Давидов, то Он спросил их: как же Давид называет Его Господом и пр., на что они ничего не хотели ответить (Мф. 22, 42-46). Теперь Он, вероятно, желал бы их спросить: о каком Сыне Человеческом, грядущем к Богу на облаках небесных, говорит Даниил? Однако, уверенный в том, что не получит на вопрос ответа, Господь говорит о сем уже в утвердительном смысле: "Отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силу и грядущего на облаках небесных" (Мф. 26, 64). Это почти буквальные слова Даниила: "Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шел как бы Сын Человеческий, дошел до Ветхого днями и подведен был к Нему. И Ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его — владычество вечное, которое не прейдет, и царство Его не разрушится" (7, 13-14). Кто, кажется, смел бы обвинять Учителя за приведение слов Священного Писания? — Но первосвященник притворился, будто не замечает здесь древнего пророчества, и разыграл сцену священного негодования, как человек, услышавший будто бы хулу. Синедрион единогласно приговаривает Спасителя к смерти, допустив нарушение закона и в самом способе ведения допроса, и в самой квалификации мнимого преступления, ибо иудеи относили то пророчество к Мессии, причем ожидали Его как обыкновенного человека, который удостоится такого прославления, почему Господь должен был убеждать Никодима, что человек никогда такой славы не сподобится, потому что "никто не восходил на небо, как только Сшедший с небес Сын Человеческий, сущий на небесах" (Ин. 3, 13). Если же иудеи надеялись, что Мессия сподобится такой славы, будучи просто человеком, то в чем же богохульство, если предстоявший пред ними в виде человека Иисус Христос относит эти слова к Себе? Они могли не соглашаться с Ним, утверждать, что эта слава суждена другому человеку, но усматривать хулу в словах, взятых из священной пророческой книги, можно было, только представившись забывшим, откуда эти слова заимствованы; так и сделали Каиафа и весь Синедрион. Мы же, остановились на этом событии Христовой жизни, чтобы еще раз показать, в каком строгом согласии с ученем библейского закона Он поступал и учил и как, следовательно, нелепо мнение, будто Синедрион был убежден, что Спаситель был народным революционером и нарушителем закона. Тем и другим был сам Синедрион, как это выясняется из всего предыдущего и выяснится еще определеннее из последующих событий, сопровождавших Христовы страсти.

Начнем с вопроса, поставленного раньше, но пока еще остававшегося без разъяснения: когда же произошел последний перелом народного чувства из благоприятного отношения к Спасителю к противоположному? На это ответят нам евангелисты Марк и Иоанн. От первого мы узнаем о том, что оставалось незамеченным в библейской науке. Руководствуясь последнею, люди привыкли думать, будто народ, предстоявший Пилату, пришел вслед за Синедрионом и его Жертвой и что речь была с Пилатом о Христе, а затем, когда Пилат предложил освободить Спасителя ради Пасхи, народ не согласился на это и стал настаивать, чтобы отпустили разбойника Варавву.

Такое неожиданное и беспричинное присоединение народа к враждебному обвинительному шествию со Христом на суд к язычнику, тогда как само предание Его и первоначальный допрос совершались ночью из опасения народного мятежа (Мф. 26, 5; Мк. 14, 2), при подобном понимании событий остается соверешнно неестественным. На самом же деле сочувствие народа Спасителю продолжалось еще в пятницу утром и самый народ оказался пред Пилатовым преторием не вслед за Христом, а по другому, своему собственному делу. Это следует из повествования Марка, и если у него, как и у всех трех первых евангелистов, требование народа осудить Христа все-таки оказывается неожиданным, то по той же причине, по которой у них остается необъясненным, зачем Спаситель ходил по водам. Но к этому мы еще возвратимся. Как же представляет Марк появление у Пилата толпы народной? Он пишет, что, когда уже начался допрос Иисуса Христа Пилатом, то в это время "народ начал кричать и просить Пилата о том, что он всегда делал для них" (15, 8), потому что "на всякий праздник отпускал он им одного узника, о котором просили" (ст. 6). Итак, крики народа об исполнении сего обычая поднялись вне всякого отношения к судебному делу Иисуса Христа. Одно из трех: или приведшие Спасителя нашли около претории толпу народа, собравшуюся для ходатайства за Варраву, или последняя пришла и застала у Пилата собравшихся врагов Христовых с Божественным Узником, или обе толпы пришли случайно разом, но из разных мест и по разному делу. На это можно найти указание и у святого Матфея. Здесь евангелист, описывая допрос Спасителя и удивление Пилата, продолжает: "Итак, когда собрались они" (т.е. народ, а не сопровождавшие Иисуса Христа), "сказал им Пилат: кого хотите, чтоб я отпустил вам: Варавву или Иисуса, называемого Христом?" и пр. (27, 17).

Почему же был так люб народу Варавва? Почему с такою настойчивостью они выпрашивали его у Пилата? Почему Пилату так нежелательно было его отпустить? Апостол Иоанн, прибавляющий подробности к сокращенным повествованиям прочих евангелистов, говорит, по обычаю, совсем кратко о том, что у тех изложено более подробно: он, например, умалчивает о 30 сребрениках, лжесвидетелях, об ответе Иисуса Христа из пророчеств Даниила, об Ироде, о благоразумном разбойнике и пр. О Варавве он говорит короче всех прочих евангелий: "Был же Варавва разбойник".

Странно, что под этим же немудреным эпитетом он остался в памяти и верующего народа, и представителей научного толкования. Но за простых разбойников народ не заступается, а требует для них более строгих кар, нежели судебная власть. Читайте же у других евангелистов о Варавве слова, которых вы прежде не замечали.

Вот пишет Марк: "Тогда был в узах некто по имени Варавва со своими сообщниками, которые во время мятежа сделали убийство" (15, 7), а Лука повествует так: "Варавва был посажен в темницу за произведенное в городе возмущение и убийство" (23, 19, 23).

Только Матфей ограничивается кратким выражением: "Был тогда у них известный узник, называемый Варавва" (27, 16).

Из этих выписок ясно во всяком случае то, что Варавва был не просто разбойник, а революционер, предводитель шайки, лицо, известное народу, бывшее виновником городского мятежа. Вот почему он был люб революционному народу, и особенно его духовным вождям: читайте, ради Бога, дальше по Марку: "Но первосвященники возбудили народ просить, чтобы отпустить им лучше Варавву" (15, 11).

