Андрей Дикий
НЕИЗВРАЩЕННАЯ ИСТОРИЯ
УКРАИНЫ-РУСИ
ТОМ I
Издательство «Правда о России»
Нью-Йорк, 1960 г.
(продолжение)
После Бахчисарайского мира с Турцией (1681 г.) и "вечного мира" с Польшей (1686), Левобережье с Киевом осталось окончательно в составе Русского Государства. Население на нем начало жить спокойной жизнью, не опасаясь постоянных набегов поляков, татар и турок; разрушенные города и села начали отстраиваться и расти численно, благодаря многотысячной волне беженцев с Правобережья, спасавшихся от ужасов польско-католической реакции.
Гетман Иван Самойлович поддерживал с Москвой хорошие отношения и пользовался ее полным доверием. Дочь свою он выдал за видного боярина Шереметьева и на ее свадьбе, как передает семейное предание Самойловичей (до революции помещиков Черниговской губернии), он сказал: "да будет мир и согласие в вашей, Господом Богом благословленной, жизни так же свято и нерушимо, как совместная жизнь Великой и Малой Руси под высокой рукой его царского величества, царя Московского и всея Руси". За эти слова он удостоился особой царской благодарности. (Шереметьев был воеводой в Киеве и всецело поддерживал своего тестя).
У себя, на Украине-Руси, Самойлович показал себя не плохим администратором и быстро налаживал, расстроенную военными событиями эпохи Руины, жизнь.
Но при этом он проявлял излишний непотизм (покровительство родственникам). Все высшие должности, были заняты его близкими и дальними родственниками, начиная с генерального судьи Черныша, и кончая полковниками (три сына и зять).
Кроме того "Летописец" обвиняет Самойловича в том, что он "сначала был очень склонен и ласков к людям; когда же разбогател, чрезмерно возгордился не только против казаков, но и против духовного чина. Старшины казацкие и знатнейшее духовенство принуждены были стоять в его присутствии. Когда выезжал гетман из дому, вменял себе в несчастье, если сам встречался с духовною особою, несмотря на то, что сам был попович. Не только за город, но даже перед войском выезжал в карете, что делали и сыновья его. Ни один сенатор не имел столько гордости. Для собственного обогащения вымышлял он налоги, разоряя народ"...
Если не все, о чем пишет "Летописец", было правдой, то все таки многое соответствовало действительности и вызывало недовольство обиженной или обойденной в чем-нибудь старшины, которая его единогласно выбрала гетманом после устранения, по проискам той же старшины, неполадившего с ней гетмана Демьяна Многогрешного (17 июля 1672 г, в Казацкой Дуброве под Конотопом).
Интересно отметить то, что одним из первых подписавшихся на доносе на него царю, был Иван Самойлович. В этом доносе, сохранившемся в архиве, Многогрешный обвиняется во всем том, в чем впоследствии обвинялся гетман Самойлович, с добавлением только, что Многогрешный намеревается "податься Турецкому Султану". Уместна будет здесь отметить и то, что Многогрешного арестовали и препроводили в Москву вовсе не "москали" как, извращая факты, утверждают сепаратисты, а сами украинцы: недовольная им старшинская верхушка совершила переворот, арестовала гетмана и, с доносом на него, препроводила его в Москву с просьбой "карать Многогрешного смертною казнью, как изменника и клятвопреступника".
Москва оказалась гуманнее казацкой старшины и не казнила Многогрешного, а сослала с семьей в Селенчинск (Сибирь), где он с сыном своим Петром "исправлял всякую городовую и уездную службу наряду с детьми боярскими и принимал участие в усмирении табунтутов и мунгалав, a дочь его вышла замуж за сибирского дворянина Ивана Бейтина" (Бантыш Каменский, История Малой России, ч. II).
Грушевский же в своей "Истории Украины" пишет, что Многогрешного "московськи бояре взяли на суд и муку" и что в Сибири он жил "в великой беде" (История Украины, стр. 249). Бантыш Каменский свое описание судьбы Многогрешного подкрепляет ссылками на, сохранившиеся в архивах, документы, Грушевский же пишет голословно.
15 лет удержался на власти Самойлович, сделавши за это время очень много для умиротворения Левобережья.
Без кровополития был приведен к капитуляции турецкий ставленник гетман Дорошенко; так же мирно был ликвидирован польский ставленник — правобережный, гетман Ханенко, сдавший полученые от Польского короля булаву и бунчук. Первый из них, как уже упомянуто, после этого воеводствовал в Вятке, второй стал Киевским полковником. А потомки обоих — российскими помещиками.
Самойлович удачно положил конец претензиям Турции на Украину-Русь, которые она обосновывала присягой Дорошенка за себя и всю Украину-Русь на верность Султану. Попытки султанского ставленника Юрия Хмельницкого с помощью турок захватить Украину были отбиты вооруженной силой.
Во внутреннем управлении постепенно был установлен мир, порядок и известная законность.
Правление Самойловича омрачилось только его корыстолюбием, высокомерием, непотизмом и раздачами сел и деревень в потомственное владенне представителям казацкой старшины, конечно, прежде всего родственникам и своим сторонникам.
Это то и послужило причиной недовольства Самойловичем известного числа старшины, которые начали под него подкапываться и ждать случая, чтобы нам расправиться, как в свое время расправились с Многогрешным.
Случай этот скоро представился. В 1687 году Россия, в согласии с Польшей, Австрией и Венецией, стремившихся ослабить Турцию, предприняла поход на Крым. Во главе войска был фаворит тогдашней правительницы России — Софии, князь Голицын. Казачьи войска возглавлял гетман Самойлович. С началом похода Голицын опоздал и двинулся, когда в степях трава уже высохла. Татары учли это и поджгли степь, сделав невозможным дальнейшее продвижение русских войск. Голицын был вынужден бесславно отступить. Воспользовавшись этой неудачей и желанием Голицына оправдать себя за неуспех, генеральный есаул Иван Мазепа пустил слух, что степь подожгли не татары, а посланные Самойловичем люди. Сделал же это Самойлович потому, что вообще был он против этого "похода, и против "вечного мира" с Польшей, разделившего Украину. Голицын этому легко и охотно поверил. С другой стороны, Мазепа склонил ряд высших старшин подписать донос на Самойловича и требовать его смены и наказания.
Под этим доносом подписались генеральные старшины: обозный, судья, писарь, есаул (Иван Мазепа), а также ряд полковников: Гамалея, Солонина, Забела, Думитрашко, Лизогуб и (внизу) В. Кочубей.
Голицын немедленно дал доносу ход (ибо тем оправдывал самого себя); царевна София его полностью поддержала, и уже в начале августа (1687 г.) из Москвы была получено предписание Голицыну отрешить Самойловича от должности и присутствовать при выборе нового гетмана.
Голицын приказал арестовать Самойловича и доставить к себе в палатку, где его осыпали бранью уже поджидавшие доносчики, а некоторые из них посягали и на его жизнь... Отобравши от Самойловича знаки его гетманского достоинства, Голицын отправил его в ссылку. Сначала в Орел и Нижний Новгород, а позднее в Тобольск, где он и умер два года спустя. Туда же были отправлены: его сын Яков, полковник Стародубский и некоторые родственники. Другой его сын, полковник Черниговский за оказанное при аресте сопротивление был судим и казнен в Севске.
Так кончилось 15-летнее гетманство Самойловича и встал вопрос а выборе нового гетмана. Временно же был назначен наказным гетманом генеральный обозный Василий Борковский, один из подписавших донос на Самойловича.
Сейчас есть все основания утверждать, что Самойлович пострадал невинно. Москве он был вполне верен и ни о какой измене не помышлял. Никаких документов, подтверждающих его измену нигде и никогда не было обнаружено, кроме сохранившегося в архивах уже упомянутого доноса вдохновителем которого был Мазепа. Вина или ошибка Самойловича, приведшого его к гибели состояла в том, что он своим поведением и поступками восстановил против себя влиятельную старшину, сумевшую его свергнуть путем клеветы и интриги.
Выборы нового гетмана на место Самойловича Голицын не стал откладывать до окончания похода. Собравши старшину, он провел выборы, настоятельно советуя выбрать генерального есаула Ивана Мазепу. (По преданию, он получил за это от Мазепы 10.000 червонцев). Сторонники Самойловича от участия в выборах были искусно отстранены; старшина не принимавшая участия в походе, естественно, в выборах принять участия не могла. Мазепа был единогласно выбран гетманом 7-го авугуста 1687 года. Выборы немедленво подтвердил Голицын, а вскоре и Москва.
Так началось, длившееся 21 год, управление Левобережья гетманом Мазепой.
Точной биографии Мазепы и данных о его происхождении не имеется.
Одни историки считают его природным поляком (Вольтер, Леклерк, Голиков, Симоновский, Лэсюр) и называют "польским шляхтичем"; другие, (Город, Шафронский), а также его современник, знаменитый церковный деятель Феофан Прокопович, утверждают, что он происходит из шляхты Правобережья и родился около 1640 года в селе Мазепицах, около Белой Церкви. Вопрос о том, была ли вся его семья православной, униатской или католической, не выяснен, хотя мать его была православной. Образование он по тому времени получил очень хорошее: в соевершенстве владел не только польским, но и латинских, и немецким языками. С юности находился при дворе польского короля, где воспринял манеры, обычаи и взгляды польских придворных кругов и делал карьеру в польском высшем свете. Неожиданно карьера эта была прервана. В результате неосторожного романа с одной замужней женщиной, Мазепа очутился далеко от Варшавы, в той части Приднепровья, которая тогда находилась под властью Дорошенка. Преданние говорит, что обманутый Мазепой муж, наказал его плетьями и приказал привязать его к лошади, которая и принесла его на Украину.
В начале 1674 года мы встречаем Мазепу уже в роли казацкого старшины и в окружении гетмана Дорошенко. Последним он был послан в Крым просить у татар помощи, но по дороге его поймали запорожцы и, по приказанию кошевого Серка, он, как агент, враждебного к Москве и запорожцам Дорошенка, был доставлен к Самойловичу, а потом в Москву. По ходатайству гетмана Самойловича Мазепа не был сослан или наказан и ему было разрешено вернуться и поселиться на Левобережьи.
Мазепе быстро удалось завоевать доверие Самойловича, у которого он был учителем и воспитателем его сыновей.
Через несколько лет Мазепа уже Генеральный Есаул, то-есть, один из высших сановников и ближайших сотрудников гетмана. Своим быстрым выдвижением Мазепа был обязан своему хорошему образованию, незаурядным способностям и большому дипломатическому опыту, приобретенному при дворе польского короля. О его же моральных качествах отношению к религии, любви к Руси-Украине, бескорыстию — мнения историков расходятся.
Грушевский и все сепаратистические историки воздвигают Мазепу на пьедестал и приписывают ему все возможные гражданские и человеческие добродетели. В их изложении, он не только высокообразованный и очень умный человек, (чего никто не оспаривает), но и идеалист, отдавший все свои силы и способности делу свободы, блага и процветания Руси-Украины и прадедовской православной веры. Строитель и покровитель православных церквей и монастырей, попечитель наук и искусств, борец за свободу и благоденствие своего народа.
Совсем другой портрет Мазепы дают его противники. Известный историк Бантыш-Каменский в своей "Истории Малой России" (часть III, 1830 год) приводит такую характеристику Мазепы, данную одним украинским летописцем современником Мазепы: "Одаренный от природы умом необыкновенным, получив у иезуитов отличное образование, Мазепа кроме малороссийского языка знал латинский, польский и немецкий; имел дар слова и искусство убеждать. Но с хитростью и осторожностью Выговского он соединял в себе злобу, мстительность и любостяжение Брюховецкого, превосходил Дорошенка в славолюбии; всех же их — в неблагодарности".
Характеристика диаметрально противоположная утверждениями сепаратистов.
Истина же лежит где-то посередине, скорее даже ближе к последней характеристике, чем к тому идеальному портрету Мазепы, которую дают сепаратисты.
Несомненно, Мазепа был образованее и умнее большинства своих современников. Но ум его с юных лет был отравлен понятиями той шляхетской среды, откуда он вышел, и извращен в придворной атмосфере польского королевского двора, полной лести, притворства и искательства. Для народа он был чужой и благо народа для него вовсе не было целью жизни. О Мазепе можно с полным основанием сказать то, что без всякого основания сказал Грушевский о Богдане Хмельницком: "народ для него был средством для достижения своих целей". Цели же эти были — власть и богатство.
Не имея от предков ни богатства, ни особенной знатности происхождения, при помощи которых многие приходят к власти, Мазепа пошел по пути приобретения сначала власти, а через власть и богатства и неуклонно шел по этому пути в течении всей своей жизни. Он легко входил в доверие к власть имущим и через них сам приобщался к власти, а когда представлялась к тому возможность, ловкой интригой свергал или предавал своих благодетелей и иногда занимал их место. Верный придворный польского короля, особо доверенный посол Дорошенка к татарам, правая рука гетмана Самойловича, инициатор его свержнения и заместитель, любимец временщика Голицына, доверенное лицо Петра и его сподвижник во многих походах — вот основные этапы жизни Мазепы. Каждый этот этап имеет многочисленные документальные подтверждения и оспаривать их нет никакой возможности. Их можно только ложно представлять и изображать, чем и занимаются фальсификаторы истории — украинские шовинисты-сепаратисты.
Последний этап — это ставка на шведов был единственный ошибочный рассчет, сделанным в жизни тонким дипломатом, умным и беспринципным человеком, каковым был Мазепа.
В свете исторических событий и учета обстановки того времени нельзя не признать, что рассчет Мазепы имел очень большие шансы на успех. Одержи Карл XII под Полтавой победу, рассчет Мазепы несомненно был бы оправдан. Как предполагалось, из Руси-Украины была бы создано особое княжество с Мазепой во главе. Конечно, не независимое, как утверждают, замалчивая правду, сепаратисты, а в составе Речи Посполитой Польской, при благосклонном покровительстве Швеции. Совместными усилиями Польши и Швеции, народ Руси-Украины, не пошедший за Мазепой, был бы приведен в повиновение, иезуиты продолжали бы свою агрессию, прерванную восстанием Хмельницкого, и Русь— Украина была бы в значительной степени окатоличена и oпoлячена, а ее народ был бы воспитан во вражде и ненависти к братскому русскому народу.
Но последняя ставка Мазепы оказалась битой, рассчет ошибочным — и история всей России пошла иными путями.
Предпоследняя же ставка — на Россию и Петра — себя оправдала и дала Левобережью 21 год относительно спокойной жизни, без всяких вражеских вторжений, а Мазепе 21 род власти (1687-1708).
В начале своего правления Мазепа, не имея на политическом горизонте никаких возможностей для других комбинаций, и учитывая, как настроения народа, так и усиление России и ослабление Польши, пошел по пути сближения и слияния с Россией.
Весьма интересным для уяснения настроений Мазепы являются "статьи", которые были подписаны Мазепой и старшиной, с одной стороны, и князем Голицыным — с другой, при вступлении Мазепы в должность 7-го августа 1687 года. Параграф 12-ый этих статей гласит следующее: "Гетман и старшины обязаны стараться о соединении малороссийского народа с великороссийским посредством супружеств и другими способами, для чего дозволяется малороссийским жителям вольный переход в города великороссийские".
Еще интереснее то, что предложение внести этот параграф в "Статьи" исходил от Мазепы, как эта видно из донесения князя Голицына. Эти оба документа сохранились и находятся в Центральном Архиве Древних Государственных Актов в Москве.
Достойно внимания напомнить и то, что при подписании "Статей" Мазепа настаивал на том, чтобы в гетманской резиденции — Батурине был на постое московский стрелецкий полк и получил на это согласие Голицына. Документы об этом сохранились в том же архиве.
Приведенные выше совершенно неоспоримые исторические факты старательно замалчиваются шовинистами-сепаратистами, ибо они находятся в противоречии с их фальсифицированной для нужд сепаратистической пропаганды "историей Украины". Только в одном месте, в своей "Краткой истории Украины", издания 1917-го года Грушевский упоминает о содержании параграфа 12-го "Статей", но не как о принятом параграфе, а как о том, что "решено" при их составлении. О том же, что это было выдвинуто именно самим Мазепой, умалчивается, равно как и о просьбе Мазепы о постоянном расквартировании стрелецкого полка в Батурине.
Начало правления Мазепы не обошлось без волнений на Украине. При первом известии о свержении Самойловича, недовольные его ставленниками казаки и население произвели насилия над приятелями бывшего гетмана, а в Прилуцком полку дело дошло до того, что казаки "бросили в огонь и засыпали землей своего полковника и судью", как об этом сообщает Грушевский. Кроме того в разных полках при беспорядках пострадало лично и имущественно немало старшины и арендаторов. При помощи российских полков и верных ему казаков, Мазепа быстро ликвидировал беспорядки и произвел чистку всего административного аппарата, удаливши из него всех сторонников Самойловича, заменивши их верными себе людьми. Со многими он расправился очень жестоко, отправавши их в ссылку в Сибирь при помощи безгранично верившей ему Москвы. Не пощадил при этом даже и многих тех, кто содействовал его избранию, и, подписавших донос на Самойловича, так, например, были смещены и лишены званий полковники Думитрашко и Гамалея.
Находясь в Москве в момент свержения царевны Софии (в 1689-м году), Мазепа сумел войти в доверие к Петру, представив ему донос на Голицына с подробным перечислением всего, что, по словам Мазепы, Голицын от него получил в виде взяток, вымогая последние. С тех пор, почти 20 лет, Мазепа пользовался исключительным доверием и расположением Петра.
Во внутреннем управлении Мазепа продолжал политику своего предшественника Самойловича, щедро раздавал универсалы на потомственное владение землями, селами и деревнями, а крестьян обременял все новыми и новыми повинностями, до барщины включительно. Универсалом 1701-го года он обязал всех крестьян, даже живуших на собственных землях, еженедельной двухдневной барщиной (панщиной) в пользу старшин-помещиков. Казачьи же полки старался держать подальше и охотно посылал их в разные походы, которые предпринимало русское правительство. Взамен их заботливо формировал наемные полки "сердюков" и , "компаненцев" и постоянно настаивал на присутствии на Украине российского войска.
О том, как к этому относился народ, скажем словами Грушевского, которого нельзя заподозрить в пристрастно — отрицательном отношении к Мазепе. В своей "Истории Украины (стр. 366), Грушевский пишет: "Разумеется, эта новая барщина страшно возбуждала крестьянство, у которого еще были свежи в памяти времена безпомещичьи, когда оно хозяйничало на вольной земле. Горькая злоба поднималась в нем на старшину, которая так ловко и быстро сумела взять его в свое подчинение. Особенным гневом дышали люди на гетмана Мазепу, подозреваючи, что это он, как шляхтич и "поляк", как его называли, старался завести на Украине польские панские порядки. С большим подозрением относился народ ко всем начинаниям его и старшины".
Далее, Грушевский, тенденциозно желая свалить всю вину на Москву, пишет, что крестьяне, "не подозревали в этом руки московского правительства и даже готовы были верить, что все это делается против его воли". Но никаких доказательств, что это была "рука Московского правительства", конечно, не приводит, ибо их не существует и во все действия Мазепы в деле раздачи своим сторонникам имений Москва не вмешивалась. Ни в одном историческом документе об этом не сохранилось никаких, даже косвенных, упоминаний. Но зато сохранился другой документ, из которого, видно, кто притеснял, а кто защищал крестьян Украины-Руси. Это приказ царя Петра Мазепе — "надзирать за малороссийскими помещиками, удерживать их от жестокости, поборов, работ излишних". (Архив Кол. Малоросс, дела, 1693 года, №39).
Приведенные выше слова Грушевского заслуживают особенного внимания, ибо они характерны и для него и для всей его "исторической школы". Поставивши историческую правду в подчиненное положение сепаратистической пропаганде и внедрению вражды к России, он старается все отрицательное, что было в жизни Руси-Украины приписать Москве.
Так и в приведенном случае: не имея возможности опровергнуть нелюбовь населения к Мазепе, Грушевский довольно сомнительным приемом, совершенно бездоказательно, утверждает, что причина этой нелюбви лежит в том, что Мазепа проводил непопулярные мероприятия под давлением Москвы. А нежелательные для себя факты замалчивает.
О настроениях народа Мазепа, конечно, знал, и особенно его беспокоило обвинение, что он "поляк", то-есть униат или католик. Ненависть же против униатов и католиков была всеобщей. В этом вопросе весь народ был единодушен. Если в вопросах социальных Мазепа мог рассчитывать на поддержку некоторых высших классов и наемного войска, то в вопросе религиозном господствовало редкое единодушие. Одного подозрения в униатстве было достаточно для самого жестокого самосуда. В церковных книгах бывшего сотенного местечка Карабугова сохранилось описание расправы с одним родственником сотника, свояком, заподозренном в униатстве. Его били "киями" (палками), а потом повесили перед церковью. Интересно отметить и то, что это осталось безнаказанным. На следствии, которое производил судья Нежинского полка выяснилось, что повешенный "намовляв (подговаривал) пидкоритись папи Римському". Этого было достаточно для прекращения дела.
Учитывая такие настроения, Мазепа строил церкви и богато одарял монастыри, чтобы доказать свое православие. Свято-Николаевская церковь в Киеве, Вознесенская церковь в Переяславе, "Святые Ворота" в Киевской Лавре и много других церквей построено, обновлено или украшено Мазепой. К этому надо еще добавить богатые дары деньгами и имениями монастырям, в том числе и Киевскому женскому, где игуменьей была мать Мазепы, Мария-Магдалина.
Даже в Палестину послал Мазепа свой дар: художественной работы серебрянную доску-антиминс. И сейчас она употребляется вместо антиминса при богослужении в Храме Гроба Господня в Иерусалиме. На доске этой выгравировано следующее: "подаянием ясновельможного его милости пана Иоанна Мазепы, российского гетмана". Как видно, сам Мазепа называл себя "гетманом российским". Надо полагать, он лучше знал как себя назвать, чем его почитатели — сепаратисты, посмертно переименовавшие его в "Гетмана Украинского".
Но даже все это не вызвало у народа симпатий и доверия к Мазепе. Для народа он всегда оставался чужим, "паном" и "поляком" и когда он попытался опереться на народ при переходе к шведам — народ за ним не пошел.
Народное недовольство не раз открыто проявлялось во время правления Мазепы, но ему всегда удавалось выходить победителем, нередко прибегая к помощи российских войск.
В самом начале правления Мазепы появилась для него опасность с отошедшего к Польше Правобережья. Новый польский король, Ян Собесский, желая использовать казаков в своих войнах, разрешил формирование нескольких казачьих полков и утвердил в звании гетмана над правобережными казаками, выбранного в г. Немирове, Мигулу. Мигула не удовольствовался защитой польских рубежей от турок и татар, а вступил в сношения с запорожцами, намереваясь с их помощью распростанить свою власть и на Левобережье. Мазепа перехватил гонца Мигулы с письмом к кошевому Григорию Сагайдачному, донес обо всем в Москву, которая немедленно послала к границам Сечи войско и предупридила таким образом возможность совместного выступления запорожцев с Мигулой, который, вскоре был убит в одном сражении с татарами.
В 1692 г. от Мазепы бежал его канцелярист Петрик, сначала на Запорожье, а потом к татарам и начал выпускать и распространять универсалы с призывом к свержению власти гетмана и старшины, "превратившихся в панов и вводящих польские порядки". Универсалы эти имели не малый успех среди крестьян и нисшего казачества и вызвали глухое брожение, с которым Мазепа боролся путем строгих репрессий. С помощью части запорожцев и отряда татар, Петрик вторгся в пределы южных полков (Полтавского и Миргородского), но был кроваво отбит верными Мазепе войсками. Четыре года беспокоил Петрик Мазепу, интригуя против него в Сечи и среди татар и подвергая нападениям подвластную Мазепе территорию. Только в февраля 1696 г.. эта опасность для Мазепы была окончательно ликвидирована. Крымский хан с Белгородскими татарами и Петриком неожиданно ворвались в Полтавский и Миргородский полки и только совместными усилиями полковников этих полков — Апостола и Боруховича, казаков Мазепы и русских войск Шереметьева, они были разбиты и почти полностью изрублены или потоплены в Ворскле и в Днепре. Погиб при этом и Петрик, зарубленный казаком Вечоркою.
