20 марта 1911 г. в пещере в  лесистом  районе  г. Киева  Загоровье  был обнаружен труп 12-летнего Андрея Ющинского , пропавшего 12 марта. Прибывшие на место происшествия полицейские , нарушив требования инструкции , расчистили снег у входа , сдвинули тело , неоднократно брали в руки вещи покойного. Некомпетентные действия городовых , уничтоживших следы на месте преступления , лишили следствие в самом его начале важных улик и сделали бесполезными фото- , микроскопические и дактилоскопические исследования .  
Уже поверхностный осмотр трупа показал изуверский характер преступления : множественные колотые раны покрывали грудь , спину , шею и голову жертвы. Погибший  ребенок  был одет  не  полностью - отсутствовали  форменная  шинель , в  которой  он  отправился  в  ремесленное  училище , а  также  штаны. Рядом  с  телом  была  брошена  фуражка  Андрюши  Ющинского  с  тремя  проколами  в  центре  и  следами  крови  на  внутренней  стороне , тут  же  был  найден  и  вязаный  чулок  с  левой  ноги. Чулок , очевидно , сполз  при  затаскивании  тела  в  пещеру - внутри  была  обнаружена  глина. Кроме  того , много  глины  было  и  внутри  кальсон  погибшего. Руки  мальчика  были  заведены  назад  и  связаны. Анализ  расположения  тела  и  вещей  внутри  пещеры  наводил  на  мысль , что  тело  втащили спиной  вперед  , за  руки  волоком  в  сидячем  положении .     
Чудовищный характер поранений и тот факт , что мальчик пропал накануне еврейской Пасхи немедленно вызвал подозрение на ритуальное убийство. Принимая во внимание общественный резонанс и всеобщее внимание к следствию , расследование убийства 22 марта 1911 г. было поручено судебному следователю по особо важным делам Киевского окружного суда Фененко Василию Ивановичу . 

Следует пояснить , что в дореволюционной России полиция могла осуществлять самостоятельный розыск преступника лишь в течение первых суток с момента совершения преступления , по горячим следам. В дальнейшем расследование передавалось судебному следователю , по отношению к которому полицейские чины находились в подчиненном положении. Общее наблюдение за ходом расследования , передачу документов в суд и поддержку обвинения в суде осуществлял прокурор судебной палаты. Полиция относилась к Министерству внутренних дел , судебная палата - к Министерству юстиции. Этот нюанс весьма важен для понимания некоторых обстоятельств "дела Бейлиса".  
22 марта было произведено первое  вскрытие тела доктором Т. Н. Карпинским  ( его  текст  воспроизведен  в  рубрике  “Архив” ). Высказанное им 24 марта заключение было признано В.И.Фененко неудовлетворительным : оно не давало ответов на вопросы , принципиальные для дальнейшего продвижения следствия .  
Поэтому 26 марта было произведено повторное анатомирование. Перед экспертами - деканом медицинского факультета Киевского университета Н.А. Оболонским и прозектором кафедры судебной медицины Н.Н.Туфановым  следствием были поставлены следующие вопросы : каков характер нанесенных Ющинскому повреждений ? время наступления и причина смерти ? свойства употребленных орудий и количество участвовавших в убийстве лиц ?  
В  результате  двух  вскрытий  тела  была  удалена  крышка  черепа  и  сердце , имевшие  сквозные  проколы , а  также  кожа  с  запястий  обеих  рук , на  которой  отпечатались  следы  веревки. Все  это  было  приобщено  к  делу  в  качестве  вещественных  доказательств. Вместо  извлеченной  черепной  крышки  была  вставлена  другая , несколько  большего  размера ; это  объясняет  некоторую  непропорциональность  головы , заметную  на  представленных  фотоснимках .  
Оформление результатов экспертизы заняло почти месяц. Письменное заключение было приобщено к делу 25 апреля 1911 г. Но уже предварительные результаты , сообщенные следствию , дали богатую пищу для размышлений .  