Сколь богато содержание этих немногих, почти не замеченных в науке слов! Должен признаться, что я сам добрался до их смысла уже на пятом десятке лет своей жизни. Из этих слов видно, во-первых, то, что высказал Синедрион по воскрешении Господом Лазаря, т.е. что первосвященники и фарисеи участвовали в готовившемся народном восстании или, вернее, руководили им и что соображения толкователей, будто они казнили Христа из опасения народного восстания, совершенно противоположны исторической действительности. Во-вторых, отсюда явствует, что и в эти роковые минуты народ еще не был против Христа, что он колебался в выборе между Ним и Вараввой, на что можно найти указание и во второй призывной речи апостола Петра после Вознесения Господня на небо и ниспослании Святого Духа (Деян. 3, 13). Весьма возможно, что лукавые люди внушили народу, будто Иисуса Христа и так отпустят, как ни в чем не повинного, что Его предлагает Пилат отпустить любящему народу только для того, чтобы не уступить героя революции Варавву; во всяком случае, симпатия народа к последнему была выражена очень настойчиво, и если для предпочтения его Иисусу Христу понадобились уговоры первосвященников (ср.: Мф. 27, 20), то ясно, насколько народ был еще далеко от той злобной ненависти к Спасителю, которая разгорелась через несколько десятков минут с такою страшной силой и даже с заклятием своих душ и своего потомства. Причину постепенного возрастания последней выясняет только Иоанн, а по первым трем евангелистам, особенно по Матфею и Марку, этот быстрый переход от колебания к бешеной злобе остается совершенно непонятным, а умолчание их о причине сей быстрой перемены объясняется, как мы упомянули в начале статьи, только тем, что о ней нельзя было писать, потому что пояснить дело значило бы выдать революционную настроенность народа и ускорить упразднение его автономии, что совершилось после восстания 67 года и последовавшего затем разрушения Иерусалима и храма. Писателю четвертого Евангелия не для чего было обходить молчанием эту сторону событий, ибо его Евангелие писалось уже после разрушения иудейского царства.

Верный своему обычаю опускать то, о чем уже писали прежние евангелисты, апостол Иоанн даже не упоминает о том, в чем обвинили Иисуса Христа пред Пилатом Его враги, но, вероятно, предполагает известными читателю слова 3-го Евангелия: "И начали обвинять Его" (пред Пилатом), говоря: "Мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать Кесарю, называя Себя Христом Царем" (23, 2).

Помянутая вероятность основывается на том, что, по Иоанну, Пилат прямо спрашивает Иисуса Христа: "Ты ли Царь Иудейский?" (18, 33). Враги Христовы знали, какое обвинение более всего заинтересует римского правителя и потому, по еврейскому обычаю, не остановились пред самой злостной клеветой о подати и о покушении на власть, тогда как Спаситель тем и навлек на Себя неудовольствие народа, что отказался от последней, а, как Он говорил о законности подати римлянам, это все мы знаем. Ответ Спасителя о царстве не от мира и истине совершенно уверили Пилата в Его невинности, ибо правитель и раньше знал, что Христа предали из зависти (Мк. 15, 10). Однако Пилат был, видимо, раздражен на иудеев и, издеваясь над их революционным настроением, сказал им: "Хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского?" (Ин. 18, 39). Следующий стих, как и повествование Марка, дает основание думать, что ходатайство о Варавве началось раньше представления ему Иисуса Христа, ибо стих этот читается так: "Тогда опять закричали все, говоря: не Его, но Варавву". Причем тут слово опять? еще ни о каком крике народном евангелист не упоминал. Должно думать, что пререкание о Варавве началось раньше, затем было прервано появлением врагов Спасителя и Его Самого, чем Пилат и пожелал воспользоваться чтобы взамен вовсе не желательного для римского правителя бунтовщика отпустить на свободу неповинного Учителя. В ответных криках народа еще не определилось враждебное отношение народа к Спасителю, но только настойчивое желание выручить Варавву. После этого речь о Варавве и не возобновляется в четвертом Евангелии: видимо, Пилат теперь уже решил исполнить требование толпы, сочувствовавшей бунтовщику Варавве, но тут же решил и отомстить революционному народу, предав посмеянию его излюбленную революционную идею о национальном царе, который свергнет римское иго. При этом Пилат хотел наполовину удовлетворить злобное чувство врагов Христовых, и вот, выслушав крики о Варавве, "Пилат взял Иисуса и велел бить Его.

И воины, сплетши венец из терна, положили Ему на голову и одели Его в багряницу" (в которую одел Его Ирод) "и говорили: радуйся, Царь Иудейский, и били Его по ланитам, Пилат опять вышел и сказал народу: вот я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины" (19, 1-3). Конечно, с общечеловеческой точки зрения, страшно бичевать человека, признаваемого невинным, и издеваться над ним, но гордый и презрительный римлянин думал, что Иисусу Христу будет и то милостью, если взамен требуемой Его врагами смертной казни Он подвергся только бичеванию и осмеянию, которое притом относилось не столько к Нему, сколько к автократическим замыслам иудеев. Сверх того Пилат пытался возбудить сострадание к столь измученной уже жертве фарисейской ненависти. "Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им Пилат: се человек!" (ст. 5).