Не успел Мазепа справиться с Петриком, как с Правобережья появилась для него новая неприятность: заменивший убитого гетмана Мигулу гетман Самусь и его сподвижник полковник Фастовский Палий своими успешными действиями против татар и защитой населения от пюльско-католических притеснений снискали необыкновенную популярность не только на Правобережьи, но и на, подвластном Мазепе, Левобережьи. Особенно Палий, которо;го народная молва делала легендарным героем.
Ликвидировать Палия вооруженной силой было не так просто. Мазепа использовал для этого донос и, в результате длительной и тонкой интриги, ему удалось добиться того, что Палий (как уроженец г. Борзны на Левобережьи) очутился в 1705 году в ссылке в Сибири.
Так, удачно и ловко выходя из всех затруднений, неизменно подчеркивая свою преданность России, Мазепа правил Левобережьем, принимая участие в походах, предпринимаемых Петром, как на юге так и на западе и в Прибалтике. Петр осыпал Мазепу подарками и наградами, дал ему в потомственное владение целую волость в Великороссии, а когда учредил орден Андрея Первозданного, та Мазепа получил этот орден раньше самого Петра.
Кроме того Петр неоднократно награждал Мазепу деньгами, соболями, атласами, бархатом, парчей, драгоценностями (о чем сохранились подробные списки в Московском архиве Малороссийской Коллегии). А кроме того посылал ему из дворцовых запасов вино и другие продукты. В деле № 36 за 1699 год перечислены посылаемые Мазепе продукты: две бочки рейнского вина, 10 ведер орехового масла, 500 лимонов, бочка новгородского уксуса, белуга большая и двадцать малых, десять семг, сто стерлядей. Все это посылалось регулярно ежегодно до самой измены Мазепы.
Так продолжалась, ничем не омрачаемая, дружба и доверие Петра к Мазепе и верная служба Мазепы Петру до появления в северо-восточной Европе Карла XII и его блистательных побед над всеми противниками.
Когда же Карл XII вмешался в польские дела, в которых была заинтресована Россия, перед Мазепой появилась возможность принять участие в политической игре, в надежде выиграть для себя более независимое положение. Несмотря на все расположение к себе Петра, Мазепа всегда чувствовал крутую волю и твердую руку Петра, которые бы в корне пресекли всякое своеволие, столь обычное в польских шляхетско-мататских кругах, в которых Мазепа получил свое политическое воспитание, находясь при дворе короля.
Утверждения сепаратистических украинских историков, что Мазепа, изменяя России, делал это для блага Украины, за что они его и превозносят, голословно, и не выдерживает никакой критики. Ни в одном из архивов нигде не сохранилось никаких документов, подтверждающих это утверждение. Зато, зная всю жизнь и деятельность Мазепы, можно утверждать, что, получи он возможность распоряжаться по своему усмотрению, без сдерживающей тяжелой руки Петра, население Левобережья быстро бы увидело у себя польский социальный порядок с его самовластием "панов" и полным бесправием "хлопов". Надо полагать, что народ это инстинктивно, подсознательно ощущал, а потому и относился к Мазепе настороженно-недоверчиво и враждебно, что признает и сам Грушевский.
С ростом военных успехов Карла XII-го, росли и крепли и планы Мазепы сделать на него ставку и выиграть в результате неизбежной смертельной схватки между Россией и Швецией. Мазепа понимал, что выигравшая сторона станет диктовать свою волю и хотел сыграть игру так, чтобы оказаться в стане победителя.
В Польше в то время шла ожесточенная борьба между двумя претендентами на престол: Августом Саксонским, со юзником Петра и Станславом Лещинским, союзником Карла. С победами Карла и его вторжением в Польшу росли и шансы Лещинского, а война постепенно приближалась к границам Левобережья. Мазепа устанавливает контакт с возможными победителями. В строжайшем секрете ведет он переговоры со Станиславом Лещинским, который обещает сделать Мазепу наследственным "князем русским" и отдать под его власть всю Украину-Русь, которая бы, подобно Великому Княжеству Литовскому, входила в состав Речи Посполитой Польской. Был даже уже изготовлен для Мазепы княжеский герб, изображение которого приводит Грушевский в своей "Истории Украины", подтверждая тем самым существование плана о создании "княжества русского".
Сношения с врагами России Мазепа вел сначала через княгиню Дульскую, с которой, по преданию, у него был роман во время одного его похода (с Петром) в Польшу. Позднее появляется иезуит Заленский, ректор иезуитской коллегии в Виннице. Он поселяется в имении Парасючка около Бахмача, недалеко от Батурина и имеет частые тайные свидания с Мазепой в одном из его пригородных домов под Батуриным.
Когда же Карл XII приближается к границам Украины, то Мазепа вступает с ним в непосредственные сношения, предпочитая иметь дело с "хозяином", а не с его пешкой — Лещинским.
Мазепа обещает выступить на стороне Карла с 20-ти тысячным войском, как только он перейдет границу и появится на подвластной Мазепе территории. Все переговоры он ведет настолько секретно, что о них ничего не знают даже большинство его сотрудников. Только некоторые из них заподозрили нечто сомнительное в действиях Мазепы и Генеральный судья Кочубей и Полтавский полковник Искра послали Петру донос. Донос этот сохранился. Он содержит 26 пунктов, но ни один из них не подтвержден какими либо доказательствами и при чтении производит впечатление не обоснованного обвинения, а бездоказательного навета. Как таковой он и был воспринят Петром и Голковкиным и Шафировым, которым Петр поручил произвести дознание. Головкин и Шафаров были личные друзья Мазепы, а кроме того они знали, что Кочубей питает злобу против Мазепы за то, что он соблазнил влюбившуюся в него дочь Матрену (Мотрю) и не женился на ней, чем кровно оскорбил Кочубея. В результате доносчики были выданы Мазепе и казнены им, а все их имущество конфисковано.
В это время (1707-в годы) Петр усиленно готовился к столкновению с Карлом, требовал того же от Мазепы и призывал его подготовить и возглавить войско.
Не желая раньше времени выявлять свои планы, Мазепа притворился больным, как пишет Летописец, "облепился пластырями, обмазался мазями и тяжко стонал", а Петру писал о там, что как только оправится, то сейчас же выступит в поход, хотя бы, как писал Мазепа, "в походе сем душа моя оставила мое бренное тело". Обеспокоенный болезнью своего любимца, Петр непрестанно справлялся о его здоровьи и даже послал к нему своего лекаря-итальянца. Но Мазепа все не поправлялся. Как умирающий, он попросил митрополита приехать к нему и совершить над ним соборование, о чем был уведомлен немедленно Петр.
Так больше года длилась эта "болезнь" Мазепы, которая дала ему возможность откладывать открытый разрыв с Петром. На в тоже время "болезнь" эта помешала Мазепе сосредоточить войска, ибо Петр, не ожидая выздоровления Мазепы, требовал немедленную присылку отдельных отрядов в 2-3 тысячи казаков для совместных действий с отрядами русских войск, а Мазепа, понятно, не мог не исполнить приказаний Петра, чтобы не вызвать у него подозрений.
В результате, осенью 1708 года, когда Карл занял Могилев и переправился через Днепр, у Мазепы в Батурине было всего около 5 тысяч войска, преимущественно не реестровых казаков, а наемных "компанейцев", и "сердюков".
Оставивши сильный гарнизон в Батурине, Мазепа с группой старшины и отрядом около 3-4х тысяч войска (точных данных нет), отправился через г. Короп навстречу Карлу, который уже вошел в пределы Стародубского полка и имел квартиру в селе Горки, южнее Новгорода-Северского. Откладывать и медлить было нельзя, ибо с севера приближался с большим отрядом Меньшиков и, если бы он успел застать Мазепу еще в Батурине, весь план Мазепы пропал бы. "Даже в походе из Батурина в Горки, к Карлу, войско Мазепы не знало, куда и зачем его ведет Мазепа, предполагая, что их ведут против шведов". — так рассказывал Петру перебежавший от шведов компанейский полковник Игнатий Галаган.
Узнавши об измене Мазепы, Петр немедленно принял решительные меры: приказал Меньшикову взять Батурин, обратился к старшине и всему населению с манифестом, призывающим не идти за Мазепой, а тех кто пошел — вернуться; созвал старшину в Глухов для выбора нового гетмана.
Меньшиков 3-го ноября взял Батурин приступом, жестоко расправился со всеми его жителями, а город сжег и разрушил. Бантыш Каменский в своей "Истории Малой России" (ч. III, стр. 98) говорит, что Меньшиков "предал острию меча всех тамошних жителей, не исключая младенцев".
Комендант Батурина полковник Чечель был ранен, взят в плен и впоследствии казнен, как изменник, в Глухове, а начальник артиллерии Кенигсек (пруссак) был убит. Огромные запасы продовольствия и военных припасов достались победителям. Только незначительному числу защитников Батурина удалось бежать и скрыться в лесах. По преданию, успешному штурму Батурина содействовал полковник Нос, который указал Меньшикову тайные ходы в Батурин.
Население Мазепу не поддержало и отдельные старшины начали прибывать к Петру с изъявлением верности. Одними из первых был — полковник Стародубский Иван Скоропадский, Черниговский — Полуботок и много других. Некоторые полковники, например, Галаган, Апостол и другие, вначале пошедшие было за Мазепой, возвращались к Петру, который их не только не наказывал, но еще и щедра награждал.
6-го ноября в Глухове был торжественно выбран гетманом Стародубский полковник Иван Скоропадский. При этом, находившимся в Глухове Петром, была подписана и оглашена царская грамата, подтверждающая "сохранение вольностей и преимуществ Малороссийских".
А 12-го ноября, когда в Глухов прибыл Киевский митрополит Иосиф Кроковский и съехались архиепископы и епископы, в особой церемонии был предан вечному проклятию Мазепа и его помощники. Вот как описывает эту церемонию "История Русов": "Государь со всею свитою слушал в соборной Троицкой церкви божественную литургию и молебен, по окочании которого, собравшееся в Глухове первейшее малароссийское духовенство предало вечному проклятию Мазепу и его приверженцев. На площадь вынесли набитое чучело Мазепы. Был прочитан приговор о преступлении и казни его, разорваны князем Меньшиковым и графом Головкиным жалованные ему граматы на гетманский уряд, чин действительного тайного советника и орден святого апостола Андрея Первозванного и снята с чучела орденская лента. Потом бросили палачу сие изображение изменника; все попирали оное ногами, а палач тащил чучелу на веревке по улицам и площадям городским до места казни, где и повесил."
Мазепа же в это время находился в походе со шведским войском, которое двигалось к городам Ромнам и Гадячу на зимние квартиры, где для шведов Мазепой было заранее заготовлено продо-вольствие и возведены укрепления.
Не будучи уверенным в победе Карла и зная настроение и поведение народа, Мазепа попытался через полковника Апостола вступить в сношения с Петром, обещая ему содействовать поражению и даже плененнию Карла. Петр обнадежил Мазепу и обещал даже возвращение прежнего положения, но предложению Мазепы не поверил и продолжал усиленно готовиться к решительному столкновению с Карлом. Кроме того, он назначил особые денежные награды за взятие в плен шведов: две тысячи рублей за генерала, тысячу за полковника, пять рублей за солдата и три рубля за мертвого шведа. Многие казаки и крестьяне ловили шведов, особенно, когда они небольшими отрядами отдалялись для поисков фуража. Сохранилось не мало расписок о выплате за это наград, но все мелких. По-видимому, ни один генерал или полковник изловлен не был.
Так прошла зима 1708-го года без особенно крупных столкновений, если не считать взятие шведами местечка Веприк, в котором вынужден был сдаться в плен русский отряд в тысячу человек. Шведы, в основном, сидели в Ромнах и Гадяче, а русская ставка была в Лебедине, Силы русских росли благодаря прибывавшим подкреплениям; силы же и запасы шведов таяли. 16 тысячный отряд генерала Левенгаупта, шедший к Карлу с подкреплениями и большими обозами запасов был разбит и уничтожен при деревне Лесной (в Белоруссии) и Карлу приходилось рассчитывать только на свои силы да на пришедших с Мазапой 3-4 тысячи казаков.
К маю 1709 года, после длительных уговоров, переговоров и обещаний, Мазепе и Карлу удалось склонить запорожцев выступить на стороне шведов и они, под предводительством кошевого Гордиенка двинулись на помощь Карлу.
Узнав это, Петр молниеносно, смешанным русско-казацким отрядом, завхатил Сечь и уничтожил ее до основания. Командовали этой экспедицией полковник: Галаган (сам бывший запорожец) и Яковлев. Спасшиеся запорожцы бежали на турецкую территорию и основали новую сечь на месте нынешнего города Алешки.
Карл же двинулся на юг на соединение с запорожцами и по пути хотел взять Полтаву. Когда это ему сразу не удалось, он начал (в начале мая) осаду этого города, которая продолжалась безуспешно полтора месяца и закончилась известной Полтавской битвой (27 июня) с подоспевшими войсками Петра, состоявшими, как из русских, так и из верных казацких полков, с которыми был и, возвращенный из ссылки, полковник Палий.
Шведы били разбиты наголову. Карл XII и Мазепа с остатками войска бежали на запад к Днепру, бросивши все обозы и артиллерию. Но у Переволочни их настиг Меньшиков и казаки, и принудили все оставшееся войско к капитуляции. Спаслись только Карл и Мазепа, переправившиеся через Днепр первыми, да небольшой шведско-казачий отряд. Дальше бежали они на территорию Турции, в Бендеры, где и задержались продолжительное время.
Здесь вскоре Мазепа умер и был торжественно похоронен в соседнем монастыре. "Гроб его, поставленный на сани, везли 6 пар белых лошадей, а за гробом шли опечаленные его единомышленники" — описывает его похороны "Летописец".
После смерти Мазепы, находившася в Бендерах группа старшин, выбрала гетманом его ближайшего сотрудника Филипа Орлика, который совместно с Карлом начали усиленно уговаривать Турцию нарушить мир с Россией и начать войну.
Пока же что, Орлик с группой казаков, запорожцев и татар предпринял (в 1710 г.) набег на Правобережье, но был разбит и отогнан обратно.
В 1711 году, наконец, Турция начала войну, на которую подстрекали ее Карл XII и Орлик, обещая помощь и запорожцев, и всего населения Украины-Руси, и верных Станиславу Лещинскому поляков. Для России война эта была неудачна. Турки окружили зарвавшегося Петра и ему со всей армией угрожало уничтожение или плен. Положение было спасено взяткой турецкому главнокомандующему, который выпустил всю армию из окружения. По преданию, Петра спасла его будущая жена Екатерина, находившаяся с ним в походи и отдавшая Великому Визирю все свои драгоценности. Документов об этом понятно нет, но этот факт приводится всеми историками.
После этой неудачи путем иностранной интервенции отторгнуть от России воссоединенную часть Украины-Руси, Орлик уехал в Швецию, а его единомышленники постепенно начали возвращаться на родину. В дальнейшем жизнь и деятельность этого заграничного "гетмана" (без территории, народа и войска) протекала приблизительно так, как теперь, в половине ХХ-го века, протекает жизнь его идейных наследников — разных сепаратистических "Президентов" и "вождей": в интригах среди иностранцев за расчленение России и в выполнении разных заданий тех государств, на средства которых они живут.
Только тогда европейские государства не продолжали помощь бесконечно, а, убедившись в безнадежности попыток оторвать от России Украину благодаря отсутствию сепаратастических настроений у ее населения, прекратили выдачу подачек "гетману" Орлику, на которые он существовал в начале своей эмигрантской деятельности.
Католическая церковь, верным сыном которой был Орлик, повидимому, ему тоже не помогла, ибо, по свидетельству новейших биографов Орлика (Б. Крупницкого и. И. Борщака), он умер в нищете в Молдавии в 1742 году и, как бедняк, был похоронен на средства Молдавского Господаря.
Зато теперь католики-галичане проявляют особую заботу о памяти Орлика. Как сообщает сепаратистический украинский журнал "Украина" (№8; 1952 г.) духовный вождь галицийских католиков "Апостольский Визитатор, Владыка, Кир Иван Бучко" официальным письмом, адресованным всему галицийскому католическому духовенству в Западной Eвропе, напоминает, что Филипп Орлик был католик и приказывает ежегодно в первое воскресенье после дня св. Филиппа служить по Орлике торжественные панихиды.
Пользуясь предлогом, журнал "Украина" в том же № не пропустил случая сказать о преимуществах "Руси веры римской" над "Русью веры греческой" и пренебрежительно отозваться об украинцах не-католиках. По мнению редакции журала, католики (т. е. часть галичан) "далеко более сознательные украинские государственники чем православные украинцы".
В нашу задачу не входит вступать в полемику по этому вопросу, но и нельзя было обойти его молчанием. Не исключена возможность, что его решением придется заняться украинскому народу, если будет сделана попытка превратить нашу Украину-Русь в "Русь веры римской", как это огнем, мечем, золотом и кнутом пытались сделать поляки в прошлом.
Не входит также в нашу задачу вопрос о том, готовит ли история судьбу Орлика его нынешним подражателям в эмиграции. Это дело будущего, а мы изучаем прошлое.
Поэтому переходим к подведению итогов кровавого полустолетия в жизни Левобережой Украины, воссоединенной в 1654 году с Россией.
За этот период (от смерти Хмельницкого до бегства Мазепы) сменилось семь гетманов, из которых пять (Ю. Хмельницкий, Выговский, Брюховецкий, Дорошенко и Мазепа) изменили присяге и пытались при помощи иностранных интервентов отторгнуть от России воссоединеную часть Руси— Украины. А два остальных (Многогрешный и Самойлович) за подготовку к измене были сосланы. (Самойлович, как упомянуто выше, повидимому, пострадал невинно). Народ же ни за кем из них не пошел и тем обрек на неудачу все их попытки.
Тот неоспоримый факт, что народ неизменно отмежевывался от своих возглавителей, как только они становились на путь отделения от России, заслуживает особого внимания, ибо:
— он свидетельствует о тяготении народа к России и отталкивании от Польши, Турции и Швеции, на которых делали ставку "вожди",
— показывает насколько чужды народу были эти "вожди", выступавшие от его имени.
Это было как бы пятикратное в течение полувека голосование "за" или "против" России. И народ все пять раз проголосовал "за".
Через двести с лишним лет, когда сепаратисты с помощью иностранцев трижды пытались отделить Украину от России, народ опять не пошел за ними и опять проголосовал "за", а сепаратисты принуждены были бежать от своего народа. Но об этом будет речь впереди.
С бегством Мазепы для Левобережья закончились бурные времена и оно вступило в двухсотлетний период мирного существования в границах Российской Империи. Сначало сохраняя свои административные и социальные особенности, а впоследствии воспринимая общероссийский уклад жизни.
(Скоропадский-Полуботок-Апостол-Разумовский).
После измены Мазепы и Полтавской победы отношение России к воссоединенному Левобережью-Гетманщине меняется.
Почти сорокалетний период правления Самойловича и Мазепы был период совместной борьбы против попыток общих врагов и России и Руси-Украины (Польша и Турция) вернуть воссоединенныя части когда то общего Киевского Государства.
В процессе этой борьбы и старшина (кроме ее верхушки), и население, в основном, вели себя вполне лояльно и никаких оснований для подозрений, а тем более обвинений в измене общему делу не давали. Эпизод со сменой Мазепой Самойловича и ссылкой последнего был только эпизодом и на русско-укранских (как тогда говорили — "русско-малороссийских") отношениях не отразился. За двадцать же лет правления Мазепы, пользовавшегося особым благоволением и доверием Петра, отношения эти и лояльность всей Украины-Руси не вызывали никаких сомнений.
Измена Мазепы и присоединение к нему известного числа старшины и казаков, а также выступление на стороне Карла запорожцев вызвали взрыв негодования во всей России и о прежнем доверии не могло быть и речи.
Поэтому новый гетман-Скоропадский сразу же после избрания, несмотря на подтверждение Петром "прежних прав и вольностей", получает комиссара в лице стольника Измайлова, с которым он должен был согласовывать все свои мероприятия и который был "оком и ухом царским". Столицей становится город Глухов, где приказано жить и Измайлову. Через год (в 1710 году) Измайлов был отозван, а на его место прибыли Виниус и Протасьев.
Добронамеренный, но безвольный, не блещущий особенным умом, Скоропадский находился под башмаком и в полном подчинении своей жены, гетманши Насти, урожденной Маркевич. Население это знало и пело песни, что "Иван носит очинок (женск. головной убор), а Настя булаву"... Неудивительно поэтому, что его 14-летнее гетманство ни в каком отношении достижениями похвалиться не может.
Находясь под неусыпным надзором представителей Петра, ему не доверявших и проявлявших нередко самоуправство и даже самодурство, Скоропадский, с другой стороны находился под давлением своей жены и алчной старшины, буквально вырывавшей у него универсалы на потомственное владение разными имениями, бывшими раньше "ранговыми" (связанными с занимаемыми должностями).
Когда же он пытался проявлять свою инициативу, то кроме конфуза и неприятных последствий ничего не получалось. Так, при свидании с Петром в Решетилове вскоре после Полтавской битвы он поднес Петру "просительный статьи", в § 6 которых выражается просьба "не занимать под постой войска дворы казацкие ибо этим нарушается вольность казацкая, за которую только они и служат России". Петр был взбешен последней фразой и сделал ему такое внушение и "объяснение за что служат России", что навсегда отбил oxoту вступаться за "вольности казацкие". По преданию, в "объяснении" участвовала и дубинка Петра, которой он нередко вразумлял своих подданных, не взирая на чин и положение.
Тогда Скоропадский проявил инициативу в другом направлении: выдал универсал на огромные имения любимцу Петра Меньшикову и отказался от денег, которые из Москвы были присланы в Гетманскую казну за постой и содержание русского войска за один год.
В результате, Москва вообще перестала присылать деньги за постой войск, а Меньшиков, которому полученные имения очень понравились, пошел их "округлять", увеличивши в несколько раз, и самовольно захватил то, что хотел. Скоропадский пожаловался Петру, который, разобрав дело, расправился с Меньшиковым дубинкой, а захваченные земли приказал вернуть в распоряжение Гетмана. Но за это Скоропадский в лице всемогущего Меньшикова нажил лютого врага, который старался при каждом возможном случае причинить неприятность и Скоропадскому лично и управляемому им краю.
Тотчас же после ссоры с Меньшиковым из Петербурга начали поступать приказы о посылке казаков на работы и в походы. В 1716 г. несколько тысяч казаков под командой Генер. хорунжего Сулимы были отправлены на рытье канала Волга-Дон; в 1720 г. 12 тысяч на работы на Ладожский канал и 5.000 на постройку Киевской крепости; в 1721 г. 10.000 в поход на Персию — Индию; в 1722 еще 10.000 в Ладогу. Работы эти были, очень тяжелы и изнурительны; казаков косили болезни и значительная часть их погибла на этих работах. Сохранились сведения, что только в 1721 г. на работах Ладожского канала умерло 2461 человек. За осталыные годы сведений нет.
Были ли эти посылки результат интриг Меньшикова или общей политики Петра утверждать нельзя. Вернее всего, и одна и другое. Население же от этого страдало и изнемогало под тяжестью этих "натуральных повинностей", от которых, разумеется, не были избавлены и другие территории Российской Империи. Только там они имели другие формы, ибо там не было территориального войска, как на Украине, а население давала солдат в регулярную армию, неся при этом не мало и других повинностей, в том числе, выполняя и такие работы, на которые посылались казаки.