Экспертиза установила , что мальчику были нанесены в общей сложности 45 колотых ран , из них 13  поверхностных  в правый висок , а также проникающие  уколы в левый  висок , на  темени , районе яремной вены на шее , сквозные проколы сердца , печени , почек , легких со стороны груди и спины. Из  всех  полученных  ранений  только  рана  в  сердце  была  безусловно  смертельной. И  именно  она  была  последней  или  одной  из  последних  по  времени  нанесения. Непосредственной причиной гибели мальчика эксперты указали острое малокровие , как следствие полученных повреждений. Отсутствие кровоизлияния в перикардии указывало на то , что сердце прокалывалось в последнюю очередь , когда оно уже остановилось , либо его деятельность существенно ослабла. Врачи оценили потерю крови Ющинским в 2/3 всего ее количества. Неглубокая пещера в песчаном берегу Днепра не могла быть местом преступления , тело было перенесено сюда после убийства. Эксперты уверенно предположили , что один человек не мог совершить столь сложное преступление. Поскольку существование организованной группы людей с одинаковым душевным расстройством или сексуальной патологией представлялось невероятным , то можно было уверенно отмести версии об убийце - садисте или сумасшедшем. Более  подробно  медицинское  заключение , представленное  на  суде , можно  прочесть  в  разделе  “Архив”, размещенном  на  нашем  сайте. 
 

. 

    Заключение еще не было официально приобщено к делу , а по Киеву поползли мрачные слухи. 28 марта 1911 г. во время похорон Андрюши Ющинского были разбросаны листовки антисемитского содержания. В них делалась ссылка на результаты еще неоглашенного заключения медицинской экспертизы .  
    9 апреля 1911 г. в газете “Земщина” (С.- Петербург) появляется статья об обстоятельствах дела , в которой делались уже прямые ссылки на мнение судебных медиков. Андрюша Ющинский был прямо объявлен жертвой иудейского обряда по добыче крови невинного подростка - христианина для последующего использования этой крови в изготовлении пасхальных опресноков  
    В первые дни по обнаружении тела следствие полагало , что убийство Ющинского совершено цыганами. Версию эту озвучил редактор газеты “Последние новости” Г.Брейтман. Но проверка быстро показала , что цыганский табор оставил Киев за несколько дней до преступления .  
    Следующую версию , привлекшую внимание В.И.Фененко , предложил также журналист , сотрудник газеты "Киевская мысль" С.И. Барщевский. Он обратил внимание следствия на поведение матери погибшего , которая казалась спокойной до безразличия и даже улыбалась на похоронах сына .  
     Андрей Ющинский был незаконнорожденным сыном Александры Ющинской , которая позднее вышла замуж за Луку Приходько , переплетчика. Мальчик был нелюбим отчимом , его часто били. Андрюша мечтал розыскать своего отца , пропавшего без вести на русско-японской войне. До полиции дошли неопределенные слухи о 1000 рублей , которые , якобы , были помещены отцом А.Ющинского в банк на именной счет сына и могли быть получены им по достижении совершеннолетия. По исчезновении отца и гибели сына наследовать эти деньги могла мать мальчика. Такая сумма представлялась следствию серьезным мотивом убийства .  
    Лука Приходько подвергается аресту , при визуальном осмотре вещей в доме А.Ющинского внимание полиции привлекает одежда матери подростка с крупными пятнами , весьма напоминающими кровавые. Потому арестовывают и мать Андрюши .      Однако , все быстро встает на свои места. Лука Приходько имеет алиби , вклада на имя Андрея Ющинского в банках Кмева не было и нет , подозрительные пятна на одежде матери по заключению экспертизы - следы сока. Кроме того , соседи Приходько показали , что слышат практически все , происходящее в их квартире , а значит , она никак не могла быть местом преступления .  