Игемон не думал, вероятно, что осмеяние народного идеала, народного стремления к свободе за невозможностью отомстить виновнику этого оскорбления перейдет на Того, в лице Которого представлено поругание революционной идеи. Но так бывает обычно. *1

*1 Припомните, как в "Войне и Мире" граф Ростопчин перенес с себя на невинного молодого мещанина народную злобу, и юноша был растерзан толпой. -

Однако еще и в этот момент любовь ко Христу и память Его благодеяний не совсем были исторгнуты из сердца народа: народ еще колебался. Но зато "когда увидели Его первосвященники и служители, то закричали: распни, распни Его!" (ст. 6). В этих сердцах уже не было сострадания, но к личной ненависти присоединилась и злоба на то, что Чудотворец дозволил поганым язычникам в Своем Лице надругаться над тем, что было для них всего дороже: Он и прежде не выразил сочувствия восстанию, а теперь и Сам муки терпит, не желая защитить новым чудом честь народа и его будущих царей. Отсюда — дальнейшие ругательства на Голгофе первосвященников, книжников, старейшин и фарисеев, подогреваемые обидною для народа надписью на кресте: "Других спасал, а Себя Самого не может спасти" (Мф. 27, 41, 43; Мк. 15, 31; Лк. 33, 35). Но пока одного крику еще мало: нужны новые доводы, чтобы убедить Пилата согласиться на распятие Спасителя, тем более что и народ пока видимо колеблется прежнею любовью и состраданием ко Христу и раздражением по поводу того, что он видит пред собою. Итак, первосвященники, их слуги и фарисеи, которых Иоанн называет иудеями, выделяя их из общего понятия "народ", сослались было на свой закон, по которому Иисус должен быть умерщвлен, "потому что сделал Себя Сыном Божиим" (19, 7). Такого, конечно, закона нет, и мы знаем, как Господь отклонил от Себя такое обвинение раньше (Ин. 10, 34-36), да и вообще Мессию евреи мыслили как Сына Божия (Ин. 1, 34, 49). (Хотя и не Бога.) Что же касается Пилата, то подобное обвинение произвело на него обратное впечатление: он "больше убоялся" и, уединившись с Иисусом на несколько минут, "с этого времени искал отпустить Его". Однако опытные интриганы — иудеи знали, чем можно понудить Пилата, и стали намекать на возможность доноса: "Если отпустишь Его, ты не друг Кесаря" и т.д. Пришлось Пилату признать дело политическим процессом, быть может как дело "об оскорблении величества", и он воссел на Лифастротон, но, надеясь поправить дело, тремя словами погубил Иисуса Христа, крикнув иудеям: "Се Царь ваш!" Первый возглас игемона: "Се человек!" — взывал к состраданию и для всего народа не был роковым, а в этих словах — "Се Царь ваш!" — услышали презрительную насмешку над своею мечтою: вот что я делаю и сделаю со всяким великим царем; вам ли, презренные, мечтать о низвержении нашей власти?

"Но они закричали: возьми, возьми распни Его". Это был уже крик всеобщий, крик народа, перенесшего свою бессильную злобу против Пилата, на Того, Кто один из всех мог не допустить такого поругания, но настолько соизволил на такое, что и Сам Себя подверг последнему. А когда Пилат, продолжая издеваться над народом, сказал: "Царя ли вашего распну?", то уже не весь народ, неспособный в своем гневе к лицемерию, а только изощрившиеся в нем "первосвященники отвечали: нет у нас царя кроме Кесаря" (ст. 15). Здесь Пилат снова услышал намек на угрозу доноса и предал Спасителя на распятие. Однако он не отказал себе в удовольствии еще раз отомстить мятежному Синедриону и народу и на трех языках составил оскорбительную для них надпись, которую и прибил к орудию казни; первосвященники иудейские тщетно просили его изменить текст надписи. Пилат отвечал: "Что я написал, то написал". Вероятно, не думал Пилат о том, что эта надпись, раздражая национальное самолюбие евреев, лишит их последних движений сострадательного чувства и будет побуждать к новым издевательствам над распятым Праведником (Мк. 15, 32).

Так назвал Господа сотник, видя Его святую кончину, да и всего народа коснулось наконец некоторое раскаяние, и он возвращался по домам, "бия себя в перси", но это уже встревожило врагов Христовых, и они опасаются, что вера в Того, Кто воскресил Лазаря, не прекратилась с Его смертью и что если будет повод верить в Его Воскресение, то вера эта быстро распространится в народе. Поэтому они являются в субботу к Пилату и испрашивают разрешение поставить на три дня стражу к Христову Гробу и припечатать камень своею печатью.

Но Господь улавливает лукавых в лукавстве их. Не поступи они так, то событие Христова Воскресения не было бы столь неопровержимо, каким оно стало после распространенной лжи воинов, будто бы Тело Христово украдено апостолами, когда они спали: разве может спящий знать, что делается около него и разве это прошло бы для них безнаказанно, когда чрез несколько лет после этого воины, стерегшие в темнице Петра, изведенного ночью ангелом, были казнены Иродом в числе 16 человек?

Клевете фарисеев не поверили жители Иерусалима и через какие-нибудь 50 дней после Воскресения Христова стали тысячами принимать Святое крещение. Даже и те, которые не решались перейти в новую веру, относились с благоговейною любовью к ее последователям, и в особенности к ученикам Христовым. Видимо, никто тогда не верил, что они могли украсть Тело Своего Учителя; они пребывали в любви у всего народа (Деян. 2, 48), боясь которого, Синедрион не решался держать Петра и Иоанна в темнице после исцеления хромого (4, 21), и народ продолжал прославлять апостолов (5, 13), а из посторонних никто не смел пристать к ним после кары Божией над Ананией и Сапфирой, но и из окрестных городов приносили больных, которые исцелялись по молитве апостолов (5, 16), а враги их, члены Синедриона, бялись, как мы уже видели, чтобы народ не побил их камнями (ст. 26).

Быть может, то радостное одушевление, которое наполнило сердца первых христиан, все глубже и глубже проникало бы в среду иудеев и отвлекало бы их от их фанатического революционного настроения, но коварные фарисеи сумели настроить жителей столицы, будто христиане — враги закона Моисеева и храма. Это началось со времени Архидиакона Стефана, когда они научили "некоторых сказать: мы слышали, как он говорил хульные слова на Моисея и на Бога. И возбудили народ и старейшин" (Деян. 6, 11, 12) и пр., что окончилось побиением камнями Св. Стефана.

Вражда против христиан стала быстро усиливаться с тех пор, как в их общество начали поступать язычники и удостаиваться крещения, и еще более, когда апостол Павел с Варнаввой пошли по языческим странам обращать язычников. Там уже иудеи следовали за ними и вели напряженную борьбу против христианства; последняя с особенно страшною силою разразилась по возвращении Павла в Иерусалим после своего третьего путешествия, когда 40 человек поклялись не вкушать пищи, пока не убьют Павла.