С другой стороны, население немало, терпело и от старшины, быстро превращавшейся в строгих помещиков, с которыми не мог совладать безвольный гетман. Находившийся при гетмане Протасьев в своем рапорте за 1720 год пишет: "в Малороссии самые последние чиновники добывают себе богатство от налогов, грабежа и винной торговли. Если кого определит гетман сотником, хотя из самых беднейших и слуг своих, то через один или два года явится у него двор, шинки, грунты, мельницы и всякие стада и домовые пожитки". Надо полагать, что подобные рапорты Протасьев подавал и рамньше, ибо в архивах, еще за 1715 год сохранился приказ ему Петра, "строго смотреть за полковниками, чтобы они не обременяли народ взятками и разными налогами". А в 1722 году в инструкции Вельяминову, сменившему Протасьева, Петр (в §4) пишет: "препятствовать, с гетманского совета, Генеральной Старшине и полковникам изнурятъ работой казаков и посполитых людей".
Как видно из приведенных выше документов, оспаривать достоверность которых невозможно, защитником народа от притеснении его высших классов являлся Петр.
Этот неоспоримый исторический факт находится в противоречии с утверждениями сепаратистической "исторической школы" о том, что Россия вообще угнетала весь украинский народ, а Петр был его "катом" (палачем). На самом же деле "катами", как говорят документы, были, или пытались быть, свои же украинцы — старшина, а защитником от них был "москаль" — Петр.
Это не значит вовсе, что жизнь населения Левобережья в эпоху Петра была легкой и она не ощущала на себе его тяжелой руки. Но если ту глубокую ломку всех сторон жизни, которую вызвали Петровские реформы, сравнить на Левобережьи и в остальной России, то нельзя не признать, что в Великороссии она была гораздо глубже, резче и болезненнее, чем на Украине.
Бесчисленные казни стрельцов, жестокие расправы со староверами, изменение летоисчисления (не от сотворевня мира, а от Рождества Христова), введение гражданского алфавита вместо церковно-славянского, насильственная ломка семейного быта, изменение древней одежды на "немецкую", принудительное бритье бород, лишение боярства и дворянства прежнего влияния и значения и их пожизненный принудительная служба государству и много других насильственных мероприятий Петра испытала на себе Великороссия.
На Украине же за этот самый период ломки жизни и быта почти не было. Веками установившиеся обычаи никто насильственно не менял: усы, чубы с "оселедцем" остались в неприкосновенности и никто на них не посягал, как на великорусские бороды; пышные одежды старшин никто не перекраивал на "немецкий" лад; детей старшины не забирали принудительно для обучения и на царскую службу, а их чванливых жен и дочерей не заставляли проводить время на "асамблеях", с пьяными иностранными матросами. Администрация оставалась такой же, какой она установилась во времена Хмельницкого, когда старшина, имевшая при поляках юрисдикцию только над весьма ограниченным числом реестровых казаков, распространила ее на все население, заменив собою и гражданские суды, и всех остальных представителей власти.
Полковники и сотники совмещали в себе всю власть, подобно военным комендантам нынешнего времени на территориях военных действий. Совмещение это давало возможность к разным злоупотреблениям, с которыми Петр повел борьбу со свойственной ему твердостью, имея ввиду интересы государства и самого населения и не считаясь с немалыми ограничениями самоволия и самоуправства старшины, называвшей это своеволие "вольностью козацкой".
Он назначил к гетману комиссара, который, не стесняясь, вмешивался во все дела, вызывая этим неудовольствие старшины, с одной стороны, и частые выговоры гетману из Петербурга, с другой.
В архивах сохранилось немало любопытных документов, относящихся к этому вопросу. Так в 1719 году Петр делает строгий выговор Скоропадскому за самовольную раздачу земель; в 1720 г. — за медлительность в исполнении распоряжений; в 1721 г. за беспорядки в гетманской канцелярии, где его канцеляристы все решают сами, не спрасясь гетмана и даже "прикладывают гетманскую печать"; в том же 1721 г. — за попустительство старшине, неправедно накладывающей разные повинности на козаков и посполитых.
Но в то же время Петр строго оберегал авторитет гетмана и безжалостно наказывал всякие проявления к нему или его приятелям неуважение, не только украинцами, на и великороссами.
Так, например, сохранилось дело о том, как в 1712 году воевода калужский Зыбин при проезде через Калугу посланца Скоропадского Константина Гееваровского не дал ему подвод и "непристойно говорил о гетмане". За это Петр приказал сместить Зыбина, лишить его всего имения и послать его к Скоропадскому "головой" (т. е. "выдать головой" — на милость или немилость Скоропадского). Как решил Скоропадский, сведений об этом нет. (Кол. Архив. Малоросс, дела. 1712 год № 26).
Когда же гетман приезжал в Москву или Петербург, ему оказывали знаки особого внимания. В сохранившемся дневнике, сопровождавшего гетмана в поездках канцеляриста Ханенка, описывается, как в 1722 г. во время торжеств по случаю заключения Ништадтского мира и провозглашения Российской Империи "карете Гетмана было дозволено подъезжать к придворному крыльцу. Гетманше Императрица пожаловала свой портрет; в Сенате Гетман сидел между Канцлером и Генерал-Адмиралом; а за столом рядом с Государем".
Но одновременно с этим Петр неуклонно проводил мероприятия в духе создаваемой им централизованной Российской Имеперии. Находя недостаточной деятельность комиссаров (Протасьева-Виниуса и Измайлова), 29 апреля 1722 г. он издает указ: "Для прекращения возникших в малороссийских судах и в войске беспорядков быть при Гетмане бригадиру Вельяминову и шести штаб-офицерам из украинских гарнизонов". 7 мая того же года было приказано: "Малой России вместо Коллегии Иностранных дел находиться в ведении Правительствующего Сената". При этом Вельяминову была дана длинная и подробная инструкция, которая определяла его деятельность. Общее направление этой инструкции — упорядочение всех сторон жизни и администрации Левобережья, строгая регламентация прав и обязанностей, как населения в целом, так и отдельных его классов и групп и их взаимоотношений и проведение во всем принципов централизованного государства. В одном из параграфов этой инструкции говорится о недопущении эксплоатации ("изнурять") казаков и посполитых со стороны старшины; в другом — "препятствовать писарям гетманским подписывать вместо него универсалы" (повидимому, при Скоропадском это практиковалось).
Так постепенно за 14-летнее правление Скоропадского вводился новый порядок и ограничивалась власть гетмана и старшины. "Упадком Гетьманщины" называет Грушевский этот период и говорит, что это было время ликвидации "вольности, прав и привилегий Украины". Как видно из вышеизложенного, правильнее бы было этот период назвать периодом "обуздания своеволия и самовластия старшинской верхушки". Немалую роль при этом сыиграла и безвольная, бесцветная личность Скоропадского. При умном и волевом Мазепе, умевшем поддерживать порядок, Российское Правительство почти не вмешивалось во внутренние дела "Малюй России".
Хаотическое ведение дел Скоропадским требовала или замены его другим лицом, более твердым и способным, или непосредственного вмешательства правительства. Опасаясь возможности повторения измены, по примеру многих гетманов — предшественников Скоропадского, Петр выбрал второе решение, оставляя Скоропадского гетманствовать и оказывая ему всяческие знаки внимания и почета (но не доверия).
Еще при выборе Скоропадского была кроме него выдвинута кандидатура умного и волевого Черниговского полковника Павла Полуботка, но Петр, зная одного и другого, поддержал Скоропадского и тем предопределил исход выборов. Надо полагать, уже тогда у него был план "подобрать Малую Россию к рукам", а это было легче сделать при Скоропадском.
Покорность же Скоропадского шла так далеко, что он запросил Петра, за кого ему выдать единственную дочь Ульяну. Петр посоветовал выдать за одного из великорусских начальников, пребывающих на Украине — и Ульяна была выдана за Петра Толстого, который вскоре после этого сдедался полковником Нежинского полка. Это был первый случай возглавления полка великороссом. Впоследствии таких случаев было немало.
При Скоропадском же появились и первые помещики-великороссы. Кроме Меньшикова, о котором уже упоминалось, гетманские универсалы на потомственное владение имениями получили: Шафиров, Головкин и ряд других влиятельных вельмож Петра.
Кроме людей, которых Россия посылала для занятия разных должностей в Малой России, очень много представителей наиболее культурной части населения — высшего духовенства в этот период заняли в Великороссии руководящии посты. Известный проповедник, архиепископ Феофан Прокопович, местоблюститель Патриаршего Престола Стефан Яворский и целый ряд архиепископов и епископов, как например: Димитрий Ростовский, Гавриил Бужинский, Василий Григорович, Сильвестр Кулябка, Амвросий Зертис и много других, происходили из Малой России и получили свое образование в Киеве. Начиная с первой четвертой 18-го века Православной Церковью Российской Империи руководили главным образом украинцы. А так как церковь в ту эпоху имела огромное влияние на всю культурную жизнь, то можно утверждать, что культурное развитие России начала 18 века в значительной стпени направлялось и определялось церковно-культурными деятелями киевского образования.
Петр этому всячески содействовал, понимая все значение образования среди духовенства, каковое в России Малой было значительно выше, чем у духовенства Великороссии.
Так за все время гетманства Скоропадского шел своего рода обмен деятелями Великой и Малой России. Первая давала администраторов с твердыми традициями централизованного государства, вторая — культурно-церковных деятелей. Процесс этот, несомненно, вел к сближению и слиянию воссоединенных частей Руси, а потому на него так яростно нападают сепаратисты, обвиняя Великороссию в насильственом "обрусении Украины" и умалчивая об происходившем параллельно "обукраинизировании" общероссийской православной церкви. Внешне же, при поверхностном взгляде на события, все правление Скоропадского выглядит, как период утраты прежних "вольностей", и потери той известной независимости администрации Укрины, которую она имела при прежних гетманах. И, надо полагать, по этой причине Скоропадский большой популярностью не пользовался, а когда он умер (3 июля 1722 г.), то летописец, описывая его правление написал: "Доброта сердца без других украшений не составляет истинного достоинства правителя народа".
После смерти Скоропадского, по соглашению старшины и председателя Малороссийской Коллегии Вельяминова, впредь до, избрания нового гетмана был назначен наказным гетманом Черниговский полковник Павел Полуботок, человек умный, энергичный, но мало выдержанный, горячий. И сразу же начались трения и недоразумения между старшиной и Вельяминовым, который вел себя диктаторски, распоряжаясь самовластно и к тому же всячески выпячивая и подчеркивая свою власть над старшиной.
К Петру полетели доносы и с одной и с другой стороны. Старшина обвиняла Вельяминова в "грубом обхождении, в "перемене слога в письме малороссийском, к которому Генеральная Канцелярия издревле при всех гетманах привыкла", и во взяточничестве и в самовольном решении всех вопросов без согласия и ведома старшины.
Вельяминов обвинял старшину в самоволии, присвоении казенных земель, отягощении населения неправедными повинностями и поборами. Одновременно старшина хлопотала о разрешении произнести выборы "вольными голосами" нового гетмана. Но Петр с выборами нового гетмана не торопился и, в ответ на просьбы старшины, 23 июля 1723 г. издал Малороссийской старшине следующий указ: "как всем известно, что со времен первого гетмана Богдана Хмельницкого, даже до Скоропадского, все гетманы явились изменниками и какое бедствие от того терпело Наше Государство, особливо Малая Россия, то подлежит приискать в гетманы весьма верного и известного человека о чем и имеем Мы непрестанное старание; а пока оный найдется для пользы вашего края, определено правительство, которому велено действовать по данной инструкции; так да гетманского избрания не будет в делах остановки, почему о сем деле докучать не надлежит. Петр".
А вслед затем Петр вызвал Полуботка и его ближайших сотрудников в Петербург. Много недель Полуботок и старшины безуспешно обивали пороги вельмож и добивались аудиенции у Петра (о чем сохранился подробный дневник канцеляриста Ханенка). Только в начале ноября Полуботок получил возможность говорить с Императором. Разговор закончился тем, что Петр посадил в Петропавловскую крепость Полуботка и сопровождавших его старшин. По преданию, Полуботак открыто и резко обвинял Петра в "угнетении Малой России, нарушении древних вольностей подтвержденных его предшественниками — московскими царями и им самим при выборе Скоропадского".
В крепости Полуботок вскоре разболелся, а когда Петр послал к нему врача, он отказался лечиться. Тогда Петр посетил его лично и (опять по преданию) хотел с ним помириться. Но Полуботок отказался и сказал: "Скоро я предстану перед Вечным Судьей; он рассудит Петра и Павла".
Причиной гнева Петра, как установили позднейшие историки, в том числе и Грушевский, были не только резко слова Полуботка, но и еще одно обстоятельство. Во время пребывания Полуботка в Петербурге, от Стародубского полка поступила Петру просьба на выборы гетмана не соглашаться, а управлять всеми десятью полками Левобережья так, как управлялась тогда Слободская Украина, т. е. путем назначения администрации из центра. В просьбе утверждалось, что таково желание населения.
Одновременно не прекращались, как доносы Вельяминава на старшину, так и старшины на Вельяминова. Для выяснения дела на месте Петр послал Румянцева с приказанием произвести расследование и выяснить, чего хочет народ.
Расследование это, как выяснилось впоследствии, установило ряд злоупотреблений, как Полуботка и старшины, так и Вельяминова, за что от последнего при его смещении были отобраны все имения.
Узнавши об этом, Полуботок послал на Украину гонцов с инструкциями, как себя вести и что говорить при расследовании. Петру это стало известно и при том в искаженном виде: будто Полуботок дал инструкции возбуждать народ против России. Это и вызвало негодование Петра и подозрения, что Полуботок пошел путем Мазепы. Пока шло расследование Румянцева, Полуботок умер (в 1724 г.). Старшинская верхушка или сидела в Петропавловской крепости или была запугана событиями и беспрекословно подчинялась Вельяминову, который все управление полностью взял в свои руки.
Генеральная старшина была вообще упразднена (в 1723 году), а в полковники начали назначаться "коменданты"' великороссы, "впредь до выбора полковника". В 1724 году в десяти полках было только три полковника — не великоросса: Апостол, Галаган и Маркевич. Да и та Апостола держали в Петербурге. Из 50.000 казаков половина была распущена по домам "на отдых"; 12.000 находились в походе в Коломаке, а 10.000 в Сулаке. От прежнего широкого самоуправления осталась только жалкая тень.
Так продолжалось до смерти Петра (янв. 1725 г.). Его преемница Екатерина I начала свое правление с освобождения старшины из Петропавловской крепости и разрешения многим из них вернуться домой. Строгий режим Малороссийской Коллегии начал смягчаться. А вскоре затем при преемнике Екатерины (умершей в 1727 г.) — Петре II (внук Петра) одна за другим начали отменяться решения Петра и Малороссийской Коллегии. Была восстановлена Генеральная Старшина; управление Малой Россией возвращено из ведения Сената в введение Коллегии Иностранных дел; упразднена сама Малороссийская Коллегия и отозван Вельяминов; наконец, было разрешено произвести выборы нового гетмана.
Все эти облегчения Грушевский объясняет тем, что тогда Россия готовилась к войне с Турцией и не хотела чрезмерно озлоблять старшину, чтобы не толкнуть на измену или бунт.
Против этой либеральной политики было много возражений, сводившихся к тому, что "попущениями" старшина опять приобретет силу и влияние, которое было подорвано политикой Петра и деятельностью Малороссийской Коллегии, стремившейся отделить и отдалить старшину от народа. В результате этой деятельности и подчеркивания царем и Вельяминовым, что они выступают в защиту народа от старшины "полковники и старшина с подданными пришли в немалую ссору", писал в своей записке в связи с этим вопросом Граф Толстой, противник всяких уступок и сторонник продолжения политики Петра.
Однако, с приходом к власти Долгорукого, сменившего Меньшикова, и ставшего ближайшим советником Петра II, победили сторонники либеральной по отношению к Украине политики, и был издан указ о назначении выборов нового гетмана. Вельяминов же был не только отозван, но и отдан под суд за злоупотребления, в свое время установленные расследованием Румянцева.
Летом 1727 года тайный советник Наумов получил указ выехать в Малую Россию и организовать выборы нового гетмана. Предварительна на эту должность был намечен полковник Даниил Апостол. Кандидатура эта была очень сочувственно принята старшиной, т. к. Апостол пользовался всеобщим уважением и за свою храбрость в боях, и за свою честность в общественных делах.
1 октября 1727 года он был единогласно выбран гетманом, съехавшейся для этого в Глухове старшиной, и Наумов торжественно вручил ему знаки гетманского достоинства. И в тот же день Апостол был приведен к присяге, как пишет Летописец: "при громе пушек и неумолкаемых восклицаниях народа".
Наумов остался при гетмане в качестве "министра дел государственных и советов". Сразу же при новом правителе начало возрождаться автономное управление, установленное Хмельницким; вмешательство же великороссийских чиновников в дела было сведено на миниум. Только в Высшем (Генеральном) Суде наряду с тремя судьями-старшинами заседали и три судьи-великоросса (чего не было при Хмельницком) да была установлена должность "подскарбия" и его помощника, ведавших финансами. "Подскарбий" — из рядов старшины, а его помощник — великоросс. Все остальные должности всего военного и административного аппарата были замещены старшинами.
Во время коронации Петра II Апостол с пышной свитой принимал в ней участие, а после коронации, в результате длительных совещаний с Верховным Тайным Советом, который тогда ведал всеми делами, было вынесено решение, нечто вроде "Конституции Малой России", известное под именем "Решительных Пунктов" (от слова "решать").
"Пункты" эти касаются всех сторон жизни и предоставляют "Малой России" широчайшее самоуправление. Центральная власть (Император) оставляла за собой только право утверждать выбранного "вольнымb голосами" гетмана а также и смещать его. Таким образом старшина не могла уже сменить выбранного и утвержденного гетмана. Кроме того Центральная власть (Коллегия Иностранных Дел) выносила решения по жалобам на Генеральный Суд. Военные силы (казачество) в оперативном отношении подчинены были Российскому Фельдмаршалу.
Все остальные вопросы (кроме смертной казни) решал гетман со старшиной, сохраняя принцип выборности, полковников, сотников и другой старшины. Только в двух параграфах "Решительных пунктов" не было удовлетворено желание Апостола и старшины: о запрещении пребывания в Малой России евреев (даже временно) и о выселении раскольников.
По первому вопросу "пункты" говорят: "евреям не возбранено торговать в Украине на ярмарках, но только оптом и не велено им увозить серебра, золота и меди, но закупать на сии деньги товары; жительствовать же им в Малороссии запрещено".
По вопросу о раскольниках решено: "отказать гетману в просьбе его, чтобы выведены были из полков Старо— дубского и Черниговского поселившиеся в оных раскольники, но положено казнить смертью тех, кои будут привлекать к своей ереси малороссиян или великороссиян, об обращении же к православной вере сих раскольников велено всячески стараться".
Говоря о "пунктах", их духе и содержании, уместно будет упомянуть, как некоторые параграфы этих "пунктов" извращаются сепаратистами, искажая историческую правду.
Со времен литовско-польского владычества многие города Украины имели от королей привилегию управляться по нормам так называемого "Магдебургского права", заимствованного, с Запада. Кроме того в административно-судебной практике применялись иногда и нормы так называемого "Саксонского права", тоже (через Польшу) заимствованного с Запада и нередко расходящегося с "Магдебургским правом".
Чтобы их согласовать и облегчить пользование ими казацкой старшиной, которая кроме военно-административных функций исполняла и судебные, в "Решительных пунктах" был введен § (20), который гласил: "многоразличные и часто противоречащие Магдебургские и Саксонские права перевесть на русский язык и, посредством сведущих людей, составить из них целое". Так говорят факты, (подтвержденные сохранившимися документами. Грушевский же в своей "Истории Украины" (стр. 442) об этом пишет так: "выбрано особую комиссию из украинских юристов, которая имела собрать в одно — законы и права украинские и выработать таким образом Украинский Свод Законов",
У читателя создается впечатление, что существовали и "украинские права" и "украинские законы", как это обычно существовало в отдельных государствах. На самом же деле не существовало ни "украинских юристов", ни "украинских законов", что Грушевский отлично знал.
До восстания Хмельницкого, на Украине-Руси, являвшейся польской колонией, существовали коронные суды, но не украинские, а польские. Казаки же судились своими гетманами, полковниками и генеральными и полковыми судьями, состоявшими из выборной старшины, нередко полуграмотной, назвать которую "украинскими юристами", конечно, нельзя. После восстания казачьи суды распространили свою юрисдикцию на все население и больше ста лет (до упразднения гетманства) никаких других судов на Левобережьи не было. Не было и "юристов" кроме писарей и канцеляристов в этих казачьих судах. По этому вопросу существуют серьезные научные работы известных историков А. М. Лазаревского (украинцы) и проф. Мякотина (великорусса) и никаких расхождений в описании судов того времени у них нет.
Из богатого же семейного архива Кандыб (потомков Генерального Судьи Андрея Кандыбы), которым пользовался Лазаревский, видно, что, действительно делались попытки согласовать законодательство, причем комиссия, которая этим занималась, как базу имела не "украинские законы" (которых не существовало), а кроме Магдебургского и Саксонского прав еще и "Литовский статут" и "Уложение царя Алексея Михайловича 1648 года".
Несмотря на преклонный возраст (ему было за 70 лет) Апостол с исключительной быстротой использовал политическую конъюнктуру и в течение нескольких лет исправил все вольные и невольные ошибки Скоропадского и Вельяминова, вернувши почти все прежние "права и привилегии".
Была проведена строгая проверка всех неправильно розданных или самовольно захваченных земель; упорядочены финансы и администрация; уменьшено число наемных, дорого стоющих "компанейских" полков, (оставлено всего три по 500 чел.); получено согласие Петербурга на вывод всех, находившихся на постое, войск, кроме шести драгунских полков. Постои эти были чрезвычайно обременительны для населения, а потому удовлетворение просьбы гетмана об ограничении гарнизонов всего шестью полками было всеми радостно встречено. По словам Бантыш-Каменского "монаршая сия милость чрезвычайно обрадовала Малороссию и Гетмана, который возвестив об оной пушечной пальбой, велел молебствовать во всех церквах".
При Апостоле же, по его ходатайству, императрица Анна Иоанновна (сменившая умершего 18 января 1730 года Петра II) разрешила, ушедшим в 1709 году и, жившим во владениях Турции, запорожцам вернуться на их старые места. Сделано это было несмотря на протесты султана, считавшего их своими подданными.
Запорожцы под предводительством кошевого Ивана Белецкого, вопреки запрещению Крымского хана, прибыли в Белую Церковь и присягнули на верность России, при чем им роздали на обзаведение 5.000 рублей. После этого некоторые отправились в Сечь, а женатые были расселены в Старом Кодаке, Новом Кодаке и по реке Самаре.
Возвращением запорожцев была окончательно ликвидирована мазепинская эпопея и за границей остался только Орлик, перекочевавший из Швеции во Францию.
Некоторое число старшин, бежавших с Мазепой, вернулись еще раньше, в разные сроки. Одни из них были полностью прощены, а другие (например, племянник Мазепы, Войнаровский) сосланы в Сибирь.