     К середине апреля следствие возвращается к отправной точке Все более очевидной становится неспособность начальника сыскной полиции Е.Ф. Мищука и следователя окружного суда В.И.Фененко , формально возглавляющего расследование , справиться с делом .  
   13 апреля 1911 г. киевский губернатор А.Ф.Гирс в телеграмме товарищу министра внутренних дел П.К.Курлову прямо сообщает о растущем в широких слоях общества напряжении и негодовании на бессилие полиции. Повсеместно убийство Андрюши Ющинского называется ритуальным , а беспомощные действия следствия рассматриваются как покрывательство администрацией евреев .  
     Департамент полиции командирует в Киев группу детективов во главе с Кунцевичем. Губернское жандармское управление начинает собственное расследование , которое возглавляет помощник начальника управления подполковник П.А.Иванов. В штат киевской полиции включают станового пристава Н.А.Красовского , пользовавшегося репутацией исключительно одаренного и удачливого криминалиста. Хотя этот человек и не имел высшего юридического образования , по общему мнению , он был способен заметно усилить следственную группу. Наконец , ордером Министра юстиции общее наблюдение за делом возложено на прокурора киевской судебной палаты Георгия Гавриловича Чаплинского . 

     Фракция крайне правых 29 апреля 1911 г. внесла на рассмотрение Третьей Государственной думы запрос о ходе расследования убийства А.Ющинского. Запрос подписали 37 депутатов , среди которых были В.М.Пуришкевич , Н.Е.Марков 2-й , Г.Г.Замысловский. В нем , в частности , говорилось : "несмотря на то , что выпускание евреями крови из христианских детей по побуждениям религиозного фанатизма установлено с несомненностью...каждый раз , когда обнаруживается убийство или покушение на него как следствие такого обряда , правительство замыкает свое расследование только рамками данного конкретного убийства , закрывая глаза на то преступное сообщество , религиозное учение которого подвигало его сочленов на преступление..Вместо того , чтобы выяснить вопрос об изуверской иудейской секте , членами которой совершено убийство , расследование теряет время в заподозревании матери Ющинского : не она ли замучила сына”. Сам запрос был обращен к министрам внутренних дел и юстиции и формулировался так :”что…намерены делать для полного прекращения секты иудеев , употребляющих для некоторых религиозных обрядов своих христианскую кровь , и , для обнаружения тех членов этой секты , которыми убит малолетний Ющинский”.  
    Запрос был опубликован всеми правыми газетами г.Санкт - Петербурга еще до его официального оглашения в Думе. Министр юстиции И.Г.Щегловитов немедленно командировал в Киев А.В.Лядова , вице - директора 1 (уголовного) департамента. Тот прибыл в город 1 мая и сразу же приступил к интенсивному обмену мнениями с руководителями следствия и всеми заинтерисованными сторонами .  
     Так , 3 мая Лядов встречался с наместником Печерской лавры архимандритом Амвросием , который рассказал об особенностях ритуальных жертвоприношений. По предложению вице - директора с просьбой провести специальное исследование следствие обратилось к профессору психологии И.А.Сикорскому. Этот ученый был известен как основатель направления психологии , изучающего бредовые состояния толпы. Встреча А.В.Лядова и Г.Г.Чаплинского с профессором состоялась 8 мая. Из заказанного исследования выросла экспертиза , представленная на процессе по “делу Бейлиса”.  
   Кроме того , А.В. Лядов познакомил Г.Г.Чаплинского с В.С.Голубевым , сыном профессора Киево - Могилянской духовной академии. Этот студент Киевского университета являлся секретарем черносотенного общества “Двуглавый орел”. Он обратил внимание следствия на , в общем - то , очевидную гипотезу , которую никто , однако , до его появления всерьез не исследовал : Ющинского не могли убить далеко от места обнаружения тела.  