Впрочем, возвратимся к земной жизни Господа Иисуса и к беззаконному суду над Ним. Думается, всякий, прочитавший этот очерк, согласится, что причиной еврейской вражды против Него было прежде всего Его несочувствие задуманной ими революции, и это же революционное настроение, ослабленное на несколько дней чудом воскрешения Лазаря, возбудило против Христа злобу иудеев, когда они увидели Его в хламиде поругания. Отсюда несомненно вывод: Иисус Христос стал жертвой еврейской революции, явившись в глазах мятежного народа контрреволюционером. Конечно, все это явилось попущением Божиим. Конечно, ничего бы такого не совершилось, если бы Господь Сам не пожелал бы согласно Предвечному Свету взойти на крест, как Он и говорил о Себе (Ин. 10, 17, 18; 12, 27, 32; Лк. 22, 22; Мф. 26, 54).

Но к этой основной и главной благой причине Христовых Страстей должны были присоединиться и злобные человеческие посредства, как сребролюбие Иуды, зависть и месть первосвященников и фарисеев и, наконец, общая у них с народом революционная затея, которая и отдалила от Христа иудейский народ, побудила его возненавидеть и распять своего Спасителя и даже потомкам своим пребывать в неверии и вражде против Него до последнего времени.

26 апреля 1921 г.

III

Дополнительная глава.

Беседа Спасителя с Никодимом

Так как соображения и выводы наши о предмете, помеченном в заглавии, совершенно новы в библейской науке и для читателей неожиданны, то мы излагаем их не в порядке событий Христовой жизни, но в порядке дидактическом — от более ясного и несомненного к тому, что требует обстоятельных доказательств. Потому-то мы начали с серединки, с события насыщения народа пятью хлебами, а теперь заключим наше исследование пояснением той беседы Христовой, которая происходила в начале Его проповедания миру. Пояснение это могло бы показаться произвольным или слишком смелым, если бы с него начать нашу речь, а по усвоении приведенных евангельских слов и событий читатель, надеюсь, не будет с нами спорить и по этому предмету.


Если будете читать беседу Господа с Никодимом, не догадываясь о том, чего не договаривал собеседник Спасителя, разделявший общееврейские религиозные чаяния и общееврейские революционные замыслы, то беседа вам покажется бессвязною, переход речи Христовой с одного предмета на другой — совершенно непонятным и Его ответы на вопросы и заявления Никодима — не соответствующими предмету речи. Но все это становится совершенно ясным и строго последовательным, если мы, воспользовавшись вышеприведенными разъяснениями, представим себе настроение и духовные интересы Никодима.

Никодим был тайным учеником Спасителя "страха ради иудейска" (Ин. 19, 38, 39), но таковым он сделался уже после своей беседы со Христом, которая происходила, видимо, еще до определившейся вражды против Спасителя Синедриона и фарисеев; она происходила ночью из опасения, но не фарисеев, а языческого правительства. Синедрион и фарисеи чутко относились ко всем мессианским движениям в народе. Когда народ стекался в Иорданскую пустыню слушать речи Иоанна о покаянии и о грядущем Мессии, то "иудеи прислали из Иерусалима священников и левитов спросить его: кто ты?.. А посланные были из фарисеев" (Ин. 1, 19, 24).

Можно с уверенностью сказать, что и Никодим пришел не от себя только, но по поручению Синедриона после властного изгнания Христом из храма торговцев и совершенных Им тогда же на Пасхе чудес, свидетели коих во множестве уверовали в Него (2, 23). Наше предположение о посланничестве Никодима основывается на том, что он говорит не от себя лично, а от некоего общества. "Равви, мы знаем, что Ты Учитель, пришедший от Бога" (Ин. 3, 2) — так начинает он свою беседу, да и Господь отвечает ему то в единственном числе, то во множественном, сетуя на неспособность учителей израилевых веровать в благодатные обетования Божии (ст. 10-12).

Но, чтобы понять яснее мысли и упования Никодима и прочих учителей иудейских, носивших в себе идею восстания, мы должны возвратиться к тем предсказаниям Даниила о Царстве Божием и Сыне Человеческом как вечном Царе, но которые повторенные устами Спасителя, а после Стефана (Деян. 7,4) вызвали против Них приговор смерти, потому что разумелись ими в ином смысле, чем иудеями, дорожившими этим пророчеством, но в другом, политическом, точнее, религиознополитическом его понимании. Но именно потому-то и Христос Спаситель именовал Себя Сыном Человеческим, а Свою Церковь и Свое Учение Царством Божиим, для того-то и ссылался на пророчества Даниила (Мф. 24, 15), чтобы исправлять коренное заблуждение иудейских толковников и иудейских патриотов.

Чтобы достаточно оценить значение именно Данииловых пророчеств для иудеев, должно принять во внимание то, что эти пророчества имеют характер неприкосновенный (хотя и чудесный), сопровождаемый совершенно ясными толкованиями являвшихся пророку небожителей, а по содержанию своему указывают совершенно определенно на исторические судьбы Израиля, которые для Даниила были грядущими, а для современников Спасителя в своем большинстве — уже прошедшими. Своеобразно понятые древним Израилем, эти пророчества и поныне составляют эсхатологическую догматику и религиозно-политическую программу иудейства. И в них соединяется все то, о чем говорит Господь Никодиму: открытие Царства Божия или Царства Святых на земле, восхождение Сына Человеческого на небо и открытие Судов Божиих над человеческим родом. Спаситель как будто бы вне определенной логической связи переходит с одного из этих трех предметов на другой, но связь эта определена в пророчествах Даниила, в осуществлении которых понимали и дело Мессии и свою славную будущую участь иудеи, современные Христу и современные нам, — словом, иудеи всех времен после вавилонского плена.

Такое руководящее, скажем всезахватывающее, значение Данииловых пророчеств в жизни иудейского народа определялось как великим авторитетом Даниила, считавшегося мудрейшим из людей (Иез. 28, 3) и сильнейшим предстателем пред Богом за народ и даже за все человечество (Иез. 15, 13-21), так особенно тем, что пророчества эти, предсказавшие пришествие Мессии и возрождение Божия Царства со всею арифметическою точностью через 490 лет, отвечали определенно и ясно на самые мучительные сомнения и ожидания народа, начавшего быстро возрождаться и духовно и политически вскоре же по написании пророчеств, но потом ставшего игралищем случайных и ничтожных политических авантюристов и, наконец, крепко придавленного железною рукою римлян.