Параллельно с мероприятиями по упорядочению внутренних дел, Апостол активно участвовал в мероприятих общероссийского правительства характера военно-политического. Так в 1733 году около 30.000 казаков и посполитых были направлены на юг для создания укрепленной линии для защиты от набегов татар. Линия эта шла от Днепра до Донца, начинаясь несколько южнее Изюма (на Донце) и упираясь в Днепр между устьями рек Псёл и Орел. Работы эти не носили характера тяжелых изнурительных работ на Ладожском канале, на котором погибло много тысяч казаков, а кроме того они служили непосредственно защите самой Украины от непрекращающихся татарских набегов. Велись они под руководством своей старшины и рабочие команды часто сменялись новыми силами. А потому в памяти народной о них не сохранилось таких тяжелых воспоминаний, как о работах на Ладожском канале, в тяжелых условиях, далеко от родного края.
При Апостоле кроваво отбито нападение калмыков, Дон Дука-Овбо, которые вторглись в районе Изюма в Слободскую Украину и намеревались продолжить свой набег на запад, но были разбиты казаками под командой полковника Капниста.
Почти одновременно с калмыцким набегом пришлось казачьим полкам воевать и в пределах Польши. В 1733 году после смерти польского короля Августа — союзника России, была сделана попытка провозгласить королем не его сына, которого поддерживала Россия, а ставленника французов — Станислава Лещинского. Чтобы поддержать своего кандидата Россия ввела в Польшу войска, в том числе и крупный казачий отряд наказного гетмана Лизогуба и полковника Галагана. Казаки с особенным воодушевлением боролись с конфедератами — сторонниками Лещинского. Как когда то польские паны усмиряли их предков, так теперь они усмиряли поляков, проявляя особую непримиримость к униатам, еще недавно бывшими православными. Поход этот был очень популярен и казаки победителями вернулись за Днепр, после того, как на польском престоле был водворен кандидат России. Действия казаков в пределах Польши ободрили угнетаемое поляками православное население и укрепило его сопротивление католическо-польской агрессии и надежды на воссоединение с Россией.
Шестилетняя деятельность Апостола была прервана его смертью в янв. 1734 г. Снова встал вопрос о выборе нового гетмана и снова с этим выбором Петербург не спешил. К этому времени фактическим самодержцем России был немец-Бирон, который не особенно одобрительно относился к автономии Малой России и потому, вместо согласия на выбор гетмана, из Петербурга пришел указ о создании "Малороссийского Правления" — коллегии из 6 членов: три великоросса и три малоросса. Два из них, один великоросс и один малоросс, назывались "первенствующими членами" Это были кн. Шаховской и генеральный обозный Лизогуб.
Указ предписывал "Малороссийскому Правлению" во всей строгости придерживаться "Решительных Пунктов" и соблюдать полное равенство между членами малороссиянами и великороссами.
Так, в 1734 г. в жизни Левобережья начался новый период — без гетмана под управлением "Малороссийского Правления", который тянулся 16 лет, до выбора нового гетмана — Кирилла Разумовского в 1750 г.
Первые шесть лет этого периода были очень тяжелы, т. к. совпали с длительной войной с Турцией (1735— 1740), во время которой Украина была ближайшим тылом, а кроме того в эти годы население много терпело от страшной бироновщины.
Кроме того казаки и запорожцы принимали участие и в военных действиях. В 1735 г. 6.000 казаков и 2.000 запорожцев участвовали в неудачном походе ген. Леонтьева на Крым.
В 1736 г., 4,000 казаков и 3.000 запорожцев — в армии Миниха участвуют во взятии Перекопа, Кинбурна и Бахчисарая, столицы Крымского ханства.
В 1737 г. — казаки участвуют в штурме Очакова.
В 1738-39 г.г. — 18.000 казаков и 4.000 запорожцев участвуют в победоносном Молдавском походе Миниха, решившем участь войны и навсегда устранившем возможность татарско-турецких набегов, от которых столетиями страдала Украина.
Недешево обошлась эта победа и всей России и в особенности России Малой-Украине. Кроме больших потерь убитыми и раненными, главную тяжесть снабжения воющей армии продовольствием, как ближайший тыл, несла Украина, где в это время к тому же все было терроризировано бироновщиной. Начиная от Генеральной старшины и кончая последним казаком или крестьянином все могли быть в любую минуту арестованы и подвергнуты пытке по любому бездоказательному доносу.
Только после смерти императрицы Анны Иоанновны (1740 г.) и падения Бирона все вздохнули легче, особенно, когда Шаховского сменил англичанин ген.-лейт. Кейт, человек справедливый, оставивший у населения лучшие о себе воспоминания.
Когда же на престол вступила дочь Петра — Елизавета (после краткого царствования императора-младенца Иоанна VI), Малая Россия постепенно начала получать утраченные после смерти Апостола права на самоуправление.
Надо, полагать, этому способствовало то обстоятельство, что любимец новой императрицы (и ее тайный муж) был простой украинский казак Алексей Разумовский.
Благодаря своему красивому голосу он попал в число придворных певчих, где его увидела и полюбила княжна Елизавета. Когда же она стала императрицей, то не только осыпала милостями своего любимца, но распространила эти милости и на всю его родину. В 1743 г. она посетила Киев и пообещала представлявшейся ей старшине избрать нового гетмана. Однако от обещания до избрания пришлось ждать еще шесть лет. В гетманы Елизавета наметила младшего брата Разумовского — Кирила, который был еще молод и находился в Европе, где получил образование.
Только в 1750 г., через 16 лет после смерти Апостола, состоялись в Глухове, в присутствии дяди царицы графа Гендрикова, выборы нового гетмана, причем единогласно был выбран рекомендованный императрицей Кирилл Разумовский. Сам он на выборах даже не присутствовал.
Только летом следующего, 1751 г., новый гетман прибыл в Глухов, где в необычайно пышной и торжественной обстановке вступил в исполнение своих гетманских обязанностей.
С детства увезенный с родины, воспитанный за границей, женатый на родственнице императрицы — Нарышкиной, Разумовский был больше европейцем, царедворцем чем казаком, каковы были все предшествующие гетманы. Всесторонне образованный, не глупый и доброжелательный по натуре, он понимал свое гетманство, как роль владетельного князя или герцога Европы 18 столетия. Непостредственная же близость к Императрице (через брата) делала его положение особенно устойчивым и независимым от чиновников великороссов, бывших как бы комиссарами при последних гетманах.
Столица была перенесена из Глухова в Батурин, где начал строиться роскошный гетманский дворец; чиновники-великороссы отозваны; гетман правил единолично, но в полном согласии, как с Петербургом, так и "Генеральной Канцелярией", состоявшей из старшинской верхушки. Во время частных и долгих отлучек Разумовского в Петербург, вся власть передавалась этой "Генеральной Канцелярии", душой которой был Ген. Писарь А. Безбородко.
В начавшейся вскоре Семилетней войне (1753-60 с Пруссией) украинские казачьи полки почти не участвовали, кроме небольшого отряда, принимавшего участие в битве при Эгерсдорфе, да 8.000 обозных, из которых большинство погибло от болезней.
Гуманное для той эпохи царствование Елизаветы было гуманным и для Малой России, которая за этот период без войн и татарских набегов, экономически крепла, отстраивала города, упорядочивала свою хозяйственную и административную жизнь.
При Разумовском (в 1760 г.) был реорганизован Генеральный Суд, который со времен Хмельницкого несколько раз менял свой состав: сначала все Генер. старшины были членами этого суда; после Апостола — Ген. Судья и два члена; после реформ Разумовского — 2 Генер. Судьи и 10 представителей от полков.
Наконец, в 1763 г. суд был отделен от властей военной и административной. После 109 лет совмещения сотниками и полковниками функций судебных, военных и полицейских были восстановлены "земские, подкоморские и городские" суды, по типу польских судов, существовавших до восстания Хмельницкого. Судьи были выборные от "шляхетства" (как тогда начали себя называть старшины и их потомство), а не от всего населения, т. е. и казаков, мещан и посполитых. Как база для организации судов, в основвом был взят "Литовский Статут". Все Левобережье было поделено на "поветы" — судебно-административные округа, по два "повета" в каждом из 10 полков. За полковниками и сотниками остались только функции военные и полицейские. Впоследствии, после упразднения гетманства, "поветы" с некоторыми изменениями были превращены в "уезды", на которые в дореволюционное время делились губернии Российской Империи.
Со смертью Имп. Елизаветы (ноябрь 1761 г.) отношение Петербурга к самоуправлению Малой России начало меняться. Уже ее преемиик Петр III начал назначать полковников помимо гетмана и старшины, а сменившая Петра III. Екатерина II (1762 г.) и вовсе упразднила гетманство (в 1764 г.), назначивши "Наместника Малороссии".
Непосредственным поводом к упразднению гетманства послужило ходатайство старшины сделать гетманское звание наследственным в роде Разумовских. В этом было усмотрено стремление старшины к обособлению Украины, которое могло бы в дальнейшем повести к измене России и возможному сотрудничеству с Польшей или Турцией. А Россия тогда уже имела планы раздела Польши и вытеснения с берегов Черного моря Турции, что и было осуществлено в течении следующих трех десятилетий. Кроме нескольких голословных доносов, никаких указаний на сепаратистические намерения старшины не существует, а потому можно утверждать, что их и не существовало. Вернее всего, что подозрительными чиновниками-великороссами было сочтено за сепаратизм несомненно существовавшее желание старшины сохранить автономию и, приобретенные во времена этой автономии, свои привилегии. Вспомним, что идеалом казачьей старшины всегда было создание из Украины-Руси автономии по типу Вел. Княж. Литовского, при которой они были бы магнатами и шляхтой (о народе в те времена не думали).
Россия же в 18 веке организовывала централизованную абсолютную монархию, а потому, естественно, была противницей всяких автономий. По этой, надо полагать, причине Петербург и использовал ходатайство старшины, как предлог, для ликвидации украинской автономии вообще и полного уравнения "малороссийских губерний" с остальными губерниями России.
В 1764 г. гетман Разумовский был вызван в Петербург и уволен в отставку, с огромной пенсией и оставлением в его потомственном владении многочисленных имений, которыми он раньше пользовался, как гетман. Он прожил еще 40 лет и умер в богатстве и почете как сановник Российской Империи.
Больше гетманская должность не замещалась. Управлять Украиной стал Наместник, а впоследствии, назначаемые из Петербурга генерал-губернаторы и губернаторы. Так закончился 110-летний период пребывания Украины-Руси (Левобережья) в составе Российского государства в качестве автономной единицы.
Начался новый, 150-летний, период — в качестве Черниговской и Полтавской губерний Российской Империи.
Заканчивая этот бурный богатый событиями, гетманский период (1654-1764 г.) уместно будет сделать краткий обзор всего, что за этот период произошло, как в области политическо-адмивистративной, так и в культурной жизни и социальном строе этой бывшей польской колонии, воссоединенной с Россией после многих столетий раздельной жизни.
Удавшаяся революция Богдана Хмельницкого камня на камне не оставила от существовавшего под Польшей порядка. Все стали свободны и равны. Рухнули все сословные, классовые, национальные и религиозные перегородки. Вчерашний крепостной мог стать полковником, а уцелевший и примкнувший к восстанию шляхтич шел в казаки.
К моменту воссоединения с Россией (1654 г.) Украина— Русь представляла из себя территорию с населением, но без организованного и твердо установленного административного аппарата и социального порядка. Ходом событий вся власть оказалась в руках тех, кто во время восстания попал в страшины. Как умели и могли, они ее и организовали, применительно к обстановке войны. Центральное русское правительство, само занятое войной, вызванной воссоединением Украины-Руси, в ее внутренне дела вначале почти не вмешивалось, предоставив самому населению, точнее, старшине, налаживать жизнь освобожденной территории. Так продолжалось первое время до заключения "вечного мира" с Польшей и прекращения войн за сохранение Руси-Украины в со ставе России, а также все двадцатилетнее правление Мазепы, вплоть до его измены, то-есть больше 50-ти лет (1654-1708). Петр был занят своими войнами и больше чем активного участия в них от Мазепы не требовал, предоставляя ему быть полновластным хозяином Украины-Руси.
Измена Мазепы положила этому предел. Центральное правительство перестало доверять и гетманам и старшине и начала не только зорка следить за внутренней жизнью "Мал ой России", но и активно принимать участие в ее административном аппарате.
Весь второй период гетманщины (1708-1764 г.) характерен постоянным участием чиновников центрального русского правительства во внутреннем управлении Малой России. Участие это иногда носило характер прямого подчинения, как во времена Вельяминова и "Малороссийской Коллегии". Иногда оно выражалось в форме "советников", как во время гетманов Апостола и Разумовского.
Блюдя интересы общегосударственные, великорусские чиновники приходили в постоянные конфликты со старшиной, которая блюла интересы свои собственные, классово-сословные и стремилась эксплоатировать в свою пользу все остальное население.
Сепаратистические историки изображают эти конфликты как борьбу за "вольность" Украины и сохранение ее самобытности от ущемления со стороны "москалей". На самом же деле, как видно из многочисленных документов (например, приведенных выше указов Петра) вопрос шел об обуздании своеволия и алчности старшины, о чем будет более подробно сказано ниже. Вторым мотивом, толкавшим центральное правительство на вмешательство и руководство административным аппаратом Малой России было естественное стремление централизованного, государства, каковыми была Россия, проводить идею централизма на всей своей территории. Это было в духе того времени. Насколько это было целесообразно — вопрос другой. Но, что это вытекало из тогдашнего понимания целей и задач государства, а не из желания "ущемить" украинцев (как утверждают сепаратисты) об этом не может быть двух мнений. Уже самый тот факт, что централизация проводилась преимущественно местными силами (старшиной — "шляхетством") как только Петербург мог быть уверен в их лояльности, достаточно убедительно свидетельствует, что при проведении этих мероприятий никакого "ущемления" не имелось ввиду. Наоборот, можно удивляться, что процесс политическо-административной унификации Украины с остальной Россией протекал так медленно. Потребовалось почти 150 лет, чтобы губернии "малороссийские" (Черниговская и Полтавская) были, в основном, уравнены с остальными губерниями России в смысле политически-административном.
В первой половине Гетманщины (до измены Мазепы) процесс унификации шел очень медленно, почти незаметно. Ускорился и усилился он во второй половине Гетманщины (1708-1764 гг.). Закончен же был только после упразднения и гетманов и всех особенностей управления "Малой России" на рубеже 18-го и 19-го столетий.
Значительно скорее шел процесс создания нового социального порядка в освобожденной восстанием и воссоединенной с Россией части Украины-Руси (Левобережьи). Во время восстания "казачьей саблей" были ликвидированы все права и привилегии польского короля (Короны), магнатов и шляхты, между которыми была распределена вся земли с живущим на нем населением (кроме незначительных земель малочисленного реестрового казачества). В процессе борьбы с общим врагом — поляками грань между привилегированными реестровыми казаками и остальным населением ("посполитыми" — крестьянами и мещанами) совершенно стерлась. На какой то короткий период установился бесклассовый социальный порядок с демократическим самоуправлением и широкими возможностями выдвиженчества. Но удержался он недолго. Выдвинутая на гребень революционной волны старшина мечтала о другом: она старалась занять место и положение уничтоженных или бежавших магнатов и шляхты. Единомышленно с ней было и высшее духовенство, которое само до восстания имело крупные феодальные владения.
В результате таких настроений старшины, как только наступило некоторое успокоение после воссоединения с Россией, сразу же начались попытки изменить установленный восстанием социальный порядок. В своих универсалах уже Богдан Хмельницкий призывает бывших посполятых к так называемому "послушенству", то-есть выполнению некоторых натуральных повинностей по отношению к православным монастырям и епископам, а также к старшине, занимающей известную должность ("ранг"). С другой стороны, отдельные представители старшинской верхушки начинают выпрашивать у царя граматы на имения, хотя в тогдашней обстановке они и не могли их реализовать и вступить в фактическое владение пожалованным имением. Рассчет делался на будущее в твердой уверенности, что революционно-демократический социальный строй долго не продержится.
В предидущем изложении приведены случае Тетери и Выговского, заблаговременно выпросивших от царя жалованные граматы на имения, при чем Выговский умудрился получить на одни и те же имения граматы и от царя московского и от короля польского. Кто бы ни победил, Выговский, по его рассчетам, был с имением. Такие случаи вовсе не единичные, а типичны. В архивах Москвы сохранилось много копий таких грамат.
Кроме того при переходе (в период Руины) отдельных старшин с Правобережья на Левобережье они получали от гетманов универсалы на земли "соответствующие их рангу", хотя "ранга" никакого на Левобережьи они и не занимали. Население этих земель было обязано — "послушенством". В гетманство Самойловича было роздано не мало таких универсалов, на основании которых потомки этих старшин владели имениями до самой революции 1917-го года.
Наследник Самойловича — Мазепа не только продолжал раздачу универсалов на имения и требования "послушенства", но (после более чем полувекового перерыва) ввел барщину ("панщину") — обязательство бесплатно работать на владельца имения. Вот что пишет о введении Мазепой барщины его поклонник сепаратист Грушевский: "в Мазепиных универсалах первых лет 18-го столетия (1701 г.) признается законной барщина — два дня в неделю, а кроме того налог овсом даже для крестьян, которые жили на своих собственных грунтах (землях)". ("История Украины" изд. 1917 г. стр. 366). Как видно, начало закрепощению украинцев положено вовсе не "москалями" и Екатериной II, как утверждают сепаратисты, а украинским гетманом в пользу украинской же старшины. До 1708 года ни одного помещика великоросса на Украине не было. Только при Скоропадском несколько сподвижников Петра (Меньшиков, Шафиров, Головкин) получили имения на Украине. Так постепенно, уже в первый период гетманства, начали создаваться помещики из своей же старшины. Русское правительство, вмешательство которого во внутренние дела Малой России в тот период было минимальным, этому явлению не препятствовало, но и не содействовало. Нигде в архивах не сохранилось данных о том, что оно к этому вопросу вообще проявляло какой либо интерес.
Во второй период гетманства (1708-1764), особенно при Скоропадском, процесс превращения старшины в "малороссийских помещиков" и ускорился и расширился. В этот период старшина приобрела особенную силу и влияние, которые она использовывала для укрепления своих социальных позиций и закрепления их за потомством. Еще при Мазепе было установлено почетное звание "бунчуковых товарищей", не связанное ни с получением жалованья, ни с исполнением каких либо должностей, кроме присутствия, да и то необязательного, при гетманском бунчуке (знак гетманского достоинства) во время разных торжеств. Звание это давалось потомкам выдвинувшихся старшин, как бы сопричисляя их к высшему, правящему и владеющему "маетностями" (имениями) сословию. Количество этих "бунчуковых товарищей" во весь второй период неуклонно и быстро росло и к концу гетманства Разумовского было уже множество этих "бунчуковых товарищей" и их потомков, то-есть помещичьих семейств. Кроме того, аналогично "бунчуковым товарищам", в полках было установлено так же щедро раздаваемое звание "значкового товарища".
Создавшееся таким образом высшее сословие строило свое материальное благополучие на обширности своих маетностей и числу обязанных им "послушенством" крестьян-посполитых. Больше на числе посполитых, чем на количестве земли, которая тогда особой ценности без рабочих рук не представляла.
В связи с этим старшина всеми мерами препятствовала переходу посполитых в казаки, что было обычным явлением в первый период гетманства, а кроме того старалась перечислять казаков в посполитые и требовать от них "послушенства".
Сопротивление населения этому постепенному затягиванию на его шее петли крепостного права жестоко подавлялось старшиной, в руках которой находилась власть. На этой почве в широких народных массах росло и крепло недовольство против старшины, которая постепенно возвращала ненавистный социальный порядок времен польского владычества.
Русское правительство эти настроения хорошо знало и нередко одергивало черезчур рьяных новых помещиков, выступая в защиту их "посполитых", (Указы и инструкции Петра, директивы "решительных пунктов"). Во время восстания Мазепы настроения эти сыграли не малую роль и население не захотело поддержать своего гетмана, вводившего "панщину", а стало на сторону России, защищавшей их от новых помещиков старшины. Даже сепаратистические историки не отрицают того, что народные симпатии были не на стороне Мазепы, объясняя это недостаточно развитым сознанием "украинской обособленности" от "москалей".
В результате этих социальных расслоений, к концу гетманского периода (1764 г.) все Левобережье было густо покрыто наследственными "маетностями" старшины и ее потомков, исчислявшимися иногда десятками тысяч десятин земли и тысячами дворов "посполитых". Произведенным при Екатерине II "Генеральным размежеванием" земли эти были закреплены за новыми помещиками.
Но, кроме помещиков и их "посполитых" оформились и другие, весьма значительные группы земледельческого населения. Это были казаки и бывшие "ранговые посполитые", позднее "государственные крестьяне".
Первые — казаки, как до, так и после упразднения "малороссийского казачества" (конец 18-го века), были свободные земледельцы-собственники, никогда никому никаким "послушенством", а тем более "панщиной" обязаны не были и да самой революции 1917 года имели свое казачье самоуправление и свои казачьи земли и угодья. Иногда они жили своими отдельными селами и хуторами, а очень часто, в больших селах, в особенности, в одном и том же селе жили и казаки и крестьяне. В таком случае в одном и там же селе были как бы две самоуправляющиеся единицы — "общества": казачье и крестьянское. Каждое "общество" выбирало своего "старосту" и сельскую полицию — "десятских" и "сотских" и отдельно, от своего "общества" сносилось с представителями государственной власти. Как правило, казаки были более зажиточны чем крестьяне, хотя в бытовом отношении между казаками и крестьянами никакой разницы не было.
Во многих уездах Черниговской и Полтавской губерний (Гетманщины) казаки составляли большинство земледельческого населения.
Наконец, третья часть земледелческого населения — это "государственные крестьяне". Как и казаки они жили или в отдельных селах или смешанно с казаками и так называемыми "частновладельческими" кретьянами, образуя с последними "общество крестьян" данного села.
"Государственные крестьяне" — это бывшие "посполитые", не захваченные старшиной в свое частное владение. При Польше они принадлежали "Короне" или крупным магнатам; во время гетманщины — гетманскому и другим "рангам"; после упразднения гетманства — Российскому государству, по отношению к которому и несли разные повиности, причем барщина заменялась денежным налогом.
Таким образом социальная структура Левобережья к концу 18-го столетия приобретает следующий вид: высшее сословие — старшина и их потомки, фактические помещики; крестьянско-земледельческая масса (люди физич. труда) — три, перечисленных выше группы: казаки, государственные крестьяне и частновладельческие "посполитые"-крестьяне; городское население — мещане-ремесленники и торговцы; живущее и в городах и в селах духовенство. Пролетариата, людей живущих продажей своего труда, почти не было. Помещики в наемной рабочей силе не нуждались, так как имели даровую; фабрик и заводов почти не была; ремесленники в большинстве были кустари одиночки; только торговцы нуждались в наемной рабочей силе, да и то в ограниченных количествах.
Формальным завершением этого сложившегося социального порядка была "жалованная грамата" Екатерины II (1781 г.), превратившая старшину и их потомков в "потомственных дворян Российской Империи". Согласно этой грамате вся бывшая старшина была уравнена в правах с дворянами остальной части России, получила свое сословное, дворянское самоуправление (выборы губернских и уездных предводителей дворянства) и роды их были записаны в дворянские "родословные книги" соответствующих губерний (Черниговской и Полтавской). Зависевшие же от них крестьяне-посполитые одновременно с этим превращены в их крепостных крестьян.
Так произошло то "закрепощение украинцев", которое сепаратисты приписывают Екатерине II, исходя только из последнего этапа этого длительного процесса, осуществленного самими же украинцами — украинской старшиной. Екатерина II только подтвердила и оформила уже сложившиеся отношения, начатые Мазепой и продолженные последующими гетманами.