    Мальчика убивали  не  на улице , а в помещении , способном скрыть крики и подозрительную возню. В пещеру его отнесли ,скорее всего , на руках ; именно  для  удобства  транспортировки  и  связали  ему  запястья  за  спиной  уже  после  смерти. Тело  Ющинского  не  перевозили  на  извозчике - любой  извозчик запомнил бы поездку в опасное и глухое место Лукьяновского участка с подозрительным грузом. Идеальным местом убийства , исходя из этих соображений , представлялась В.С.Голубеву огромная усадьба еврея Зайцева , расположенная вблизи от пещеры , в которой было обнаружено тело Андрюши Ющинского.  

План  киевского  района  Загоровье , где  было  обнаружено  тело  А. Ющинского : 
   1) Пещера , в  которой  находилось  тело  покойного ; 
   2) Свежий  пролом  в  заборе  завода  Зайцева , обнаруженный  20  марта  1911 г ; 
    3) Одно  из  зданий  завода , сгоревшее  за  3  дня  до  первого  осмотра  завода  следователем  Фененко  в  мае  1911 г ; 
   4) Дом , где  жила  смья  Бейлисов ; 
   5)  Дом  42 по  Верхне - Юрковской  улице , на  втором  этаже  которого  жида  семья  Чеберяк ; 
   6) Одна  из  двух  печей  для  обжига  кирпича , возле  которой  М. Бейлис схватил  А. Ющинского  утром  12  марта  1911 г. (По  показаниям  Е. Чеберяк).  
 

     Усадьба эта состояла из собственно жилого дома с большим садом , кирпичного завода и больницы при нем. Лица , постоянно проживавшие на территории усадьбы Зайцева , не могли не иметь отношения к убийству Ющинского - таково было твердое убеждение В.С.Голубева.  
     Данная версия была изложена им 5 мая , а уже 7 мая следователь В.И.Фененко произвел в присутствии понятых осмотр усадьбы Зайцева. О результатах этого осмотра Г.Г.Чаплинский доложил Министру юстиции :”ничего подозрительного обнаружено не было , и никаких подвалов , о которых также упомянул Голубев, там не оказалось”. Приказчиком кирпичного завода , проживавшим в усадьбе Зайцева , был Менахем - Мендель Тевелев Бейлис. Именно в эти майские дни его имя появляется в деле об убийстве Андрюши Ющинского , чтобы в дальнейшем остаться связанным с ним навсегда.  
    Между тем , привлеченный к усилению следственной группы становой пристав Н.А.Красовский придал делу неожиданный поворот. Полагая , что убийство Ющинского - лишь имитация “ритуального” преступления , он считал необходимым внимательно изучить родственников мальчика. Внимание сыщика и его помощников А.Д.Выгранова и А.К.Полищука привлек дядя Ющинского - Федор Нежинский. Скрытое наблюдение за ним позволило Красовскому заключить , что дядя ведет собственное расследование обстоятельств гибели племянника. Поскольку , формально это было незаконным , 3 июня 1911 г. Красовский арестовал Нежинского. Допросив его , сыщик узнал , что тот сумел отыскать важного свидетеля , остававшегося до той поры неизвестным следствию.  
    Этим свидетелем был печник В.И.Ященко. В день убийства Ющинского он видел подле пещеры на берегу Днепра человека , в описании которого Нежинский узнал Луку Приходько , отчима Андрюши. Т.о. следствие неожиданно вернулось к лицу , подозреваемому и прежде , но уже на новом уровне : теперь у следствия был свидетель. На очной ставке В.И.Ященко показал , что Лука Приходько имеет большое сходство с человеком , которого он видел у пещеры. При обыске у Приходько была найдена выполненная карандашом записка с описанием расположения на черепе артерий и костных швов у детей и взрослых людей.  
     Информация эта оказалась столь важной , что вновь открывшиеся обстоятельства были подробно изложены Г.Г.Чаплинским в письме Министру юстиции И.Г.Щегловитову от 1 июля 1911 г.  