Израиль мыслил себя главною ценностью мировой истории, центром Божественного Промысла, то возвеличивающего его, то карающего; но вот жизнь передней Азии обращается на три века и более в бурное море страстей различных завоевателей, то возносящихся в силе, то низвергаемых в пропасть, а избранный народ становился как бы бессильным мячиком, который эти ничтожные разбойники перебрасывают сюда и туда. Улыбнувшаяся ему на время надежда во времена Маккавеев тоже рассыпалась, а предсказания Даниила оставались перед его глазами. Израиль, избранный народ Божий, достался в плен язычникам, а мировая жизнь движется по произволу последних.

Где же Божия правда? Где же Бог? Эти мысли, эти страдания верующей души с особенною силою изложены в Третьей книге Ездры. Писатель плачется Богу, что Он, избрав из всех лесов одну виноградную ветвь, из всех цветов одну лилию, из всех птиц одну голубицу и т.д. и из всех народов один народ (5, 23-30), теперь предал его на попрание язычников, хотя "о прочих народах, происшедших от Адама, Ты сказал, что они ничто, но подобны слюне, и все могущество их Ты уподобил каплям, капающим из сосуда. И ныне вот эти народы, за ничто тобою признанные, начали владычествовать над нами и попирать нас... Если для нас создал век сей, то почему не получаем мы наследия с веком? И доколе Это?" (6, 56-59).

Вот как страстно и горячо переживали иудеи то, о чем пророчествовал Даниил, живший в таком же скорбном настроении по поводу рабства своего народа, но он, быть может, потому и удостоился самых ясных предвещаний о грядущем избавлении, что сетовал пред Господом в глубоком покаянии за грехи народа и исповедовал полное правосудие Божие, выразившееся во всех страданиях, коим был подвергнут Израиль в Вавилонском пленении, и после того Господь открывает пророку видения, в коих различные страшные животные получают на земле силу, терзают людей и хулят Бога. Они постепенно уничтожают друг друга, а новый зверь, умертвивший другого, становится еще страшнее и свирепее; но вот является Господь на небесном престоле; "судьи сели, и раскрыли книги... у зверей отнята их власть;...с облаками небесными шел Сын человеческий, дошел до Ветхого деньми и подведен был к нему. И Ему дана была власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его — владычество вечное, которое не пройдет, и царство Его не разрушится" (Дан. 7, 10-14.). Небожитель, которого Даниил спрашивает о смысле видения, отвечает ему, что "эти большие звери, которых четыре, означают, что четыре царя восстанут от земли. Потом примут царство святые Всевышнего, и будут владеть царством вовек и во веки веков" (Дан. 7, 17-18). "Царство же и власть и величие царственное во всей поднебесной дано будет народу святых Всевышнего, Которого (т.е. Всевышнего) царство — царство вечное, и все властители будут служить и повиноваться Ему" (Дан. 7, 27, 28).

Вот по этим-то трем пунктам пророчества Даниила и напряженного чаяния иудейского народа вел свою беседу Господь с Никодимом. Последний, видимо, не ставил Ему вопросов, но Господь часто отвечал на мысленные возражения и недоумения совопросников, как Симону фарисею (Лк. 7, 39), книжникам в Капернауме (Мк. 2, 6-9), Своим апостолам (Мф. 16, 7) и др. Три же идеи пророчества были следующие: Господь низвергнет власть нечестивых язычников и покорит мир народу святых, поставив над ним Своего Избранника — Сына Человеческого, Которого вознесет к равной Себе вечной славе и затем произведет правый суд над всеми народами и тем водворит на земле вечную правду. Иудеи понимали эти предсказания в смысле хотя, вероятно, и чудесном, но человеческом. Народный вождь, Сын Давида, поднимет восстание против римлян, вознесется Богом до небес и произведет праведный суд над народами, покорив их Израилю. Может быть, и само пророчество ближе подходило к такой картине по своему смыслу? Совсем нет. Спаситель разумел и истолковал его Никодиму гораздо точнее.

Смотрите, Даниил не называет народа святых израильтянами, не говорит о победе над воцарившимися зверями вооруженным восстанием, но силою Божиею, как и в другом своем пророчестве о сновидении Навуходоносора; не говорит о человеческих карах над врагами Божиими, ни о военных действиях царства святых, но как бы о добровольном подчинении ему множества в вечном царстве.

Потому-то бессмысленным зверям и был противопоставлен Сын Человеческий, как сила нравственная, разумная и святая, в которой выразилась иудейская культура, — человек безоружный, но совершенный, — что угнетенное политически иудейство было сильно перед Богом тем, что носило в себе идею святости и духовного совершенства (Быт. 18, 19) еще от времен Авраама согласно Божию Завету. Итак, Даниил говорит о возвеличении Сына Человеческого над зверьми и о царстве святых, о Царствии Божием не в политическом, не в военном смысле, а в нравственном, церковном; и Христос Спаситель потому постоянно и употреблял эти выражения, чтобы отвлечь слушателей от земного понимания Мессии и Его Царства к пониманию духовному Мессия — сошедший с неба Сын Божий, Который снова вознесется на небо, царство Его — духовное, как Он пояснял Пилату (Ин. 18, 36), не государство, а Церковь и суд Его на земле, — суд не карательный, а нравственный. Эти истины развивает Господь в беседе с Никодимом; она является как бы программой Его дальнейшей проповеди и деяний и последовательным ответом на недоумения Никодима, да и всего иудейства, — недоумения, основанные на неправильном разумении Даниилова пророчества, как мы видели, несравненно более близкого по смыслу к истолкованию Христа Спасителя, которое мы и воспроизводим с внесением мысленных и высказанных запросов и выражений Никодима.

Никодим приходит к Спасителю говорить об открытии Царствия Божия, которое, конечно, должно начаться, по его мнению, с восстания против римской власти. Дело это близко к заговору, а потому беседа должна быть тайною: он приходит ночью, вероятно уполномоченный своими собратьями по Синедриону, ибо он был "один из них" (Ин. 7, 50).