Процесс превращения безклассовой и безсословной массы, каковой являлось население Гетманщины в годы восстания, в строго сословный, крепостничесткий строй конца Гетманщины, представляет собой исключительно интересное, не имеющее прецедентов, социальное явление. Тем более, что это превращение произошло без давления извне, своими внутренними силами, и почти без сопротивленния страдающей от этого превращения части населения: ни крупных восстаний, ни больших бунтов, принуждаемых к "послушенству" крестьян-"посполитых" не было. Но зато отдельных мелких случаев сопротивления, не выходящих из границы одного села было множество. Обычно дело начиналось с суда, перед которым надо было доказать свое казачье происхождение и тем освободиться от крепостного права. Благодаря отсутствию документов и вследствие пристрастия судей ("шляхты") дело редко кончалось успехом. Тогда обиженные несправедливостью поднимали бунты, которые жестоко подавлялись.
Историки, А. М. Лазеревский в своих "Очерках старой Малороссии" и В. А. Мякотин в своей капитальной "Социальной Истории Малороссии" дают исчерпывающую и строго документированную картину этого превращения, построенную в результате долголетних изучений архивных документов того периода.
Не имея возможности задерживаться на многочисленных подробностях "закрепощения украинцев", можно рекомендовать интересующимся вопросом, кто и как провел это закрепощение поближе ознакомится с грудами названных двух историков.
Здесь же мы вынуждены ограничиться изложением этапов социальных изменений приведших к тому строю, который весьма подробно изложен в "Описании Малороссии". на основании данных, собранных Румянцевым (наместником Малороссии) в 1767-8 гг.
Заканчивая краткий обзор "социальной истории" 110-летнего периода Гетманщины, не безинтересно упомянуть, что ее население за этот период увеличилось почти втрое. Согласно данным Румянцева в 1768 г. в Малороссии было 1.119.000 населения мужского пола, то-есть около 2-1/4 миллионов всего, в то время как в момент воссоединения, как упомянуто выше, всего населения на воссоединенной территории было около 1.000.000.
За 110-летний период гетманства Левобережье претерпело изменения не только в административно-политическом устройстве и в социальном порядке, о чем сказано выше, но значительно изменилась и культурная сторона жизни и пути ее дальнейшего развития.
После Люблинской (политической) и Брестской (религиозной) уний, католическо-польская агрессия на Украине-Руси пошла быстрыми шагами, накладывая яркий отпечаток на всю ее культурную жизнь, в особенности на жизнъ ее высших сословий, как наиболее образованных.
Ополячивание этих высших классов шло быстрее и воспринималось легче, чем переход в унию или католичество. Не было исключением и высшее духовенство, стоявшее на страже православия, но незаметно все больше и больше полонизировавшееся.
До какой степени далеко зашла полонизация — свидетельствуют многочисленные документы 17-го столетия, сохранившиеся в разных архивах и до наших дней. Так например, в 1637 г. митрополит Киевский пишет частное письмо архиепископу Луцкому на польском языке; по-польски же пишет архимандрит Киево-Печерской Лавры епископу Черниговскому в 1653 г. Таких документов можно найти немало в архивах Киева, Луцка и Чернигова.
Еще дальше зашла полонизация среди магнатов и шляхты 17-го века, даже оставшихся в православии. Православный магнат Кисель пишет православному магнату Четвертинскому тоже по-польски. Магнатам подражает шляхта, а шляхте, берущая с нее пример, стремящаяся сама превратиться в шляхту, казачья старшинская верхушка.
Разговорный язык тоже быстро начинает засоряться полонизмами, в первую очередь, конечно, разговорный язык высших классов, соприкасавшихся с поляками, принимавших от них слова, недостающие в народном языке простонародья, который у всех народов беднее языка более культурных классов.
Говоря о языка, надо иметь ввиду, что в эту эпоху, не только на Руси-Украине и в России, но и по всей Европе разговорный, народный язык, на котором говорили, сильно отличался от языка "книжного", на котором писали и печатали немногочисленные тогда книги.
Только на рубеже 18-го и 19-го. столетий "книжный язык и pазоговорный язык пошли по пути быстрого слияния.
Карамзин и Пушкин положили начало этому слиянию в языке русском, Котляревский — в языке украинском.
Еше в 18-м веке русские писатели — Кантемир, Ломоносов, Сумароков, писали на языке "книжном", равно как на "книжном" же языке писал и украинский философ Григорий Сковорода.
В эпоху же Воссоединения и непосредственно предшествующую ей на Украине-Руси "книжный" язык, по словам Грушевского, представлял из себя смесь "украинско — церковно-славянского и польского". Говоря это Грушевский забыл упомянуть и обилие слов и целых выражении на средневековом латинском языке, знанием которого щеголяли образованные люди того времени и любили уснащать латинизмами свои письма и речи, подобно тому, как русское высшее общество 19-го века уснащало свою речь французскими словами. В письмах высших классов Украины-Руси первой половины 17-го века нередко можно найти десять-двадцать процентов, а то и больше, латинских слов. Все это делало "книжный" язык Украины-Руси малопонятным для простого народа. Отличался сильно "книжный" яаык от народного и в Великороссии, но все же в меньшей степени, ибо в нем не было ни полонизмов, ни латинизмов.
Основной же базой "книжного" языка и Киева и Москвы был язык церковнославянский, богослужебный язык православной церкви. Это установлено многочисленными филологическими исследованиями и не вызывает никаких возражений сепаратистов.
Вот почему оказались "без надобности" два переводчика, включенные в многочисленную свиту Бутурлина, ехавшего в 1653 году оформлять Воссоединение Великой и Малой Руси. Московские бояре и казацкая старшина понимали друг друга без всяких переводчиков и в дальнейшем в архивах нет никаких следов о наличии переводчиков при сношениях представителей России с казацкой старшиной. Не было их и в дальнейшем до самого 1917 года. Хотя в остальных частях России с не-русским населением переводчики были обязательны, как при органах администрации, так и при судах, ибо там население, действительно, часто не понимало русского языка, на котором велось все делопроизводство.
Только в июле 1918 г. украинцы перестали понимать русских и, во время мирных переговоров Украинской Самостийной Державы с Россией, украинский делегат Шелухин вел переговоры с делегатом России, Раковским, через переводника, хотя оба отлично владели обоими языками. Переговоры велись публично и доставили не мало веселых минут Киевлянам, присутствовашим в качестве публики при этих переговорах.
Еще на рубеже 18-го и 19-го столетий, один из исследователей украинского языка, писал: "не справедливо думать, что наречие, коим говорят теперь малороссияне, обязано своим происхождением единственно влиянию языка польского. Местное удаление киевлян от новгородцев и других славянских племен, еще в глубокой древности положило зародыш таковому изменению языка славянского, и, наблюдательный филолог в Летописи Несторовой, в путешествии к Святым Местам черниговского игумена Даниила и в Песни Игоревой, письменных памятниках XI и XII столетий, приметит уже сии отмены в некоторых словах и в самом их составе.
Неоспоримо, что соседство с Польшей и Литвою, а потом долгое господство сей державы над Малороссией, изменив в ее духе, правилах, обычаях и частью в вере, много подействовало и на язык, показывая в теперешнем его составе смесь древних славянских слов с польскими, литовскими, немецкими, которым особенный выговор дал собственную, совершенно отличную от других наречий, форму.
Сведующие люди находят нынешнее малороссийское наречие сходным с тем, коим говорят венгерские россияне, известные под именем карпатороссов. В малороссийском наречии скрыто происхождение многих славянских слов, которых тщетно будем искать в нынешнем языке русском." (Бантыш-Каменский, "История Малой России" т. III, стр.220). Приведенная цитата является ответом французскому путешественнику и писателю Шевалье, проведшему в 17 веке несколько лет в Польше и писавшему, что — язык населения Украины-Руси есть "наречие языка польского".
Не надо забывать, что культурная жизнь Руси-Украины, как и везде в ту эпоху, ограничивалась только высшими классами, почти не затрагивая широких народных масс. Соприкасаясь постоянно с высшим классом польско-литовским, получая образование в иезуитских школах Запада, представители высших классов Руси-Украины легко воспринимали западную культуру и постепенно, довольно быстро, полонизировались, как, например, такие роды как князья Вишневецкие, Сангушки, Острожские, Четвертинские и др.; а за ними и шляхта. Обычно с полонизацией приходило и окатоличивание без каких либо принудительных мер. Так шло до Брестской унии (1596 г.) и, наступившей непосредственно за ней, католической агрессии, сопровождавшейся жестокими насилиями и издевательством над прадедовской православной верой. Насилия эти вызвали сопротивление и ожесточенную борьбу, в первую очередь, в области религиозной жизни, которая в ту эпоху была и центром культурной жизни вообще.
Для оснащения необходимыми знаниями для борьбы с хорошо образованными противниками-униатами и католиками начали создаваться "русские" (так тогда называли) учебные заведения, готовившие не только кадры образованного православного духовенства, но выпускавшие и светских борцов против окатоличивания и ополячивания. Это были преимущественно сыновья православной шляхты и казацкой старшины, как видно из сохранившихся списков учеников. Из этих учебных заведений, особенную известность приобрели: Киевская Академия при Братском монастыре, основанная митрополитом Петром Могилой в начале 17-го века, бывшая полтора столетия, культурно-духовным центром Украины-Руси и давшая много культурных сил Великороссии, как об этом уже упоминалось выше.
Кроме научной подготовки, преимущественно церковно— схоластической, окончившие Академию, выносили из нее и хорошую антипольскую и антикатолическую зарядку, что сказалось впоследствии, когда они заняли руководящие должности на Украине-Руси во время и после Освободительной борьбы.
С Москвой и московской культурой они, находясь в пределах Польши, почти не соприкасались и ее не знали, кроме сектора религиозного. В то время, Москва, уже была и центром, и оплотом православия и все православные к ней тянулись.
Так было до окончения Освободительной Борьбы, закончившейся, как известно, разделом Руси-Украины на польское Правобережье и русское Левобережье.
Хотя, формально, эта борьба и закончилась "вечным миром" с Польшей в 1686 г., но, фактически она завершена только Полтавской победой 1709 г., т. е. заполняет собою весь первый полувековой период Гетманщины (1654-1709 гг.).
После окончательного включения в Российское Государство, культурная жизнь Гетманщины-Левобережья, во весь второй период (1709-64) сильно меняется. Борьба религиозная отходит в область тяжелых воспоминаний.
Православие торжествует победу; из гонимой при Польше, делается религией господствующей.
Во всем Левобережьи не остается ни одного католика или униата. Их костелы и монастыри навсегда исчезают из городов, и в 1917 г. из 42 городов Гетманщины (Черниговская и Полтавская губернии) ни в одном городе не было польско-католического монастыря или костела (катол. и протест. храмы были только в немецких "колониях" — Черниг. губ.).
Вместо Варшавы, политическим и культурным центрам становится Петербург, и, при том, центром государства строго централизованного, не в пример полуанархической Польше.
Бывшая раньше почти исключительно религиозной, культура Москвы, заменяется европеизированной светской культурой Петербурга, где открываются светские учебные заведения (Шляхетский Корпус), учреждается Академия Наук, начинает выходить газета, печатаются книги.
Одновременно с этим, Петербург становится местам, где можно делать блестящие карьеры, приобретать, как тогда говорилось, "чины, звания и имения".
Никаких ограничений для достижения всего этого, уроженцам Гетманщины не ставилось. И культурные слои Украины-Руси, потянулись на север без всякого принуждения. А свою, "Киевскую", культуру, начали синхронизировать с культурой общероссийской, освобождаясь в то же время от всего польско-латинского и в языке, и в культуре.
Сыгравшая такую огромную роль во время борьбы с католицизмом Киевская Академия начинает терять свое значение и уступает первенство центральным, общероссийским культурным учреждениям и учебным заведениям чисто светского характера.
Причиной этого было то обстоятельство, что Академия не реформировалась и застыла в своем, чисто схоластическом богословском направлении, которое было так важно во время католической агрессии и потеряло значение, после того, как эта агрессия была ликвидирована. К половине 18-го века она превращается в чиста духовное специальное учебное заведение, каковым, под именем Киевской Духовной Академии, остается до революции 1917 г.
В своей "Истории Украины" (стр. 427), Грушевский об этом пишет так: "Академия имела характер богословский в своей науке; при том, ее наука основывалась на старых схоластических метода, для того времени не своевременных и не интересных, и не шла за успехами современной европейской науки. Реального знания она не давала, литературная подготовка, основанная на устаревших образцах, тоже все меньше была пригодна для тогдашнего времени. И, когда появляются в России, в Петербурге и Москве, первые светские школы, Киевская Академия и, основанные по ее образцу провинциальные коллегии, не выдерживают конкуренции с ними. Зажиточные украинские граждане, казацкая старшина, начинают посылать своих детей в столичные школы."
В другом месте той же книги (стр. 423-4), Грушевский пишет: "В украинских школах заботились, главным образом, о том, чтобы научить своих учеников правильно писать славянским языком, а не заботились совсем о языке народном, его чистоте и правильности. Украинские писатели 17-го и 18-го веков, кичатся и гордятся церковно-славянщиной".
И в первом, и во втором случае, возразить Грушевскому нечего, ибо он говорит правду. Но, для полноты картины нужйо прибавить то, что Грушевский счел нужным умолчать:
— Что в ту эпоху о языке народном, его чистоте и правильности, не заботились, не только в школах украин— ских, но и в великороссийских, французских, немецких и других народов.
— Что украинские культурные круги не проявили никогда инициативы для создания светских школ украинских, хотя для этого была полная возможность во время царствования Имп. Елизаветы.
— Что вместо этого они, совершенно добровольно, посылали своих детей в столичные, общероссийские школы, демонстрируя этим свое желание слиться с общероссийской культурной жизнью.
Результатом же всего этого было быстрое и безболезненное слияние двух культур — Киевской и Московской, в одну культуру — российскую, которое можно считать законченным к концу 18-го столетия. Писатели и мемуаристы Украины 18-го столетия, писали уже на "книжном" языке общероссийском, очищенном от польских и латинских слов, чем отличался "книжный" язык Украины-Руси до Воссоединения.
Чтобы убедиться в этом, достаточно перечитать, например, дневник генер. подскарбия Марковича (20-ые гг. 18-го века), произведения Григория Полетики, Капниста, Конисского (вторая половина 18-го века), многочисленные письма и дневники старшины 18-го века, печатавшиеся регулярно в известном журнале "Киевская Старина", посвященном истории Малой Руси -Украины.
Произошло ли это слияние добровольно и без принуждения, или это, как утверждают украинские шовинисты сепаратисты, вовсе не слияние, а принудительное поглощение высшей, украинской культуры, низшей культурой, поработивших Украину великороссом?
Ват что писал по этому вопросу, отец украинского сепаратизма проф. М. С. Грушевский: "новое украинское панство с готовностью и поспешностью шло навстречу желаниям российского правительства: не только приспособлялось к новым порядкам, но и принимали культуру новой державы, русский язык, официальный и литературный, не взирая на то, что культура русская стояла еще очень низко.
Несколько десятилетий тому назад, во времена Дорошенка и Мазепы, украинцы были первыми учителями в Московщине, которые пересаживали туда достижения украинской культурной жизни. А во времена Петра почти все высшие духовные должности в Московщине позанимали киевские воспитанники, украинцы, и, даже в московских школах, вводили вначале украинский выговор, перемалывая московских парней, на украинский язык" (Ист. Укр., стр. 429, изд. 1917 г.).
Правда, в другом месте, Грушевский пишет о "давлении Московской цензуры на украинскую литературу" и приводит два случая этого "давления": запрещение печатать акафист св. Варваре, "по причине неправильного языка" и требование Петербурга применения, вновь введенного для, всего государства гражданского шрифта.
Но, так как, по признанию самого Грушевского, "книгопечатание на Украине находилось в руках духовенства", а высшие духовные посты общегосударственного значения, как приведено выше, были замещены украинцами, киевскими, то выходит, что и "давление" происходило не от великороссов, а от своих же украинцев, которые очищали "книжный" язык (на котором тогда только и печаталось) от полонизмов и латинизмов — наследия польского владычества.
Печатать же, тогда, что либо на народном языке нигде никому не приходило и в голову, как об этом упомянуто выше.
Приведенных примеров и цитат из произведений идеолога сепаратизма и, творца мифа о "порабощении и угнетении" украинцев великороссами, полагаю, достаточно, чтобы вынести решение о том, было ли слияние русско-украинских культур, в период Гетманщины, добровольным или принудительным — результатам "порабощения и угнетения". Совершенно очевидно, что оно было добровольным и соответствовало настроениям и Великой и Малой Руси-Украины.
Наши предки 17-го и 18-го веков понимали обстановку и не пытались навязывать особенностей сложившихся под Польшей, на территории двух губерний, "киевской культуры", всей огромной России, как это делают теперь галичане сепаратисты, навязывая особенности быта и культуры далекой, полонизированной и окатоличинной маленькой окраины— Галиции всей Украине.
Заканчивая гетманский период Левобережья, приведший к превращению Гетманщины, в две "малороссийские губернии" (Черниговскую и Полтавскую), необходимо отметить, что именно этот период украинские сепарастисты изображают в своей, приспособленной для политических целей "истории", как период насильственной ломки быта и культуры Украины, "поработившей" ее Россией:
В области культурной — принудительная русификация и уничтожение "украинской культуры".
В области социальной-закрепощение крестьян и создание феодально-сословного строя.
В области политическо-административной — ликвидация всех "вольностей казацких".
Мы рассмотрели выше достаточно подробно и объективно все изменения, происшедшие в этот период и с полным основанием можем эти утверждения сепаратистов назвать извращением истории, не выдерживающими никакой объективной критики.
На самом же деле: в области культурной произошло добровольное слияние; в области социальной — все изменения произошли по инициативе украинской старшины — Россия их только подтвердила; в области административно-политической — инициатива изменений, нередко принудительных , действительно, исходила от России и, действительно, "вольности" выборной старшины были, в той форме, в которой они существовали в момент Воссоединения, ликвидированы.
Но, зато старшины приобрели другие "вольности" — вольность потомственного дворянства Российской Империи, а вместо права "послушенства" посполитых — право владения крепостными крестьянами. То есть, от изменений, не проиграла, а выиграла.
Что же касается местного административного аппарата, то (кроме назначаемых из Петербурга губернатора и высших губернских чиновников), он полностью остался в руках старшины, превратившейся в потомственных дворян: они выбирали суд и полицию из своей среды, а предводитель дворянства являлся, как бы хозяином уезда.
Не проиграли и казаки, не попавшие в число потомственных дворян. Они превратились в свободных земледельцев.
Оба врага Украины-Руси: Крымские татары и Польша, с которыми раньше велись непрерывные кровавые войны, были обезврежены общероссийскими силами. Крым завоеван, а Польша низведена на положение третьестепенного, к тому же разлагающегося государства и не могла угрожать Украине. Потребность борьбы на границах отпала. Поэтому, вместо постоянной, весьма обременительной, военной службы, казаки постепенно, были уравнены в несении воинской повинности с остальным населением России.
Проиграли только посполитые, попавшие, в качестве крепостных крестьян, к своей бывшей старшине и ее потомкам. Их положение, действитльно, было очень тяжелое и бесправное и, мало чем отличалось от положения посполитых времен польского владычества. Только, что не было религиозного и национального преследования, характерного для польской эпохи. Для полноты картины, необходимо напомнить, что положение крепостных-украинцев ни чем не отличалось от положения крепостных в остальной России.
Перемены, за столетний период Гетманщины, во всех областях жизни, действительно произошли огромные. Но, нельзя рассматривать Гетманщину отдельно от остальной России, в состав которой она входила. И, если, за этот столетний период, сравнить перемены в России и на Гетманщине, то нельзя не признать, что перемены в России, как уже упомянуто раньше, были неизмеримо больше, чем на Украине. Не нужна забывать, что рубеж 17-го и 18-го столетий был эпохой огромной ломки, и создания централизованной Российской Империи. Нельзя так же не признать, что только общероссийскими силами Левобережье из арены постоянных татарских набегов и объекта польско-католической агрессии превратилось в мирный, и спокойный край. Как показало прошлое, Украина-Русь одна не могла справиться ни с Крымом, ни с Польшей.
И, если бы не активное вмешательство России, в ответ на просьбу Хмельницкого и старшины о воссоединении, то, несомненно, восстание бы было утоплено в крови, а уцелевшее население обращено в бесправных холопов, подобно населению Галиции, и, в значительной степени, ополячено и окатоличено.
Ошибочно и исторически неверна этапы политическо— административного слияния Украины-Руси с остальной Россией изображать, как этапы "порабощения" или постепенного "лишения вольностей и привилегий", как это делают сепаратисты.
Постепенные сокращения этих "вольностей'' во весь первый период Гетманства, следовали, всегда, за очередной изменой, очередного гетмана. Напомним их:
1657 г. — "Переяславские Статьи" Юрия Хмельницкого — после попытки его и старшины, односторонне изменить "Мартовские статьи" — результат "Переяславского акта" Богдана Хмельницкого 1654 г.
1663 г. — "Глуховские статьи" Брюховецкого — после измены Выготского, и гетманской междоусобицы.
1672 г. — "Конотопские статьи" Самойловича — после измены Брюхавецкого.
1708 г. — "II Глуховские статьи" Скоропадскогго — после измены Мазепы.
Каждые новые "статьи" усиливали участие представителей России в военно-административном аппарате Украины—Руси, в который Россия, вначале, почти не вмешивалась.
Вряд ли можно возражать, что эти мероприятия были необходимы в интересах ведения совместной борьбы, во время которой большинство гетманов воссоединенной Украины— Руси заканчивало свою деятельность изменой, за которые Россия расплачивалась кровью.
Вкрапливание представителей России в военно-административный аппарат было поэтому необходимостью, вызываемой действиями самой украинской старшинской головки.
России оставалось: или анулировать Переяславский акт и уйти за свои рубежи т. е. отказаться от свой исторической задачи — объединения исконно-русских земель Киевской Руси, или стараться обезвредить высшую старшину, не считавшуюся ни с историческими задачами, ни со стихийным стремлением широких народных масс к воссоединению. Россия выбрала последнее и пошла по пути защиты этих масс от расправы польских карателей, которая бы неизбежно наступила, если бы Россия вышла из борьбы.
Таков смысл "лишения вольностей'' в первый период Гетманства.
Мотивы сокращения этих "вольностей", приведшие к упразднению Гетманства, во втором его периоде, надо искать в другом. Лежали они, как было уже указано, в стремлении строго централизованной абсолютной монархии, каковою была Россия 18-го века, иметь единообразный военно-политическо-административный аппарат на всей своей территории.
Это совпало с потерей значения казачества, как пограничной военной силы: с победами над Турцией и разложением Польши, отпала необходимость держать многие десятки тысяч казаков, как военные соединения. И они были постепенно переключены на мирное положение свободных земледельцев, что, естественно, повлекло за собою и ликвидациго старшинского класса.
Описание гетманского периода было бы не полным, если бы не коснуться вопроса, как этот период представляют сепаратисты, ставя историю в службу политике.
В их изложении, или отсутствует всякое упоминание или, упоминается только вскользь третий партнер в русско-украинских взаимоотношениях — Польша.
Взаимоотношения эти изображаются, как борьба "Киевской культуры" — "украинской" с, низшей, "московской культурой" — великорусской, а, результат этой борьбы, — как "порабощение", к концу 18-го века, последнею первой.
Тот же факт, что украинская "киевская культура", уже, к моменту воссоединения, была в значительной степени полонизирована и быстро шла по пути полного поглощения культурой польско-католической, не оттеняется в достатачной степени, а то и просто замалчивается. Благодаря этому создается впечатление, что если бы не воссоединение и центростремительная политика России, украинская "киевская культура" свободно бы развивалась и пышно расцветала.
На самом же деле, беспристрастное изучение той эпохи, дает основание утверждать, что в Речи Посполитой эта "киевская культура" была обречена, и, не приди Воссоединение, она бы была без остатка поглощена и переварена чуждой, польско-католической культурой.