Итак, Никодим говорит: "Равви, мы знаем, что Ты Учитель, пришедший от Бога, ибо таких чудес, какие Ты творишь, никто не может творить, если не будет с ним Бог" (Ин. 3, 2); что Ты не приготовляешь восстания или когда же начнешь его устраивать? хочет он сказать, а может быть, и сказал: что же Ты не приготовляешь восстания, которым должно начать открываться Божие Царство?

"Иисус сказал ему в ответ: истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия" (Ин. 3). Ты недоумеваешь, почему я не собираю тайно воинов и оружия, а только учу народ вере и добродетелям; но это потому, что в Мое царство войдут только те, кто возрожден от Бога (ср.: Ин. 1, 12, 13).

Никодим говорит Ему: "Как может человек родиться, будучи стар? Неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?"

Обыкновенно толкователи говорят, что Никодим не понял указания на духовное возрождение, а думал о телесном. Но тогда зачем бы говорить об утробе матери, которая у стариков давно умерла? Да и Сам Спаситель не указывает на непонимание Своей речи собеседником, а на его нерасположенность верить новому откровению (ст. 11). Если же толкователи почитают Никодима столь далеким от разумения духовных предметов, то потому, что мало знают Ветхий Завет, где так много словес о возрождении, о внутреннем изменении человека Божией Благодатию, что приведенные слова Христовы вовсе не могут показаться странными и непонятными знатоку закона и пророков. Довольно вспомнить 50-й псалом и его слова: "Окропиши мя иссопом и очищуся, омыеши мя и паче снега убелюся", чтобы не думать так низко о Никодиме. Или возьмите слова Иезекииля: "Окроплю вас чистою водою, — и вы очиститесь от скверн ваших, и от всех идолов ваших очищу вас. И дам вам сердце новое и дух новый дам вам, и возьму из плоти вашей сердце каменное, и дам вам сердце плотяное. Вложу внутрь вас дух Мой и сделаю то, что вы будете ходить в заповедях Моих" и пр. (36, 25-27).

Впрочем, нам пришлось бы переписать десятую часть всех пророчеств, если бы мы пожелали собрать все изречения, сюда относящиеся. Особенно их много у Иезекииля, и у Исаии, и у Захарии: ср.: Иез. 11, 19, 20; Ис. 49, 3; 59, 21; Зах. 13, 1, также Иер. 31, 31-33. Можно сказать, что главной идеей пророков было требование и обетование полного нравственного возрождения Израиля не по внешнему его поведению только, но по внутренней настроенности, и дело это ожидалось не как дело человеческое только, но как дело Духа Божия.

Знал и Никодим, что значит родиться свыше, но знал и то, сколько молитвы, подвигов и труда нужно для сего, чтобы и самого себя возрождать, и тем более возрождать других, как свидетельствовал апостол Павел галатам и пресвитерам Ефеса и коринфянам (Галат. 4, 19; Деян. 20, 31; 1 Кор. 4, 15).


Конечно, Никодим, ставший ревностным последователем Христа и не убоявшийся помазать Тело Его драгоценным смешением (Ин. 19, 39. 40), с должным благоговением относился к словам Спасителя о возрождении духовном, но в его сознании предстоит идея восстания, которым должно открыться ожидаемое всеми Царство Божие, предреченное Даниилом и другими пророками. Ему представляется, что его Собеседник думает предварительно нравственно перевоспитать, переродить всех участников восстания. Но это для взрослых людей почти так же трудно, как вновь войти во утробу матери и вторично родиться.

Заметьте, во всей речи Спасителя все три главные мысли выражаются в отрицательных предложениях. Ясно, что они являются возражениями на ошибочные мысли, а может быть, и слова Никодима о тех же предметах. Итак, поелику Никодим все думает о царстве военном, хотя и Божественном, каково было правление Моисееве, а отчасти и дальнейших властителей Израиля, то Господь поясняет: Царство Его совсем иное, и начинает это пояснение с повторения уже высказанной мысли: "Истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие" (Ин. 3, 5). Здесь уже к сказанному раньше прибавляется и внешний признак духовного рождения и Господь продолжает разъяснять сущность последнего, несколько отвлекаясь от хода мыслей Своего слушателя, дабы он понял вновь посылаемую Богом силу для гораздо более глубокого, существенного возрождения сынов открывающегося Царствия Божия сравнительно с тем, что давалось чадам Ветхого Завета. "Не думай", как бы говорит Спаситель, "что Я имею в виду только внутреннее благочестивое настроение Моих последователей. Я имею могущественную, еще невидимую земным силу Духа, которого действие несравненно значительнее, чем последствия вооруженного восстания, только отчасти различествующие от обыкновенных государственных переворотов, а по существу такое же плотское дело, как и все земное вообще. "Рожденное от плоти плоть есть, а рожденное от духа есть дух. Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: должно вам родиться свыше" (Ин. 3, 6, 7). Это рождение будет благодатное, свыше приходящее, могущественное и быстрое, а не простое покаяние и постепенное упражнение в подвигах воздержания и милости, чего достигала проповедь Предтечи. "Дух дышет, где хочет, и голос слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от духа" (Ин. 3, 8). Он чувствует в себе благодатное изменение, чувствует, что оно не от него самого произошло, но не может опознать той Божественной силы, которой действия он испытывает как веяние налетевшего ветра. Никодим опять прекрасно понимает, о чем говорит Господь, но он не мог еще опытно испытать такого мощного притока благодати и отвечает: "Как это может быть? Иисус отвечал и сказал ему: ты — учитель Израилев, и этого ли не знаешь?" Ты должен верить в осуществление благодатных возрождений, как знаток закона, ибо пророки и псалмопевцы обещали все это людям в будущем. Не думай, что Я передаю тебе только несбыточные мечты Своего сердца: Я не на земле произошел, а задолго раньше знал многое. "Истинно, истинно говорю тебе: Мы говорим о том, что знаем и свидетельствуем о том, что видели (т.е. на небе), а вы свидетельства Нашего не принимаете" (Ин. 3, 11). Не решаешься поверить тому, что здесь, на земле, будет происходить и уже поисходит с верующими в Меня и о чем предвещали пророки, т.е. все-таки о земном, человеческом, хотя и благодатном, даваемом человеку от Бога. "Если Я сказал вам о земном, и вы не поверите, — как поверите, если буду говорить о небесном?" (Ин. 3, 12)

Но я не скажу тебе пока, что основатель Царства Божия, или Мессия, есть не человек, но Богочеловек, по естеству равный Богу. А ты, почитая Его человеком, веришь Даниилу, что Он взойдет на небо; однако знай, что "никто не восходил на небо, как только сшедший с небес, Сын Человеческий, сущий на небесах" (Ин. 3,13).

Этот переход речи на восходящего к Небу как на Кого-то ожидаемого душою Никодима ясно показывает, что Спаситель имеет в виду то пророчество Даниила, а также напряженное ожидание его исполнения в личности Мессии со стороны Никодима.

Господь Своими словами о Сыне Человеческом дает здесь понять, что ожидаемый Мессия будет не человек, ибо человеку не суждено восходить на небо, а Сын Божий, воплотившийся и вочеловечившийся. Подобную поправку к иудейским понятиям о Мессии, основанным на неполном разумении пророчества Даниила, Господь повторяет после первого Своего учения о Евхаристии, когда, "зная Сам в Себе, что ученики Его ропщут на то, сказал им: "это ли соблазняет вас? Что ж, если увидите Сына Человеческого, восходящего туда, где был прежде?" (Ин. 6, 61, 62).

Теперь же, указав собеседнику на присносущее и Божественное достоинство Мессии, Спаситель раскрывает Ему и назначение последнего не как отомстителя за избранный народ, но как Искупителя рода человеческого. "И, как Моисей вознес змия в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную" (Ин. 3, 14).

"А как же произойдет обещанный пророками суд Мессии?" — спрашивает Никодим вслух или про себя. Ответ уже готов; сначала он кажется отрицательным, а затем выясняется, что суд сей не отрицается, но разумеется не в карательном смысле для земли, а только пока в нравственном, "ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него. Верующий в Него не судится, а не верующий уже осужден, потому что не уверовал в Его Единородного Сына Божия. Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы" (Ин. 3, 16-19) и т.д. Эту же мысль о духовном только осуждении неверующих и злых в этой жизни и о каре им в жизни будущей Госполь неоднократно повторяет в четвертом Евангелии и в беседах с иудеями (Ин. 5, 22-29; 45-47; 12, 47, 48; 1, 22; 16, 811). Учение Христово о суде составило бы богатый материал для особенного исследования, но мы в данной работе заинтересованы отношением к нему революционно-мессианских убеждений и чаяний иудейских. Мы видели, что Никодим стал верным учеником Христовым: он приобрел дорогие благовония, чтобы помазать Тело Его при погребении. Однако имя его, как и Лазаря, умалчивается первыми тремя евангелистами, а упоминается, при погребении только, Иосиф. В церковном синаксаре найдете вы вероятное пояснение сего умолчания. С Иосифом Синедрион разделался вскоре же по Воскресении Христовом, бросив его в глубокий ров; Никодим же, изгнанный из Синедриона, жил долго и пытался писать жизнеописание Спасителя (вероятно, совсем не то, которое известно под именем Евангелия Никодима), поэтому до падения еврейского правительства было опасно сообщать о его подвиге.

Теперь прибавим еще в заключение речи о беседе с Никодимом, что она в Евангелии от Иоанна является введением к изложению истории вражды против Христа еврейских патриотов-революционеров, ибо в ней приведено кратко, но полно то разногласие между Учением Спасителя о призвании Мессии и учением современных Ему иудеев (и их современных даже нам потомков), за которое они возненавидели Искупителя и распяли Его.

Нам нужно еще выяснить две вещи, понятные сами по себе для христианина, но небезынтересные и для искреннего иудея. Он спросит: а кто правильнее разумел пророков? Спаситель ли или иудеи-патриоты? и еще: вполне ли Христос отрицал фактическое царство израильское, иерусалимское? Был ли Он отрицателем патриотизма и космополитом в смысле Л. Толстого?

На первый вопрос мы уже, впрочем, ответили, пояснив, что Даниил предрекал о царстве святых, разумея под чадами его, верятно, прежде всеого иудеев, но определяя сынов этого царства не по происхождению, а по праведности их жизненных устоев. В таком же смысле определяли сынов Царства Божия, различая истинных иудеев от неистинных, апостолы Павел и Иоанн; от них имеем мы столько изречений в таком духе, что приводить их нет нужды.

Гораздо новее покажется для читателя то наблюдение над словами пророков, по коему для него вполне подтвердилось бы наше толкование Даниила, именно что не только новозаветные священные толкователи, но и ветхозаветные священные писатели, предсказывая Израилю и даже всему человечеству светлое будущее, имели в виду блага духовные, а не физические вопреки толкованию позднейших иудеев и нашего Вл. Соловьева!

Это видно из того, что предсказания эти почти всегда пересыпаются самыми мрачными картинами. Возьмите, например, книгу Исаии или Михея, начиная от 4-й главы: то все народы пойдут к Иерусалиму учиться истине и оттуда распространятся повсюду правосудие, и мир, и праведная власть, то дщери Израилевой суждены страдания, пленение и позор, то опять ополчится дочь Сиона на своих врагов и измолотит их и покорит Господу; но в следующем стихе говорится, что судии Израилевы будут бить тростью по ланитам. Но в следующих стихах той же главы рождается в Вифлееме Владыка Израилев, Предвечный, который будет пасти народы до краев земли и истребит неприятелей Израиля; а в следующем стихе говорится уже об истреблении конницы и городов самого Израиля и о грядущем суде Божием со своим неверным и неблагодарным народом и предвозвещаются ему разнообразные и тяжкие бедствия. Изъяснение этих сочетающихся противоположностей в библейских пророчествах составило бы интереснейшую и весьма полезную для науки тему особого исследования. Мы же скажем кратко, что объяснение заключается в том, что предсказанные победы, примирение, обилие и процветание — все это должно было разуметь духовно в отношении к новому Израилю, к самим же верующим иудеям же и еллином (1 Кор. 1, 24). Радости их и победа их будут чисто духовные, вернее, уже давно получены были ими и получаются. Лев и ягненок давно пасутся вместе на церковном поле, вопреки Соловьевскому земному раю в конце времен. По Златоусту, пророчество Исаии (Ис. 11) осуществилось за трапезой у Левия, когда множество грешников и хищных мытарей назидались беседой Спасителя (Лк. 5, 2932), и продолжала осуществляться, когда начиная со времен апостольских и дикие варвары, и развращенные еллины объединялись в одно Христово стадо и бывшие тяжкие грешники перестали отличаться от праведников, вполне уподобившись им благодатию Божиею и собственным покаянием. Таково истинное толкование радостных картин будущего в пророчествах Ветхого Завета. Что же касается предсказаний печальных о разорении Иерусалима, о порабощении народа Божия врагами, о его пленении и рассеянии по всей Вселенной: то все это осуществилось и осуществляется над Израилем буквально, реально, как Господь и подтвердил это в притче о злых виноградарях, заключив ее словами: "Отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его" (Мф. 21, 43).