В 17-ом столетии, православная "Киевская культура" Украины-Руси стояла перед дилеммой: или быть полностью уничтоженной польско-католической агрессией или, пойти по пути очищения от польско-латинского влияния и слияния (не "порабощения") с православной же культурой Великороссии. Историческая обстановка сложилась так, что она пошла по этому второму пути.
Третий путь-путь самобытного развития "киевской украинской культуры", как указано выше, был объективно невозможен в той обстановке и при тогдашней расстановке сил.
Этого никак нельзя забывать при изучении той эпохи, а надо четко и ясно ставить вопрос, что было бы лучше для украинского народа, его быта и культуры: продолжение того пути по которому он шел до 1654 г. (поглощение Польшей) или путь слияния с Россией и совместное создание культуры общероссийской.
Исторические судьбы, разделили Украину-Русь на две части — Российскую и Польскую до конца 18-го века. Объективное изучение культурной жизни населения в этих разделенных частях дает неопровержимые доказательства, какие возможности для населения и его культуры были у каждой из этих частей.
Жизнь и изменения в части Российской, изложены выше — повторять их нет надобности.
Следует только добавить, что на рубеже 18-го и 19-го веков, с пробуждением национальных сознаний разных народов Европы, именно, в Российской, а не Польской части Украины-Руси возродилась, точнее, возникла литература на украинском, уже не "книжном", а народном языке (Котляревский, Артемовский, Квитка).
В Польской же части Украины-Руси, к концу 18-го века, все население в религиозной жизни было окатоличено (уния); в социальном положении превращено в крепостных "хлопов" польских помещиков, а национальная культура приведена в безмолвие.
Более подробное описание победы польско-католической агрессии и ее результатов в Правобережья и Галиции, будет дано в соответствующих главах, посвященных истории этих частей Украины-Руси в 18-19 веках.
Как уже былу упомянуто раньше, со второй половины 16-го века началось движение беженцев с Украины-Руси, находившейся тогда под Польшей, на восток, в местности, считавшиеся территорией России.
Уходили, спасаясь от польско-католической агрессии, не только единицы, или отдельные семьи, а целые группы, нередко в несколько сот человек или даже несколько сот семейств.
Москва их охотно принимала и всячески помогала устроиться на новом месте, выдавая помощь и натурой, и деньгами, и, отводя хорошие земли для поселения.
Селились они на тогда пустынных, богатейших землях, в пределах дореволюционной Харьковской губернии и смежных уездах Воронежской и Курской губерний.
Земли эти были к югу за созданным Москвой против набегов татар рядом пограничных крепостей, так называемой "белгородской чертой,", которая тянулась (с запада на восток) от Ахтырки, через Корочу и Новый Оскол, до Острогожска и упиралась в верховья Дона.
Возможность и вероятность набегов татар, которые при своих нападениях на Москву, обычно проходили, именно, через эти земли, заставила новых поселенцев организоваться военно для отражения этих набегов, создавши, по образцу Гетманщины, казачьи полки и сотни.
Москва, за несение этой военной службы и охрану границ, освободила новых поселенцев от всяких налогов и повинностей и помогала им оружием и боеприпасами. Так как их села были свободны, назывались они "слободами", откуда и пошло название — "Слободская Украина" или "Слободщина".
Слободщина быстро заселялась, особенно в первой половине 17-го века, когда на Приднепровьи, с переменным успехом, велась борьба с Польшей. После каждого неуспеха или поражения повстанцев, прибывали новые партии беженцев. Иногда, эти партии были так многочисленны, что сразу же по прибытии, основывали новые города или большие слободы и создавали казацкие сотни и полки. Так, в 1638 г. остатки войска гетмана Остряницы, после польской победы, перешли на Слободщину, основали город Чугуев и создали Чугуевский полк. В 1652 г. больше тысячи казаков, не считая их семей и "посполитых" с семьями, возглавляемые полк. Дзинковским, уйдя с Приднепровья, основали город Острогожск и полк того же имени. Приблизительно около того же времени, заселены земли в районах Сум и Харькова, и созданы одноименные казацкие полки. Несколькими годами позднее, на юг от Харькова, основан город Изюм и создан Изюмский полк.
В результате, уже во второй половине 17-го века вся Слободщина была заселена, хотя и не так густо, как Приднепровье. Заселена она была, почти исключительно, выход— цами из Украины-Руси, с незначительным числом, вкраплен— ных на этой территории, великорусских сел.
В воено-административном отношении, Слободщина, была поделена на 5 казацких полков: Сумской, Ахтырский, Харьковский, Изюмский и Острогожский, с выборной, как и на Гетманщине старшиной. Но, в отличие от Гетманщины, Слободщина, не имела центрального административного аппарата, т. е. гетмана и генеральной старшины.
По линии военной, полковники и полки (каждый отдельно) подчинялись обще-российским военным властям, а по линии гражданской — соответствующим российским воеводам и губернаторам. Суд был сразу введен на основании существовавших в России законов и согласна общероссийской практике.
В остальном, Слободщина была копией Гетманщины, как в смысле быта и культуры, так, в основном, и в области административной (кроме суда).
Находясь в пределах России, Слободщина, спокойно жила и развивалась в то время, как соседнее Приднепровье было ареной длительной борьбы населения за освобождение от польского владычества. Ее участие в этой освободительной борьбе ограничивалось тем, что иногда со Слободщины уходили, группами и в одиночку, в помощь тем, кто боролся на Приднепровьи, а после неуспехов и польских репрессий, новые волны беженцев находили себе приют в Слободской Украине.
Находясь в границах Московского Царства, найдя в них возможность мирной жизни и, несомненно, ощущая благодарность Москве за предоставление этой возможности, население Слободской Украины легко и безболезненно воспринимало условия жизни на новых местах. Наличие же кое где вкрапленных великорусских поселений и, нередко, назначение Москвой на старшинские должности великороссов, содействовало постоянному общению украинцев с великороссами, их взаимопониманию и ощущению общности государственных интересов и народного единства.
Начиная с 1654 г. гетманы желали соединить Слободщину с подвластными им территориями, но ни Москва, ни само население к этому не стремились.
Грушевский и сепаратисты, замалчивая о нежелании населения, объясняют все происками Москвы, которая де имела намерение "обрусить" поскорее новых переселенцев, а поэтому и изолировала их от "украинского влияния", неизбежного при административном объединении этих областей.
Однако существуют и другое объяснение. С одной стороны, Москва хотела сохранить Слободщину формально своей территорией, чтобы на ней, в случае неуспехов в борьбе, могли укрыться те, кто боролся на Приднепровьи и, в этом случае, Москва могла считать их просто переселенцами. Соображения эти высказаны в письме Ромодановского, сохранившемся в архиве Посольского Приказа.
С другой стороны, население, зная обо всем происходящем на Левобережьи и ценя мирную жизнь, к административному слиянию с ним, относилось определенно отрицательно.
Сохранились документы (до революц. в Чернигове — Музей Тарновского) письма ген. обозного Борковского об обсуждении вопроса о слиянии Слободщины с Левобережьем после "вечного мира" и уступки Правобережья Польше. На слиянии настаивал гетман Самойлович и Генеральная Старшина. Были опрошены полковники и ряд сотников слободских казачьих полков, которые все высказались против слияния, ибо де народ желает "мирного жития". В возможность его на, богатом бурным и кровавым событиями Левебережьи, повидимому, не особенно верили.
Как видно из изложенного, есть все основания считать соответствующим истине, это документированное объяснение, а не версию Грушевского, ни чем не обоснованную.
Полки Слободской Украины, (территории) быстро заселялись, а вместе с тем, росла и их военная сила. В богатый войнами, период конца 17-го и начала 18-го веков, эти полки, по выражению одного мемуариста Слободской Украины, "во всех походах и делах российской армии неизменно доблестно принимали участие".
В 1732 г. полки эти были переименованны в драгунские полки, но эта реформа вызвала недовольство слободских казаков, дороживших старыми традициями казачества, а потому, с воцарением имп. Елизаветы, благоволившей к украинцам, в 1743 г., эти полки опять превращены в казачьи.
Только в 1764 г., после упразднения гетманства на Левобережьи, слободские казачьи полки были окончательно превращены в гусарские полки регулярной кавалерии российской армии.
Старшины же этих полков превратились в потомственных дворян Российской Империи, подобно казацкой старшине Левобережья.
Социальная структура Слободской Украины, в основном, изменялись так же, как и на Левобережьи. Прибывшая из Украины-Руси беженская масса была однородной и свободной. С организацией воинских подразделений (для охраны южных границ) из этой массы выделяется старшина — привилегированная группа. Остальная масса, в процессе дальнейшего административного и военного устройства Слободщины, делится, на: казаков и вольных поселян. Постепенно на вольных поселян накладывается ряд обязательств. Сначала по отношению к старшине, аналогично с "поелушенетвом" Приднепровья, а потом, и по отношению к государству, с превращением их в, так называемых, "государстенных крестьян".
Эти последние, в течении 18-го столетия, в значительной части, или были закреплены, как собственность, старшины и ее потомков, или, "пожалованы" российскими императрицами отдельным лицам. Так создались на Слободской Украине помещики.
Городское население Слободщины было чрезвычайно малочисленно, ибо малочисленны были и, молодые, недавно основанные города. Состояло оно из лиц, причастных к административному аппарату (военных, чиновников), духовенства, купечества и мещан-ремесленников. В отличие от Левобережья, где городское население было исключительно из местного населения, в городах Слободской Украины было не мало и великороссов. Евреев в Слободской Украине тогда не было.
В области культурной жизни населения, Слободская Украина, занятая в начале устройством жизни на новых местах, ничем особенным себя не проявила и никаких культурных центров, монастырей или известных школ не создала. Довольствовались тем, что шло или с Приднепровья или из Великороссии, конструктивно соединяя оба влияния и постепенно сливаясь с общероссийской культурной жизнью. Сепаратисты этот процесс называют "насильственным обрусением". Но никаких доказательств "насилий" не приводят и замалчивают, что вопрос идет о культурной жизни беженцев, переселившихся в Великороссию (Московское царство), т. е. в другое, в те времена, государство. И, конечно, естественно, что московские воеводы и служилые люди, находившиеся на территории, на которой осели беженцы, не спешили воспринять от беженцев их язык и быт.
В бытовую же сторону жизни, нравы, обычаи переселенцев "московские люди" не вмешивались вообще, не препятствуя им сохранять свой быт, покрой одежды, чубы, усы и "оселедцы", не заставляя отпустить на московский лад бороды, но и своих бород не брили и чубов не отпускали в угоду переселенцам.
В культурной области также нет никаких свидетельств о "насилях" или о насильственном употреблении "московского" (великорусского) языка. Объяснялись с переселенцами каждый на своем языке и, к общей радости, убеждались, что отлично понимают друг друга.
Суд же (без всяких переводчиков) осуществлялся на основании московских законов, обязательных на всей территории Московского царства, в том числе и на землях, предоставленных для поселения беженцам с Приднепровья.
Сепаратисты и в этом усматривают "насильственное обруссние", совершенно забывая тот факт, что нигде и никогда, переселенцы в другую страну, не организовывают свой суд по своим законам, а подчиняются законам страны, их принявшей.
В результате всех социальных процессов, административных мероприятий и совместной жизни с великороссами, к концу 18-го столетия, Слободская Украина прочно срастается с остальной Россией, сохраняя в то же время свои украинские бытовые и национальные особенности.
Судьба Правобережья (Киевщина без Киева, Волынь, Подолия) были предопределены "Вечным Миром" (1686 г.), по которому Россия отказалась от притязаний на него, уступив все Правобережье Речи Посполитой Польской.
Религиозно-социально-националыная агрессия, вдохновляемая и руководимая католичеством, снова подняла голову и перешла в решительное наступление с целью окатоличивания и ополячения этой части Украины-Руси.
В начале польский король, Ян Собесский, сделал попытку организовать на Правобережья казачество, которое ему было нужно, как военная сила в его борьбе с Турцией.
В районах южной Киевщины и восточной Брацлавщины было сформировано несколько казацких полков, которые возглавил, утвержденный королем в гетманском звании, Самусь. Его ближайшим сотрудником был, прославленный за свою храбрость и защиту "благочестивой веры" (т. е., православия) полковник фастовский Палий.
Но скоро потребность в казаках, как военной силе при внешних столкновениях, для Польши миновала. Война с Турцией была победоносно закончена, а во внутренней жизни Польши, после смерти короля Собесского (1696 г.), наступила борьба за польскую корону между двумя претендентами: Станиславом Лещинским и курфюрстом Саксонским Августом. Первого из них поддерживала всемогущая тогда Франция, второго — Россия.
Ва внутренней партийной борьбе в Польше казаки были ненадежной силой; они определенно тяготели к России и православию и стремились освободиться из под власти любого польского короля и католической церкви и воссоединиться с Левобережьем.
В это время там полновластно правил Мазепа, не было ни одного польского помещика, ни одного католического храма или монастыря, а за одно только подозрение в симпатии, даже терпимости, к униатам население с подозреваемым расправлялось самосудом.
Ведь, в те времена, по словам Грушевского, "благочестивая вера была единственным признаком национальной жизни" (История стр. 449). В XX веке этот признак был забыт и руководство национальной жизнью украинцев очутилось преимущественно в руках униатов, т. е., католической церкви.
И когда Россия вооруженно интервенировала в Польше в пользу Августа, то Правобережное (малочисленное) казачество охотно приняло в этой интервенции участие, надеясь, что она закончится воссоединением с Левобережьем. Однако надеждам казаков и всего населния Правобережья не суждено было осуществиться.
После Полтавской победы и водворения на польском престоле своего кандидата — Августа, занятый войной со Швецией, ослабленный неудачей Прутского похода 1711 г., Петр не решился предъявить претензии на Правобережье, которе поляки считали исконно своим. Требование его воссоединения с Россией неизбежно бы объединило все польские партии против России и могло толкнуть ее на союз со Швецией.
Поэтому к 1714 году с Правобережья были выведены все русские и левобережные казачьи войска, принимавшие участие в интервенции.
Правобережное казачество тогда уже не представляло собой реальной силы, как вследствие своей несплоченности, так и отсутствия популярных, волевых вождей. Самусь и Палий были уже мертвы, на смену им никто не выдвинулся.
Очутившись перед непосредственной опасностью возвращения польских порядков, правобережные казаки и население предпочли бросить насиженные места и уйти за Днепр.
Этот стихийный, массовый совершенно добровольный уход, сепаратисты изображают, как насильственный увод, искажая и фальсифицируя этим историю. Они не приводят никаких доказательств насильственности этого переселения и замалчивают сохранившиеся многочисленные свидетельства, что переселение было добровольным — "бегством от ксендзов, униатов и панов", как пишет в своих воспоминаниях один из участников этого бегства — сотник Мокриевич.
Правобережный Белоцерковский полковник Танский (зять Палия), когда Белая Церковь оставлялась и передавалась Польше, организовал эвакуацию всей территории полка, помогая переселению не только казаков и их семейств, но и всего населения. Впоследствии Танский был полковником Киевского полка (Киев и прилегающие Левобережные области). Эвакуированные области поляки получили почти совершенно безлюдными. Но это безлюдье было недолговечным, т. к. Польша начала заселять эти богатые земли.
Вот как описывает — это заселение Грушевский: "сюда двинулись потомки панских фамилий, которые поудирали из этих краев во времена Хмельниччины, а также другие паны, которые за бесценок покупали у этих потомков права на здешние земли. Они сами или их служащие и факторы начали основывать слободы в этих киевских, брацлавских и подольских пустынях и привлекать сюда людей, обещая долголетнее освобождение от всяких налогов и повинностей; на пятнадцать, двадцать и больше лет. Высылали также своих людей в более густо заселенные края, чтобы оии агитировали людей бежать на вольность в свободы, и такие посланцы действительно многих людей увлекли украинскими льготами и свободой. Как полтораста лет тому назад, массы людей бежали с Волыни, Полесья и более удаленных краев — так и теперь, за несколько десятков лет правобережные пустыни снова густо покрылись селами и, хуторами, среди которых воздвигались панские дворцы, замки и католические монастыри. Начали устраиваться панские фольварки, а когда начал подходить конец обещанным свободам, стали поселенцев принуждать к несению барщины, разных работ и повинностей".
Картина, нарисованная Грушевским, исторически точная, только нуждается в одном добавлении: с заселением стремительно продвигался и католицизм.
Большинство новых переселенцев шло с северо-запада, где католичество успело уже обратить в унию все население, а потому вслед за переселявшимися крестьянами двигались и их духовные пастыри, подчиненные Риму священники. И, когда они встречали еще кое-где сохранившиеся остатки православия, немедленно его ликвидировали, не стесняясь в выборе средств для обращения в католическую веру. Новые помещики были исключительно поляки-католики. Все это вызывало острое недовольство населения и порождало тяготение на восток — к воссоединению с Россией, Левобережьем.
Киев и прилегающая к нему небольшая территория Правобережья, как мыс, вклинялись в польское Правобережье и сделались центром организации сил сопротивления этой польско-католической агрессии на Правобережьи. На этом мысе была много церковных и монастырских сел и имений, в которых находили себе помощь, защиту и содействие активные элементы населения Правобережья, которые небольшими отрядами вели своего рода партизанскую войну, направлнную по словам Грушевского, "против панов и жидов, которые въедались в народ, как панские помощники и факторы, арендаторы разных панских доходов и монополий" ("История Украины" стр. 445). Не только монахи и население, но, как говорит Грушевский, "даже московские военные" всячески помогали этим партизанам, считая их борцами против польской неволи.
Эти партизаны, называвшиеся "гайдамаками", уже в 30-х годах (18-го столетия) сделались бытовым явлением польского Правобережья, с которым слабевшая Польша не могла совладать. Кроме Киева и окресностей, их моральными и материальными базами были также Запорожье и все прилегающее к Днепру Левобережье. Не мало было случаев проникнования партизанских небольших "ватаг" (отрядов) и из-за Молдавской границы. Иногда их называли "дейнеками", но больше они были известны под общим именем "гайдамаков". Волна "гайдамацких" действий то поднималась, то спадала, но никогда не прекращалась совершенно до самого раздела Польши. Особенно она усилилась в 1733-34 гг. во время безкоролевья в Польше и борьбы за престол между Лещинским и Августом Саксонским, сыном умершего короля Августа.
Польские магнаты и шляхта Правобережья — сторонники Лещинското нападали и разоряли имения магнатов и шляхты — сторонников Августа. Для поддержки последних Россия ввела на Правобережье свои войска и большой отряд левобережного казачества, которые нападали и разоряли имения конфедератов — сторонников Лещинского.
Репрессии со стороны русских по отношению к ненавистным польским помещикам были восторженно встречены их крепостными, не разбиравшихся в причинах этих репресий, и породили надежды и слухи, что целью введения русских войск было освобождение от польского владычества. Волна гайдамацкого движения резко поднялась, причем гайдамаки одинаково громили не только сторонников Лещинского, на и сторонников союзника России — Августа. Особенно сильно было оно на Брацлавщине, где его возглавлял начальник придворных "казаков" польского магната князя Любомирского Верлан (каждый магнат и богатый шляхтич имел свою вооруженную челядь, называвшуюся "казаками").
Вот как описывает этот эпизод Грушевский: "русский полковник, занявши Умань, разослал письма к помещикам саксонской партии, чтобы они присоединились к нему, присылали своих придворных казаков и иных людей, нападали на сторонников Станислава. Получившие такое письмо, начальник казаков кн. Любомирского, по имени Верлан, пустил в народе слух, что царица Анна прислала указ, чтобы все лица "восставали, убивали ляхив и жидив и становились казаками — для этого московское войска с казаками идет на Украину; а как вычистят Украину и введут в ней козацкий порядок, тогда их со всем краем заберут от Польши" (История стр. 446). Народ откликнулся на призыв Верлана и стал массами к нему присоединяться. Верлан провозгласил себя полковником, произвел выборы старшин и стал громить евреев, католиков и поляков, не разбираясь, кто сторонник, а кто противник двух кандидатов в польские короли и приводя население к присяге царице Анне. Разгромивши почти всю брацлавщину, Верлан со своими войсками двинулся на Волынь, захватил Жванец и Броды и оперировал в окрестностях Львова и Каменца, нападая и разбивая отдельные довольно крупные польские отряды. Население было всецело на его стороне и всячески его поддерживало, стремясь к освобождению от Польши, которе оно видело только в воссоединении с Левобережьем, т. е., с Россией.
Но в это время (летом 1734 г.) борьба за польский престол кончилась. Российские войска взяли Данциг, Станислав бежал во Фракцию, а его сторонники изъявили покорность Августу и просили Русское Правительство "усмирить крестьян".
Это и было сделано путем жестоких репрессий над тем самым крестьянством, которе так горячо откликнулось на призыв российских военноначальников и вызвало огромное огорчение и недовольство всего населения. Одна часть покорилась, но очень многие ушли на Запорожье или в Валахию, образовали там шайки и в течение ряда лет делали оттуда набеги не только на панские усадьбы и замки, но и на местечки и города, особенно жестоко расправлялись со своими изменниками, которые не только покорились, но и активно помогали панам в борьбе с этими "гайдамацкими" отрадами. Отряды Гривы, Медведя, Харька, Гната Голого наводили панику на польскую администрацию, которая не могла с ними справиться благодаря поддержке и укрывательству населения.
Широко, распространенная на всей Украине до нынешнего дня "дума про Саву Чалого" рассказывает о жестокой расправе Гната Голого над изменниками народному делу — Саввой Чалым. Чалый, в прошлом сподвижник Верлана, покаялся перед панами и стал гонителем своих вчерашних товарищей-гайдамаков, за что получил от поляков звание полковника и богатые имения. Гайдамаки за это разорили его имение, истребили семью, а его самого предали мучительной казни.
Грозой для насадителей католичества были эти гайдамацкие отряды. Они немедленно вмешивались в спор между крестьянами и униатским ксендзом, старавшимся обратить их в католичество и жестоко расправлялись с этими представителями польской агрессии.
В этой своей деятельности гайдамаки имели всемерную поддержку не только населения и еще кое-где уцелевших представителей православного духовенства польского Правобережья, но и всех православных в местностях, воссоединенных с Россией, особенно Киева и его окрестностей. В гайдамаках прежде всего видели защитников "благочестивой" (т. е., православной) веры и на их грабежи не обращали внимания, тем более, что грабили они ненавистных поляков, евреев и католиков.
Поляки же считали гайдамаков обыкновенными разбойниками и, когда они попадали им в руки, жестоко с ними расправлялись.
Не надо забывать, что в те времена православие было неразрывно связано с национальностью и подчинение папе римскому (хотя бы и замаскированное униатством) народом рассматривалось, как измена своему народу. Как уже упомянуто, Грушевский в своей "Истории Украины" (стр. 449) пишет, что тогда "благочестива вира — була едина о знака тодишнього национального життя".
Настроения эти, как известно, сохранились в широких народных массах Украины и по нынешний день и железным занавесом отделяют всю массу украинцев от незначительного числа униатов, пюдчиняющихся Риму и пытающихся это подчинение распространить на всех украинцев. Даже в СССР, где вопросы религии не играют такого большого значения, это отталкивание украинцев-православных от униатов сохранилось в полной мере и, даже в концлагерях, православные украинцы презрительно называют униатов " недовирками".
Гайдамаччина, вообще характерная для Правобережья за весь 18 век, к концу 30-х гг. начала ослабевать, но как только католическая агрессия усиливалась — гайдамаччина вспыхивала с новой силой.
Около 60-х годов католики основали в Радомысле свою консисторию, подобрали кадры священников-униатов и повели с помощью польского правительства наступление на православие. Вот как описывает это наступление Грушевский: "униатское духовенство с помощью польского войска насильно обращали в унию духовных и граждан. Но громады не хотели принимать униатских священников, принуждали их самих переходить в православие или изгоняли и находили православных. Униатские власти прибега— ли к насилиям и наказаниям; непослушных сажали в тюрьмы или карали разными наказаниями и назначали от себя униатских священников". ("История Украины" стр. 450).