Однако современные Спасителю иудеи не желали стать на такую точку зрения и напряженно жаждали себе, своему племени внешнего довольства и славы, и только лучшие из них понимали пророчества правильно, как Захария, Симеон, Предтеча, Пречистая и даже Самарянка, а также те слушатели Христовы, которые в разное время уверовали в Него (Ин. 8, 30; 10, 42; 11, 45; 12, 11).

В заключение спросим: вполне ли Господь отрицал мысль о царстве еврейского племени как царстве праведных, к которому, согласно Исаии и Михею, добровольно, а не в качестве покоренных оружием, присоединятся прочие народы, взыскающие Бога и праведной жизни (Ис. 2, 1-5; Мих. 4, 1-7). В этих пророчествах образы чисто евангельские: свободное объединение народов около Сиона, Суд Божий над всеми племенами, но суд не карательный, а учительный и примиряющий, последствием которого будет прекращение войн, мирный земледельческий труд и научение Закону Божию и праведной жизни.

Господь не отрицался от иудейского народа даже как племени, если бы оно не противилось своему призванию, как пояснено в притче о злых виноградарях. Он не отрицался от звания царя иудейского, но разумел его именно в том смысле, как Исаия, Михей и Захария (о вшествии Его на осляти). Вот почему Он и Пилату не говорит прямо: "Ты говоришь, что Я Царь" (Ин. 19, 37), но "царство Мое не отсюда" (Ин. 19, 36).

Напрасно некоторые современные писатели утверждают, будто бы Спаситель отрицает патриотизм и как преимущественную любовь к родине и как любовь к своему народу. Кто не помнит Его слов, которые Он говорит со слезами, приближаясь к Иерусалиму в день просветления души народной: "Когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нем и сказал: о если бы ты хотя в сей твой день узнал, что служит к твоему миру, но это сокрыто ныне от глаз твоих!". Далее Господь предвозвещает оплаканному Им городу разорение от врагов "за то, что ты не узнал времени посещения твоего" (Лк. 19, 41-44).

Здесь обнаружилось самое теплое чувство Спасителя не только к людям, но и к городу, как к родной исторической святыне; то же значение имеет Его ревность о храме Иерусалимском, выразившаяся в троекратном изгнании оттуда торговцев и в словах: "Дом Мой есть дом молитвы, а вы сделали вертепом разбойников" (ст. 46). И в других изречениях Своих Господь называет храм жилищем Бога (Мф. 23, 21), а Иерусалим — городом Великого Царя (Мф. 5, 35).

Кто же этот Царь, как не Он Сам, обетованный Мессия? Он Царь, но безоружный, сидящий на "жребяти осли" (Мф. 21, 4, 5), окруженный радостною толпою свободных поклонников. Еще более умилительны слова Христовы, коими Он заключил обличительную речь на Своих врагов: "Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели" (Мф. 23, 37).

Но этот вопль отвергнутой материнской любви заключен был и приговором отвержения: "Се, оставляется вам дом ваш пуст. Ибо сказываю вам не увидите Меня отныне, доколе не воскликнете: благословен Грядый во имя Господне!" (Мф. 23, 38, 39), т.е. до Страшного Суда.

Нам задают вопрос: а что было бы, если бы Израиль принял Спасителя? Было бы, конечно, почти то же, что было в христиаиско-еврейской общине первых глав книги Деяний. Было бы царство не от мира, т.е. без оружия и угнетения, царство любви с Царем Славы, царство, за благополучие которого пекся бы Сам Господь, Который чудесною силою оградил дисциплину первоначальной Церкви, казнив ее нарушителей Ананию и Сапфиру, после чего "великий страх объял Церковь и всех слышавших это... Из посторонних же никто не смел пристать к ним, а народ прославлял их" (т.е. уверовавших во Христа) (Деян. 5, 11-13).

Если б сами иудеи не разогнали Церкви, если б не отвергли Христа, то Его всемирное царство было бы в Иерусалиме, и, вероятно, с еврейскою речью и книгами. Но евреи отвергли и Самого Христа, и Его святую дружину и вторично оказались богоборцами, по словам Гамалиила (Деян. 5, 33), а Церковь Свою Господь обрек на многовековое мученичество и борьбу.


 

Молитва*

Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, огради нас святыми Твоими ангелы и молитвами Всепречистыя Богородицы и Приснодевы Марии, силою Честнаго и Животворящаго Твоего Креста, святаго архистратига Михаила и прочих небесных сил безплотных, святаго Иоанна Предтечи и Крестителя Твоего, святаго апостола и евангелиста Иоанна Богослова, святаго Николая чудотворца, святаго Саввы Звенигородскаго чудотворца, святаго великомученика Георгия Победоносца, святаго великомученика и целителя Пантелеймона, святаго мученика Трифона, святыя великомученицы Варвары, святыя великомученицы Екатерины, святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матере их Софии, святых и праведных богоотец Иоакима и Анны и всех святых Твоих! Помози нам недостойным рабом Твоим (имярек), избави нас от всяких навет вражиих и от всякаго зла, колдовства, волшебства, чародейства и от лукавых человек. Да не возмогут они причинить нам никоего зла. Господи! Светом Твоего сияния сохрани нас на утро, на день, на вечер, на нощь и отврати от нас всякое нечистое действо по наущению диавола; если кто думал или делал зло, разруши оное силою Твоею. Яко Твое есть Царство и сила и слава, Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

* Приписываемая архиепископу св. Луке (Войно-Ясенецкому).


© RUS-SKY, 1999 г.   Последняя модификация01.10.07