Говоря об отпоре населения, Грушевский говорит о принуждении народом униатских священников к переходу в православие, но не приводит способов, как это достигалось. Любопытные подробности об этом сохранялись до 1917 года в богатом собрании рукописей фундаментальной библиотеки Коллегии Павла Галагана в Киеве. Иеромонах Антоний в своем донесении игумену Матронинского монастыря Мелхиседеку описывает несколько случаев такого принудительного обращения униатских священников в православие. Православные крестьяне не прибегали к прямому насилию, а действовали измором: дом униатского священника окружали и держали его в осаде до капитуляции. Ни продовольствия, ни воды туда не пропускали, а униата не только не подпускали к церкви, во вообще не выпускали со двора. Капитулировавшего униата заставляли публично отречься от папы римского, поцеловать крест и евангелие и провозгласить папе анафему. После этого священника допускали в церковь и в присутствии всего села служили молебен по православному обряду.
Гайдамаки действовали иначе: они просто убивали униатов и католиков, обычно, с издевательствами и истязаниями.
О том как действовали униаты сохранилось не мало, не только преданий, но и записей современников. Так, например, в 1766 г. в селе Милиеве громада не хотела допустить в церковь униата священника. Когда польские войска отбили замок от церкви и ввели туда униата, ктитор церкви Данило Кушнир, спрятал церковную дароносицу и закопал в землю. Сделал он это по поручению громады, не желавшей, чтобы церковная утварь попала в "поганые" католические руки. Узнавши об этом, католики в присутствии всего села сожгли ему обе руки, обмотавши их паклей и поливши смолой, а потом отрубили голову и водрузили ее на высоком шесте в середине села. Это зверство описал Шевченко в своем стихотворении "Убийство ктитора в Милиеве". Милиевский случай был не единичным, а типичным для действий католицизма в его проникновении на Украину. От этого проникновения, как известно, католики не отказались и сейчас. Конечно, надо верить, не описанными способами.
Все эти события волновали народ и порождали новые отряды мстителей-гайдамаков. На защиту же население могло надеяться только от православной России. И, действительно, Россия через своих дипломатических представителей в Варшаве неоднократно обращалась к королю с просьбами и требованиями прекратить преследования православных. Но, результатов не было никаких, несмотря на обещания короля и его строгие приказы. Догнивающий государственный организм Польши не был в состоянии бороться со всесильными католическими организациями и своевольными магнатами, которые им покровительствовали. Католическая агрессия продолжалась, вызывая озлобление населения, которое в 1768 г., вылилось в страшный бунт.
Непосредственным поводом, как и в 1734 г., послужило появление на Правобережьи русских войск, которые пришли туда по просьбе польского короля, для усмирения недовольных его политикой магнатов и шляхты, создавших так называемую "Барскую Конфедерацию".
Население истолковало появление русских войск, как желание России освободить их от польского гнета и защитить от униатов православную веру. Грушевский об этом пишет: "пошли снова слухи про царицыны указы, даже показывали копии такой "Золотой граматы", в которой и приказывалось уничтожать поляков и евреев за кривды, которые ими делаются православной вере. Эти копии были выдуманы, но им верили и люди, и сами главари восстания."
Начал и возглавил восстание запорожец Максим Зализняк весною 1768 года. Сформировавши отряд в Матронином лесу, он двинулся на юг, громя помещичьи имения и поголовно уничтожая поляков и евреев. Смела, Черкассы, Корсунь, Богуслав и другие города и местечки южной Киевщины были захвачены повстанцами, число которых росло с каждым днем, т.к. крестьяне с воодушевлением шли в "гайдамаки".
Когда же Зализняк подошел к Умани, где сосредоточилось много бежавших из сел и местечек католиков и евреев, на сторону гайдомаков перешли сотник Иван Гонта, начальник казаков Потоцкого, которому было поручено поляками руководить обороной Умани.
В результате в этот центр польско-католической агрессии на южной Киевщине без сопротивления попал в руки повстанцев и началась страшная резня, известная в истории как "Уманокая резня". Сколько при этом погибло католиков, униатов и евреев, точно неизвестно, но что они были Уничтожены почти поголовно, не исключая женщин, детей и стариков, можно считать фактом установленным. В этом вопросе сходятся и польские, и русские, и сепаратистические историки и мемуары современников событий, написанных по свежей памяти со слов очевидцев. Народное предание прибавляет к этому и подробности, характеризующие настроения повстанцев. В Умани была сооружена висилица, на которой были повешены: поляк, ксендз, еврей, собака и каким то грамотеем-"гайдамаком" была сделана надпись: "лях, жид та собака — вира однака"...
Кроме главного отряда "гайдамаков" Гонты-Зализняка на Правобережьи этим летом (1768 г.) действовало еще немало и других их групп, например, Семен Неживый, в районе Черкасс, Иван Бондаренко в районе Радомысля и северной Киевщины, Яков Швачка около Белой Церкви и Василькове. Особенно энергично действовал Швачка, имевший свой штаб в Фастове, куда ему приводили пойманных поляков и евреев для суда и расправы. По данным польской комиссии, производившей расследование деятельности Швачки, в Фастове было уничтожено больше 700 поляков и евреев. Народный же эпос Украины в своих "думах" эту деятельность описывает так:
"Ходыть Якив Швачка та по Хвастови Та у жовтих ходить у чоботях. Ой вивишав жидив, ой вивишав ляхив Та на панських на воротах"...
Восстание все больше и больше разрасталось. Киевщина и прилегающие районы Брацлавщины и Волыни были полностью оставлены поляками и евреями. Народ ждал окончательного освобождения и воссоединения с Гетманщиной и Россией, твердо веря, что именно для этого русские войска и пришли на Правобережье.
Но, как и в 1734 г., был горько разочарован. Усмиривши "Барских конфедератов" русские войска начали усмирять и отдавать на расправу полякам своих верных союзников — "гайдамаков", нередко прибегая к неблаговидным способам для захвата их руководителей. Так, например, Гонта и Зализняк были приглашены к русскому полковнику под Уманью, к которому и явились, считая его своим покровителем и союзником. Полковник же их арестовал и выдал на мучения тем самым полякам, против которых совместно действовали русские и "гайдамаки". Так же поступлено и с другими вождями "гайдамаков". Этими мероприятиями русское правительство помогло "усмирить" их православных крепостных и восстановить свою власть над ними и дало возможность католикам продолжать свою прерванную "гайдамаччиной" агрессию.
Но оно убило в народе веру в справедливость русского царского правительства и его желание защищать своих единокровных и единоверных людей от поляков и католиков.
И в народных преданиях Правобережья до начала нынешнего столетия из поколения в поколение передавалась горечь и обида за то, что как говорит "дума", "русски цари не схотилы нас вызволыты вид ляхив за часив гайдамаччины".
И не только "не захотели", но, что гораздо хуже, выдали на милость и немилость поляков, поверивших русскми командирам, "гайдамаков".
С усмирением "гайдамаччины" Правобережье уже не проявляло никаких признаков сопротивления польско-католической агрессии, которая быстрыми шагами вела край к полному национальному, социальному и религиозно-культурному порабощению.
И, как уже сказано выше, в конце 18-го века все помещики Правобережья были католики-поляки, а все крестьянское население бесправными крепостными этих помещиков или католического и униатского духовенства.
Православие — основной национальный признак — уже в течение первых десятилетий после "Вечного мира", формально почти совершенно исчезло, хотя народные массы в душе и остались ему верны. Но они ничего не могли сделать против высших иерархов православной церкви, один за другим переходивших в унию и вынуждавших к этому свою православную паству, а очень часто переводили в унию целые приходы, не спрашивая мнения прихожан.
Искоренение православия Польша проводила планомерно и быстро. Когда в 1667 г. она по Андрусовскому договору вынуждена была отказаться от Левобережья, прежде всего был спущен "железный занавес" между православным населением Лево- и Правобережьем. Никакого контакта между православными епископами и духовенством разделенных частей Украины не допускалось. В 1676 году польский сейм вынес закон, запрещавший православным под страхом смертной казни и конфискации имущества выезд за границу и приезд из-за границы, а также сношения с патриархами и отдавание им на решение вопросов веры.
Таким образом все православные Речи Посполитой Польской оказались в юрисдикции Львовского митрополита, решения которого в спорных вопросах веры не подлежали обжалованию.
Вторым шагом Польши было замещение высших православных должностей сторонниками унии. Несколько православных епископов, во главе с Иосифом Шумлянским и Валаамом Шептицким, принявши тайно католичество, начали планомерно выживать всех православных епископов и священников, отбирать при помощи правительства их имения, всячески притеснять всех врагов унии. Но на стороне унии они открыто не выступали, считаясь и называясь православными. Шумлянский сделалася митрополитом, а Шептицкий архиепископом Холмским.
Оплот православия — Львовское братство разными притеснениями было деморализовано и лишено возможности продолжать свою культурную деятельность. Даже право печатания книг было от них отобрано и передано агентам Шумлянского. А члены братства — жители Львова были лишены права принимать участие в жизни города, т. к. согласно решению Сейма (1699 г.) православные не могли занимать никаких должностей. В некоторых же городах (например, в Каменце) жить православным было вообще запрещено. Основная масса населения — крестьянство слабо разбиралось в церковных канонических разногласиях между православием и униатством, а униаты старались внешнюю сторону униатского богослужения возможно больше приблизить к православному. Этот обман имел успех и множество приходов официально числились униатскими, совершенно этого не подозревая. Уния была настолько ненавистна крестьянам, что даже униатское духовенство сознательно избегало произносить это слово.
Сохранилось письмо одного униатского епископа, посвященное этому вопросу, выдержки из которого приводит Грушевский в своей "Истории Украины". Вот, что пишет епископ: "имя унии им ненавистно — хуже змеи. Они думают, что за ней скрывается Бог знает что. Следуя за своим владыкой, они бессознательно верят в то, во что верят униаты, но самое имя унии отбрасывают с отвращением".
Это отвращение настолько глубоко вкоренилось в народное создание, что слово "униат" стало ругательным. Характерный случай в связи с этим имел место перед первой мировой войной в одном из "волостных" судов (все судьи — выборные из крестьян) Нежинского уезда. Один казак обвинял другогог в оскорблении словами, которые заключались в том, что обвиняемый назвал обвинителя "униатом". Судьи факт оскорбления словами признали доказанными и приговорили обвиняемого к соответствующему наказанию. Решение суда было обжаловано в высшую инстанцию (Съезд Мировых Судей), которая и должна была заняться решением вопроса о том, есть ли слово "униат" ругательным. Когда обвинителю было сообщено решение Съезда об отмене решения волостного суда потому, что слово "униат" не является ругательным, он заявил, что решение Съезда считает неправильным и будет жаловаться дальше.
Наступившая вскоре война прекратила это дело. Приведенный выше случай свидетельствует, насколько крепко и глубоко было отрицательное отношение народа к той унии, которую старалось ввести высшее духовенство, возглавляемое митрополитом Иосифом Шумлянским.
Однако это отрицательное отношение народа не останавливало Шумлявского и его единомышленников и они быстро и неуклонно шли к своей цели — подчинить Риму православное население Украины.
В 1700 г. Шумлянский, Шептицкий и другие высшие иерархи, уже давно тайно перешедшие в католичество (униатство), сбросили свои маски, выступили открыто, публично присягнули на верность Папе Римскому и начали вводить унию в своих епархиях. Деморализованное долголетними репрессиями и проникновением в его ряды тайных униатов, православное духовенство не было в состоянии оказать унии сколько нибудь значительное сопротивление. Там же, где были попытки сопротивления, униаты действовали насилием. Так, например, когда оплот православия — Львовское Братство отказалось перейти в унию, митрополит Шумлянский явился к братской церкви с польскими солдатами, приказал вырубить дверь и совершил в этой православной церкви богослужение по униатскому обряду. Жалобы Братства к королю остались без результат. В конце концов Братство покорилось и в 1708 году официально признало унию. Кроме Львовской епархии (Галиция и Подолия) еще раньше (1691 г.) уния была официально введена в Перемышльской епархии, а несколько лет спустя (в 1711 г.) и в Луцкой епархии (Волынь). На Киевщине затруднений со введением унии было значительно больше благодаря близости православного Левобережья и сопротивлению населения, но и там сопротивление было сломлено и к концу первой четверти 18-го века католики могли сообщить, что все Правобережье перешло в унию.
Формально, если считать, что с переходом в унию епископов переходит и их паства, католики были правы, ибо все епископы перешли в унию. Но, в действительности, дело обстояло иначе. Широкие народные массы в душе остались к унии не только чуждыми, но и враждебными. И, когда после воссоединения с Россией Правобережья, встал вострое о возвращении в православие того населения, которое официально считалось униатами, народ этому возвращению не только не противился, но встретил его радостно, как возвращение к старой прадедовской вере.
Этим настроеним народа и сохранением чувства единства с православием не мало содействовала деятельность православных иерархов, находившихся на Левобережьи.
По соглашению с Польшей после перехода всех епископов Правобережья в унию, заботу о сохранившихся на Правобережьи православных приходах Киевщины, имел левобережный епископ Переяславский. Но осуществлять эту заботу и руководить жизнью этих приходов было очень трудно благодаря противодействию польской администрации. Приходилось действовать или тайно или окольными путями — через посредство единственного православного епископа в Польше, каковым долгие годы был известный борец за православие, писатель, оратор и лидер всех православных — епископ Могилевский (Белоруссия) Георгий Конисский.
Конисский выступал перед польским королем в защиту православия, поддерживал связи с императрицей Екатериной II, которая со своей стороны неоднократно указывала Польше на недопустимость гонений на православие. Польский король и правительство обещало улучшить положение православных, но все оставалось по прежнему, ибо местные власти в разлагавшейся Польше ни с королем, ни с Правительством не считались и действовали по собственному усмотрению или, точнее, по указаниям и желаниям всесильных магнатов и католической церкви.
Более успешной для поддержания духа сопротивления среди православных была деятельность на местах, в значительной части законспирированная и не поддававшаяся контролю польской администрации. Руководил ею по поручению епископа Переяславского игумен Матронинаго монастыря (около Жаботина) Мелхиседек Значко-Яворский. Имея официальное поручение Переяславского епископа наблюдать за приходами южной Киевщины, игумен Мелхиседек был душою и организатором отпора православных против католической агрессии.
И его несомненной заслугой является сохранение на Правобережьи до самого его воссоединения (1793 г.) как отдельных немногочисленных очагов организованного православия (монастыри, приходы), так и сознания в широких народных массах (формальна переведенных в унию) своего единства с православной церковью.
Только с освобождением от Польши пришел конец религиозным и национальным преследованиям и ограничениям для населения Правобережья, которое никогда не забывало своего единства с Левобережьем и Россией. Оно стало в религиозном и национальном отношении равно-правным с остальным населением России.
Но в вопросе социальных взаимоотношений воссоединение никакого облегчения не принесло. Все сельское население, как было, так и осталось бесправными крепостнымирабами своих помещиков-поляков.
В то время — на рубеже 18-го и 19 столетий — в России крепостничество было в расцвете, а на Левобережьи только что закончился процесс превращения большинства сельского населения (кроме казаков) в крепостных крестьян. И об облегчении положения бесправных крестьян Правобережья, на которое они надеялись, никто не подумал.
Как уже было упомянуто, в результате польской агрессии конца 17-го и первой половины 18-го столетий богатейшие области у Правобережья оказались собственностью польских магнатов, шляхты и духовенства, а жившее там население их крепостными. Только незначительная часть сел и деревень считались собственностью "Короля Польши", т. е., были в распоряжении короля. При разделе Польши и воссоединения Правобережья, эти владения короля стали собственностью Российского Государства, а жившее на них население превратилось в, так называемых, "государственных крестьян" т. е., крестьян, не имевших своего помещика и выполнявших, налагаемые на него денежные и другие повинности — непосредственно Государству.
Позднее, за, почти 70-летний период от воссоединения до освобождения крестьян (1793-1861 гг.) некоторая часть этих "государственных крестьян" были российскими императорами "пожалованы" (т. е., подарены) в частные потомственные владения отдельным лицам.
Кроме того, отдельные села и деревни "государственных крестьян", владевшее ими русское правительство, начало сдавать в аренду частным лицам. Арендаторы, в большинстве поляки или евреи, старались выколотить из арендованных имений и, отданных в их подчинение, крестьян все, что, только возможно, не считаясь ни с истощением земель и уничтожением лесов, ни с изнурением крестьян и разорением их убогих хозяйств.
Жизнь под властью арендатора — "поссесора" для крестьян была неизмеримо тяжелее, чем под властью даже самого строгого помещика. Помещики, считая и земли, и людей своей "собственностью", об этой "собственности" все же заботились, ибо верили, что это всегда останется источником их доходов.
Поссесор — арендатор расчитывал только на срок аренды, а то, что будет после истечения этого срока, его не интересовало.
Немногочисленные русские помещики Правобережья, сохранившиеся до революции 1917 года — это потомки тех, которым или были дарованы имения, конфискованные у польских помещиков за участие в восстаниях, или пожалованные "государственные крестьяне".
Подавляющее же большинство помещиков Правобережья до самой революции были поляки, в отличие от Левобережья, где в помещиков превратились потомки казацкой старшины.
Так, на рубеже 18 и 19 веков Правобережье закончило свою отдельную жизнь под Польшей и вступило на путь совместной жизни в пределах России с остальными частями освобожденной раньше Украины-Руси.
Как известно, Правобережье только в 1793 году, по третьему разделу Польши было воссоединение с Россией.
Почти полтора столетия отдельной жизни под гнетом польско-католической агрессии не осталось без последствий. Весь высший, культурный слой народа, носитель национальных традиций и культуры, в результате окатоличивания и ополячивания, исчез совершенно.
Осталось только, крепкое в своей вере и тяготении к единству всей Руси, крестьянство, да, кое где, нисшее духовенство.
И, когда, в 19-ом веке, началось возрождение украинской национальной мысли, культуры и литературного украинского языка — началось оно, не на Правобережьи и не в Галиции, а на том самом Левобережья, которое свободно жило и развивалось в составе Государства Российского.
Ушедшим в пределы Турции, после уничтожения Сечи и поражения Мазепы, запорожцам (выступившим на стороне Мазепы) после многих просьб, только в 1734 г., было разрешено вернуться и снова поселиться на прежних местах. Получивши щедрую помощь от русского правительства, запорожцы основали новую Сечь в нескольких километрах от места, где была прежняя Сечь, а семейные поселились в селах-слободах, расположенных вокруг Сечи по обоим берегам Днепра.
В административно-территориальном отношении весь район Войска Запорожского, был разделен на "паланки" (области); сначала их было 5, а впоследствии — 8.
Центром "паланки" была слобода — местопребывание всего административно-военного аппарата: полковник, писарь, его помощник — "подписарий" и атаман "паланки".
Этот аппарат сосредоточивал в себе всю власть: административную, судебную, финансовую, военную.
Благодаря наплыву переселенцев с севера, вскоре в слободах, кроме казаков, появляются и крестьяне-"посполитые", которые в "паланке" были организованы в "громады" и имели, по примеру казаков, своего атамана. Все должности — выборные, а выборы производились ежегодно (1 января) на казацких радах, причем право участия в выборах на "посполитых" не распространялось. Они выбирали только своего атамана. Переход же из "посполитых" в казаки и обратно, был свободным, как на Гетманщине в первые десятилетия после воссоединения.
В остальном, вся организация власти на территории Сечи, была копией организации Левобережья.
Административным и военным центром являлась Сечь, состоявшая из крепости и предместья. В крепости, вокруг площади, на которой собиралась рада, кроме церкви, войсковой канцелярии, пушкарни, складов, мастерских, старшинских домов и школы, находилось 38 "куреней," — длинных бревенчатых зданий-казарм. В предместья — лавки, шинки, частные мастерские. Каждый, желаюший стать запорожцем, должен был явиться куренному атаману, который его спрашивал, верит ли он в Бога и православной ли веры? После утвердительного ответа и крестного знамения, это подтверждающего, его заносили в кошевой "компут" — список. Обычно при этом менялась фамилия, т. к. и для Сечи, и для поступающего (в большинстве — беглого крепостного) не было желательно, чтобы была известна его биография и подлинная фамилия.
На этом все формальности заканчивались и человек становился формально равноправным сечевиком. Ему предоставлялось или остаться в курене и нести гарнизонную службу и исполнять разные хозяйственные работы, или найти занятие в любой из "паланок" по собственному выбору, являясь в Сечь только для отбывания "очереди", к чему были обязаны все казаки.
Высшая войсковая или "кошевая" старшина состояла из: атамана, судьи, писаря и есаула. Каждый курень имел своего атамана, а также свою "куренную" старшину.
Формально все казаки были равноправны, но, в действительности, это равноправие было только на бумаге и на словах. Социальные расслоения и создание групп богатых запорожцев, фактически, всю власть отдали в руки этих "знатных" или "старых" казаков, которые, пользуясь своим богатством и влиянием, вершили на радах все дела.
Твердо укоренившийся миф, идиллически рисующий Сечь, как бесклассовое братство, находится в полном противоречии с исторической правдой.
Если, для первого периода существования Сечи, это еще и можно принять, да и то с большими оговорками, то сохранившиеся многочисленные документы из эпохи Новой Сечи (1734-1775 гг.) неопровержимо и категорически опровергают этот, сентиментально-идиллический миф.
На территориях, подвластных Сечи, население которых в 60-х гг. 18 в, доходило до 100.000, как во всем мире в те времена, были и бедные, и богатые, были социальные противоречия интересов отдельных групп населения, было стремление богатых групп использовать власть в своих, корыстных интересах и противодействие групп бедных этим стремлениям. И никакого ни социального, ни политического "братства", о котором, так часто говорят и до-революционные историки и сепаратистическая "историческая школа", в действительности, не было.
Наоборот, беглые попадали в Сечи в чрезвычайно тяжелое положение, нередко более тяжелое чем было там, откуда они бежали. Если они решали остаться в курене, то должны были жить в казармах, нести тяжелую гарнизонную службу и исполнять разные хозяйственные работы, не получая за это никакого вознаграждения, кроме более чем скудного пропитания, состоящего, в главном, из — "саламахи", которая "варилась густо из ржаной муки на квасе или рыбной ухе", как описывает очевидец С. Мышецкий. Все остальное добавлялось на "собственные деньги", добыть которые было не легко. Деньги добывались только в результате походов и связанных с ними грабежей или путем найма за деньги к зажиточным казакам и старшине, которые, на правах собственности, владели хуторами-зимовниками, нередко несколькими.
Как видно из многочисленных документов, хранящихся в "Центральном Государственном Историческом Архиве" Укр. ССР., были зимовники с табунами в несколько сот лошадей и рогатого скота, тысячами овец и обширной, собственной запашкой, дававшей тысячи пудов зерна. Обслуживались они "молодиками" или "наймитами", число которых, на некоторых зимовниках доходило до 30.
Заработная плата была минимальной: от 2 р. 50 коп. до 5 рублей в год на хозяйских кормах. (Лошадь в то время стоила 10-20 рублей, вол или корова 5-8 руб.; рубаха 40 коп., сапоги — 50 коп. — 1 рубль.)
Кроме платных работников, на зимовниках было немало работников "без найму" — так назывались работавшие без денег, только за кров и пищу, преимущественно, слабосильные, старики, подростки. Из многочисленных, сохранившихся "описей" зимовников, видно, что таковых было до 7 % общего числа рабочих зимовников.
Заработать можно было также на рыбных промыслах и в "чумацких" обозах. Как первые, так и вторые, вовсе не были артелями равноправных участников, как это утверждают многие историки. Сохранившиеся "расчеты" неопровержимо доказывают, что среди чумаков были и собственники десятков пар телег с наемными "молодиками" и чумаки-одиночки с одной — двумя воловьими запряжками. Такое же смешение было и на рыбных промыслах, где наряду с собственниками сетей (невод стоил тогда до 100 рублей) работали за деньги и "наймиты" или, очень часто, "с половины" т. е. половина всего улова шла собственнику сетей, а вторая половина делилась между рабочими, которые в этом случае, не получали никакой денежной платы.
Положение живших от продажи своего труда было не легкое, но они имели свободу и могли свободно менять работодателя, чего тогда уже не было в остальной России, в том числе и на Гетманщине и Слободщине. Были также формально ничем не ограниченные возможности выбиться в более зажиточные группы, быть выбранными в старшины, организовать свой зимовник или какое другое собственное предприятие.
И это привлекало все новых и новых беглецов с севера, а нередко и дезертиров из армии. Сохранился документ о прибытии в Сечь в 1735 г. пяти солдат Ревельского драгун. полка, на конях и с вооружением. Сечь их проглотила и "не нашла", когда этого потребовало русское правительство. "Не находила" она и многочисленных крепостных, возвращения которых требовало русское правительство.
К половине 18 века социальные противоречия в этом, по утверждению сепаратистов, "равноправном братстве" настолько обострились, что дело дошло до бунта. 1-го января 1749 г. при выборе должностных лиц "серома" (бедняки) изгнали из Сечи зажиточных казаков, которые разбежались по своим зимовникам, и выбрали свою старшину, из бедняков, с И. Водолагой во главе. Есаулом, по свидетельству производившего расследование секунд-майора Никифорова, был избран казак "не имевший на себе одежды". Бунт был скоро усмирен и засевшая в Сечи "серома (бедняки) капитулировали.
Гораздо большие размеры имел бунт в 1768 г., во время которого взбунтовавшаяся "серома" несколько дней была господином положения и разграбила дома и имущество старшины и зажиточных казаков, бежавших за помощью в "паланки" и к русским, соседним с Запорожьем, гарнизонам. Сам кошевой атаман, как он описывает в своем показании, спасся только благодаря тому, что спрятался на чердак и бежал через дыру в крыше.
Казаками из "паланок" и сорганизовавшейся старшиной и этот бунт был подавлен, а его зачинщики жестоко наказаны. Посланные для усмирения Киевским ген.-губернатором Румянцевым 4 полка, не понадобились. В архивах сохранились "описи" разграбленного имущества, поданные пострадавшей старшиной и казаками. "Опись" одного из высших старшин занимает несколько страниц перечислением разграбленного, например, 12 пар сапог новых, кожаных, 11 пар сапог сафьяновых, три шубы, серебрянная посуда, 600 локтей, полотна, 300 локтей сукна, 20 пудов риса, 10 пудов маслин, 4 пуда фиников, 2 бочки водки и т. д.
"Опись" не занимавшего никакой должности "заможнего" (зажиточного) казака, значительно скромнее: одна шуба, два тулупа, 4 кафтана, разное оружие и наличными деньгами (которые не успел унести) 2.500 руб крупной монетой, 75 червонцев и 12 руб. 88 коп. медной монетой. Сумма огромная по тому времени.
Кроме этих двух бунтов немало было и более мелких бунтов в "паланках" и слободах, о чем сохранилось множество документов. Например: в Калмиусской "паланке" в 1754 г., в Великом Луге в 1764 г., в Кодаке в 1761 г. и во многих других местах.
То, что бунты были — факт неоспоримый. То, что это были бунты "серомы" против старшины и "знатных", "старых" казаков доказывают сохранившиеся документы. Как же согласовать эти факты с версией украинских историков о Запорожьи, как о "равноправном братстве"?
Ясно, что согласовать их невозможно, а нужно признать, что все написанное об "аскетизме", "братстве" и "равноправии", будто бы господствовавших в Запорожской Сечи, надо отнести в разряд вымыслов или мифов.
Не исключено, что на заре Сечи, когда там обосновалась небольшая группа идейных борцов, мстителей за поруганную веру и национальное достоинство, окруженная врагами и непрестанно с ними воюющая, нечто подобное и было. Но, с ростом Сечи, ослаблением ее врагов, сравнительной безопасностью жизни и социальным расслоением состава Войска Запорожского — все это, если и было, то отошло в область преданий.
Рассказы же некоторых историков о жизни запорожцев звучат просто как поэтический вымысел-плод сентиментально-идеалистических настроений авторов и, весьма далеки от действительности. Так, наприм. в своей "Истории Запорожских казаков" (т. 1. стр. 291), историк 19-го века, Эварницкий, так описывает жизнь в куренях; "войдя в курень казаки находили кушанья уже налитыми в "ваганки" или небольшие деревяные корыта и раставленные по краям стола, а около "ваганков" разные иапитки-горилку, мед, пиво, брагу, наливку — в больших деревянных "кановках". При этом чарки запорожцев, по словам Эварницкого, были такие, "що и собака не перескоче"....
А, о жизни в зимовниках, Эварницкий пишет так: "большую часть продукции собственник зимовника, из присущего ему чувства товарищества, отправлял в Сечь, на потребы сечевых казаков и лишь незначительную долю оставлял себе. Всех, проезжающих людей, хозяин зимовника, приглашал садиться и предлагал разные угощения — напитки и кушанья. Погуляв весело и довольно несколько дней, гости благодарили ласкового хозяина за угощение, хлопцы подавали им накормленных лошадей, и сечевики, вскочив на коней, уносились от зимовника". (История Запорожск. ч. 1, стр. 295).
Такую идиллическую картину жизни запорожцев рисует Эварницкий, не считая нужным даже попытаться доказать ее реальность. Другой историк 19-го века, А. Скальковский, написавший объемистый труд о "Новой Сечи", хотя и упоминает о бунтах, но не углубляется в исследование причин, их вызывавших. Сепаратистическая, "историческая школа" также, деликатно, обходит молчанием наличие острых, социальных противоречей в Запорожье, а бунты приписывает косности и консерватизму масс, державшихся слепо прежних обычаев Старой Сечи (почему они к ним стремились, теперь мы знаем).
В результате, у самаго широкого круга читателей со словом — "Запорожская Сечь", связана ее картина, данная Эварницким. Но, совершенно другую картину дают бесчисленные документы, сохранившиеся в архивах. "Описи" имущества старшины и зажиточных казаков; записки о заработной плате "молодиков" и "наймитов"; жалобы куренных атаманов на полуголодный паек в куренях; запрещения зажиточным казакам отправлять вместо себя на войну "наймитов", да к тому же и плохо вооруженных и снабженных; жалоба на чрезмерные поборы за пользование мостами, перевозами и мельницами — все это неопровержимо свидетельствует, что социальные взаимоотношения в Запорожьи, в 18 веке, мало отличались от таковых в, уже ставших или быстро делавшихся крепостническими Гетманщине и Слободщине. Не было только формального закрепощения и больше было возможностей для личного выдвиженчества.
Эти обстоятельства привлекали с севера все новых и новых беглецов, с которыми безуспешно боролось русское правительство. Безуспешно потому, что Сечь их не хотела выдавать. И, не из каких либо идеалистических побуждений, как утверждают сепаратисты, а по простой причине, что в интересах старшины и зажиточных казаков было иметь постоянный приток, как дешевой рабочей силы, так и возможных заместителей при требовании явки для несения военной службы. Это последнее (заместительство) приняло хронический характер и всю тяжесть участия в войнах перекладывало на бедняков. Русское правительство также обратило внимание на это явление и боролось с ним, как по мотивам справедливости, так и потому, что казак, посылая вместо себя "наймита", норовил дать ему и коня и оружие похуже.
Здесь, уместно будет упомянуть, что военноначалыники российской армии, в рядах которой воевали запорожцы в войнах 1736-9 и 1768— 74 гг., были необычно высокого мнения о боевых качествах запорожцев и считали для себя честью быть зачисленными в списки Войска Запорожского. В делах Коша Запорожского сохранилось несколько десятков копий "аттестатов", выданных разным лицам о зачислении их в списки Войска. Один из них, — на имя подполк. М. И. Кутузова, будущего главнокомандующего в Отечественной войне. Аттестат этот гласит: "По, его, подполковника Михаила Илларионовича Кутузова желанию, войска Запорожского низового, в курень Крыловский принять и для всегдашнего его при сем войске исчисления в компуты войсковые вписать, а для верности в том и сей аттестат ему, № 127, при подписи нашей и восковой печати выдать повелели. Из Коша 1773 года генваря 30 дня".
По всей России, с одной стороны, распространялось и укоренялось мнение о необычайной отваге Запорожцев (что соответствует действительности), с другой стороны, ложное мнение о бесклассовом, равноправном характере запорожского товарищества.
И, только в последнее время, благодаря исследованиям социальной структуры Запорожья на основании изучения многочисленных подлинных документов той эпохи, создалась подлинная, реальная картина того, что представляло собою Запорожье 18-го века.
Картина весьма далекая от описаний и Эварницкото и Скальковского и всей сепаратистической "исторической школы".
Не аскетическим, рыцарским равноправным братством борцов за правду было Запорожье 18-го века, а вкрапленной в территорию России обширной областью с своеобразным бытовым укладом, острыми социальными расслоениями и противоречиями и, подчинением распоряжениям центральной власти только постольку, поскольку эти распоряжения нравились.
К этому времени (половина 18-го века) вековечные враги запорожцев — татары, турки и католики-поляки, в результате побед Российской Империи, были настолько ослаблены, что не могли и помышлять о какой нибудь агрессии, а думали только о сохранении прежних территорий, которые, шаг за шагом, неуклонно попадали в подчинение России.
Бывшая раньше центром и оплотом борьбы против этих, некогда могущественных, врагов, Сечь потеряла свое и военное, и национальное, и политическое значение.
Богатейшие земли на юг, юго-запад и юго-восток от областей, которые запорожцы считали своими, вошли в состав России и начали быстро заселяться, преимущественно, выходцами с Левобережьи и Слободщины, обзаводившимися семьями запорожцами, а также выходцами из Великороссии и спасавшимися от турецких зверств, сербами, греками и болгарами. Сербы переселились большими группами (в 1732 и 1751-2 гг.), поселились все вместе и были организованы по военному: в полки и роты, как конные (гусарские), так и пешие.
В конце 18-го века, здесь (в северной Таврии) обосновалось немало немцев, создавших свои села, называвшихся "колониями". Так создалось этнически разнообразное население Новороссии.
Запорожцам фактически нечего было делать, а существование по-военному организованной, никому не подчинявшейся, Сечи, стало не только не нужным, но и опасным.
С одной стороны, Сечь была надежным убежищем для беспокойного элемента, бежавшего туда от стабилизировавшегося к тому времени крепостнического строя Левобережья и Слободщины, к чему российское правительство не могло быть равнодушным.
С другой стороны, запорожцы всячески препятствовали заселению пустых земель, считая их "своими" и, нередко, с оружием в руках, изгонали новых поселенцев и разрушали их села, что нарушало планы правительства.
С третьей стороны, наконец, своеволие запорожцев и проявление ими своей собственной инициативы, приводили к постоянным недоразумениям с Польшей и Турцией.
Запорожцы не только принимали к себе беглецов с Правобережья, т. е. польских подданных, но и активно участвовали в сопротивлении, которое население Правобережья оказывало польско-католической агрессии. Общеизвестна, например, активная, если не руководящая, роль запорожцев в "Колиивщине" — восстании 1768 г. — и "Уманской резне". Разумеется, Польша протестовала, а Россия вынуждена была предпринимать репрессивные меры против запорожцев, которые тогда считались ее подданными.
Кроме Польши избыток своей энергии, не занятой никаким трудом, в поисках военной добычи, запорожцы направляли и против турок, почти непрерывна совершая набеги на ее территорию, вопреки прямым запрещениям русского правительства, находившегося в мире с Турцией, Как известно, непосредственным поводом для возникновения войны России с Турцией в 1768 г., было нападение и разграбление запорожцами города Голты.
Значительно изменился, в 18 веке, и состав Сечи, бывшей в 17 веке "школой рыцарства" и центром национально-освободительной борьбы, куда стремилась и молодежь лучших фамилий Украины-Руси и непреклонные идейные борцы за народ из старшего поколения. Молодежь высших классов и культурного слоя Правобережья была ополячена и окатоличена, а молодежь Левобережья и Слободщины быстро входила в общероссийскую жизнь и создавала карьеру в рядах общероссийской армии и администрации.
Цели, к которым стремилось население Украины-Руси в эпоху освободительной борьбы за освобождение от польско-туpецко-татарской агрессии, были, в основном, достигнуты, а потому и у старшего поколения не было причин стремиться в Запорожскую Сечь, как это было раньше.
Пополнение в Сечь теперь шло, главным образом, за счет беглых от крепостного режима и все меньше и меньше становилось среди запорожце хоть относительно образованных людей, способных занять командные должности. Сильно упала и, железная когда-то, дисциплина. Отдельные отряды запорожцев ("ватаги") часто действовали на свой риск и страх, не только без одобрения Кошевого атамана, во вопреки его прямому запрещению. "Ватаги" эти проникали на турецкую территорию или польско-турецкую (южное Правобережье), грабили и вызывали неприятные для русского правительства объяснения.
Правда, во время продолжительных войн с Турцией, которые вела Россия в третьей четверти 18-го века, запорожцы неизменно принимали в них участие, действуя или в составе регулярной армии или, как партизаны; но, в мирные периоды, русское правительство, кроме неприятностей от них ничего не имело.
Поэтому постепенно созрело решение Запорожскую Сечь ликвидировать, что и было приведено в исполнение.
5 июня 1774 г. русские войска, возвращаясь после победоносной войны с Турцией, окружили Сечь и предъявили требование расселиться и, или служить в армии, в так называемых "пикинерских" полках, или выбрать себе профессию, и стать земледельцами или ремесленниками-мещанами. После недолгого совещания запорожцы покорились, сдали оружие и сечевую казну, а укрепления Сечи, были, за ненадобностью срыты.
Так закончила свое, более чем 200-летнее существование Запорожская Сечь, которая сыграла, в свое время, огромную роль в борбе Украины-Руси с польской и татарско-турецкой агрессией.
Часть запорожцев образовала два "пикинерских" полка, вошедших в состав российской армии, часть расселилась и занялась мирным трудом, а часть (которым было не по душе ни первое, ни второе занятие) небольшими группами, под видом ухода на рыбные промыслы, пробралась на турецкую территорию и основала, около Очакова, новую Сечь. По российским источникам, этих новых сечевиков было ок. 4.000, по сепаратистическим утверждениям — до 7.000. (Зная социальную структуру Запорожья, надо полагать, что эти ушедшие, в основном, были "серома" (бедняки), не связанные никаким имуществом.
Узнавши об этом, Российское правительство, выселило на север и заточило в монастыри бывших вождей запорожцев: кошевого Кальнишевского, судью Головатого и писаря Глобу, т. к. не было в них уверено и опасалось, что и остальные запорожцы последуют за бежавшими в Турцию. Кальнишевский долго находился в Соловецком монастыре и умер там в 1803 г., 112 лет от роду. В ссылке, в северных монастырях, закончили свои дни и Глоба и Головатый.
Причина ссылки этих вождей Запорожья до сих пор остается невыясненой и, возможно, это было ошибкой правительства. Трудно предположить, чтобы, лично очень богатые люди: Кальнишевский, Головатый и Глоба, могли решиться на уход в Турцию, причем бы они теряли все свое имущество.
От Турции же Россия потребовала вернуть запорожцев, но ни турки, ни запорожцы на это не соглашались. Тогда Турция, не желая иметь этот беспокойный элемент вблизи русской границы, уступая желаниям России, приказала им перебраться на устья Дуная, признала их официально своими поддаными (1778 г.) и позволила основать Сечь и жить и промышлять свободно, а за это служить султану "пеше и конно".
Распоряжением султана запорожцы не были довольны и среди них началось брожение. Одна часть двинулась в Россию и вступила во вновь сформированное в 1783 г. "Черноморское казачье войско", которое, по поручению Потемкина, возглавили бывшие запорожские старшины: Антон Головатый, Захар (Харько) Чепига и другие, и собрали около 17.000 казаков.
Впоследствии эта войско, особенно отличившееся в войне России с Турцией в 1793 г. было переселено на устье Кубани и положило начало Кубанскому казачьему войску, существовавшему до революции 1917 г.
Вторая часть, получив разрешение Австрийского Императора, переселилась в Австро-Венгрию и осела на нижнем течении реки Тиссы. Эта группа (которая, по словам Грушевского, состояла из 8.000) задержалась в Австрии не долго и вскоре рассыпалась и разбрелась. Одни вернулись в Россию, другие направились в, назначенные султаном, для поселения места за Дунаем.
Третья часть исполняя повеление султана, переселилась в гирла Дуная и около города Дунайца основала Сечь, выгнавши живших там донских казаков "некрасовцев", которые, в свое время, не желая подчиниться правительству, бежали из России.
"Задунайская Сечь" просуществовала до 1828 г. Жилось, казакам там, по словам Грушевского, хорошо, только "мучила совесть запорожцев, что приходится помогать бусурманам воевать против христиан". Поэтому "Сечь Задунайская" постепенно таяла, благодаря уходу больших или меньших "ватаг" в Россию где их принимали, как своих.
Учитывая эти настроения запорожцев, тогдашний Кошевой, Осип Гладкий, когда в 1828 г. началась война с Турцией, решил вернуться с войсками на Родину.
В составе турецкой армии, он выступил в поход против России, но вместо того, чтобы воевать против Российской армии, передался ей со всем войском и, в дальнейшей войне, запорожцы воевали уже на стороне России. После же войны, из бывших казаков "Задунайской Сечи" было сформировано "Азовское казачье войско" и поселено между Мариуполем и Бердянском, где и просуществовало до 1860 г. когда было переселено на Кубань и влилось в Кубанское казачье войско.
В ответ на переход Гладкого с войском на русскую сторону, турки уничтожили Задунайскую Сечь, упразднив войско и жестока расправились с не ушедшими с Гладким казаками.
Этой расправой турок с остатками запорожцев в 1829 г. и переселением ушедших в Россию казаков, на вольное житье на Кубань в 1860 г., история, ставшей анахронизмом, Запорожской Сечи и ее остатков заканчивается.
Как видно из всего сказанного, ликвидация Сечи была исторической необходимостью и логическим выводом из сложившейся политической обстановки. Совершенно естественно, что с исчезновением тех опасностей, для борьбы с которыми была создана Сечь, должна была исчезнуть и сама Сечь.
И, точно так, как поступило с Сечью российское правительство, поступило бы и всякое другое на его месте, в том числе и правительство Самостийной Украины. Пока Сечь была вне переделов Государства или на его рубежах и боролась с внешними врагами, еще можно, а, возможно, и нужно было терпеть этого, переменчивого полусоюзника, полуподданного. Но, когда Сечь оказалась внутри государственной территории, не имея даже внешних границ с врагами, терпеть дальше это своеобразное "государство в государстве", не было никакой надобности.
Понимают это все, конечно, и сепаратистические историки, но объясняют события по своему, ибо всей своей "исторической наукой" они стремятся, не к установлению истины, а к созданию базы русско-украинской вражды и обоснования сепаратизма.
Поэтому, и ликвидацию Сечи они представляют, не как историческую необходимость, а как акт русской (великорусской) агрессии.
Грушевский "не понимает" причин ликвидации Сечи и видит "противорччия" мотивов, которыми объяснялась эта ликвидация. По его словам (Ил. Ист. Укр, стр. 463), с одной стороны, запорожцам ставилось в вину нежелание приобщить к сельско-хозяйственной культуре плодородные степи, которые, благодаря этому, пустовали; с другой, будто бы, они обвинялись, именно, в культивировании этих степей и создания своего сельского хозяйства, чем, по словам Грушевского "разрывали свою зависимость от российского государства, ибо могли прокормиться собственным хозяйством и быть независимым". О подлиных же причинах, сделавших ликвидацию Сечи неизбежной (о них сказано выше), Грушевский, вообще не упоминает, по той простой причине, что этим бы был разбит один из пропагандных мифов о "разрушении Сечи, — акте русской агрессии."
В описании дальнейшей судьбы запорожцев после ликвидации Сечи, сепаратистические "историки , уже не ограничиваются только намеками и умолчаниями, а прибегают к совершенно очевидному извращению фактов и данных, не считаясь даже с арифметикой.
Так, на стр. 464, своей "Иллюстрированной Истории Украины" (Киев, 1917 г.) Грушевский, описывая ликвидацию Сечи, говорит: "преобладающее большинство запорожцев не хотела делаться гречкосеями и решила пойти тем же путем, как после первого разрушения Сечи — под турком жить". На следующей странице, он, это "большинство" определяет в 7.000 чел. Следовательно, оставшееся меньшинство было менее 7.000.
Еще страницей дальше (466), описывая раскол этого 7.000-го "большинства" и уход части его в Австрию, Грушевский говорит: "восемь тысяч запорожцев перешло туда". А, еще одной страницей дальше, тот же Грушевский сообщает, что из оставшихся в России запорожцев, было сформированно "Черноморское казачье войска "численностю в 17.000". Не нужно прибегать к карандашу, чтобы удостовериться в степени достовероности фактов и данных, приведенных сепаратитической "исторической наукой".
В описании же событий не связанных с цифрами, "наука" эта оперирует еще свободнее и преподносит невзыскательному читателю "желаемое за бывшее". Все же факты, опровергающие это "желаемое" — попросту замалчиваются.
Так, например, сообщая о факте возвращения в 1828 г. Задунайских казаков в Россию (вовсе замолчать его нельзя), Грушевский говорит, что кошевой Осип Гладкий перевел их на русскую сторону "обманом", что значит, что казаки итти к русским не хотели. О, том же общеизвестном факте (его можно найти в любой истории войны 1828-29 гг. с Турцией), что эти "обманутые казаки" всю войну доблестно сражались в составе российской армии против турок, вообще не упоминает. Ибо упоминанием, опровергалось бы утверждение об "обмане".
О дальнейшей судьбе этих "обманутых" казаков, Грушевский говорит, что из них было сформировано "Азовское казачье войско", но о том, что это было сделано "в воздаяние за их доблестное участие в войне 1828 г.", конечно, тоже ни слова.
Вышеизложенное сепаратистическое освещение вопроса ликвидации Сечи приводится в интересах читателя, желающего знать историческую правду, а не оставаться в заблуждении, в результате, сепаратистическо-шовинистической пропаганды, облеченной в форму "исторической науки", которая так тесно переплетается с пропагандой, что не легко установить, где кончается наука, а где начинается пропаганда. Это переплетение пропаганды с наукой, к сожалению, является характерным для всех "Историй Украины", авторами которых являются шовнисты-сепаратисты. Ведет же оно, благодаря извращению прошлого, к ошибочным установкам на будущее. Поэтому большим достижением в области исторической науки и установления исторической правды о Запорожьи, надо признать капитальный, обильно документированный, труд В. Голобуцкого "Запорожское казачество" (1957 г.), посвященный, главным образом, социальной структуре и взаимоотношениям Запорожья.
Бесчисленные, приводимые Голобуцким, документы неопровержимо, разбивают миф о "бесклассовом, равноправном братстве" запорожцев и являются неоспоримыми данными для составления точной картины существовавших между запорожцами взаимоотношениями.
Не имея возможности приводить здесь все документы, опровергающие миф о Запорожской Сечи, можно рекомендовать всем интересующимся структурой Запорожья, подробно ознакомиться с таковой в упомянутой книге В. Голобуцкого "Запорожское казачество".
Последние изменения: 01.10.07