     В самом начале лета происходит еще одно внешне не связанное с убийством Ющинского , но важное для понимания происшедшего в дальнейшем , событие. 7 июня 1911 г. прокурор киевского окружного суда Н.В.Брандорф предложил жандармскому управлению арестовать некую Веру Владимировну Чеберяк , жену почтового чиновника. Сын ее - Женя - был сверстником и другом Ющинского. Семья Чеберяк жила на Загоровье ,по адресу : Верхне - Юрковская ул. , 40 , неподалеку от места обнаружения тела Ющинского. В.В.Чеберяк хотя и происходила из дворянской семьи , репутацию имела дурную ; ее родной брат Петр Владимирович Сингаевский был профессиональным вором и квартиру сестры не раз посещали известные воровские “авторитеты”.  
     Вера Владимировна Чеберяк впервые была допрошена полицией 22 апреля 1911 г. именно как мать друга погибшего. Сам Женя после первоначальных полицейских опросов в апреле впервые был официально допрошен следователем несколько позже - 11 мая 1911 г. Допрос этот проходил в присутствии матери , как и требовал того закон , и содержал весьма уклончивые формулировки ответов. И мать , и сын на своих первых допросах рассказали об обстоятельствах , при которых видели в последний раз Ющинского , о его похоронах , брошенных там листовках антисемитского содержания и прочем , не сообщив ничего такого , чего бы не знало к тому моменту следствие.  
    Интерес к этим фигурам проснулся у Н.В.Брандорфа к моменту отъезда из Киева вице - директора 1 департамента министерства юстиции А.В.Лядова , т.е. к концу первой декады мая. Во - первых , потому , что семья Чеберяк жила , как и Бейлис , недалеко от места обнаружения тела Ющинского ; а во - вторых , потому , что их квартира служила воровским притоном.  

В то же самое время - 22 июля - вторично арестовывается Вера Чеберяк.  
    Позиция следствия определилась к этому времени достаточно четко : ритуальная версия становится доминирующей. Свое место в ней имеет и В.В.Чеберяк ; по представлениям о хасидском ритуале сбора крови , как его излагал в свое время В.Даль , христианский ребенок , невинный как агнец , д.б. продан христианином же за сумму , кратную 30 ( символическое напоминание о 30 сребренниках Иуды ). Вера Чеберяк как раз и могла быть таковой продавщицей чужого ребенка , а ее сын Женя при этом д.б. до последнего момента усыплять бдительность жертвы.  
    Упоминание печи для обжига кирпича в показаниях К.Шаховского , привлекло внимание к этому сооружению. Печь была большой , в нее закатывались вагонетки с формами , в двери свободно проходил взрослый мужчина ; стены большой толщины служили прекрасной изоляцией для шума изнутри ; регулярно разводимый внутри огонь уничтожал все возможные улики.  
    Во время майского обыска в усадьбе Зайцева полиция искала подвал , ибо именно подвал рассматривался как наиболее вероятное место преступления. Но подвала не имело ни одно здание усадьбы. Тогда и в голову никому не пришло вместо несуществующего подвала поинтересоваться печью.  
     Осмотр печи провел дознаватель Н.А.Красовский. 29 июля 1911 г. он сообщил следователю В.И.Фененко : "В этой печи , по моему мнению , скорее всего и было совершено убийство Андрея". Касаясь роли Веры Чеберяк и ее сына в деле , Красовский так выразил свое мнение о них : "Я не сомневаюсь в том , что все время он ( Женя Чеберяк ) находится под исключительным влиянием своей матери…, несомненно знающей многое по этому делу и не желающей также ничего сказать".  
     Некоторое время М.Бейлис содержался под арестом прямо в охранном отделении. В тюрьму он был переведен только 28 июля. Сын его был выпущен после допроса 25 июля 1911 г.  
    Официально обвинение Бейлису было предъявлено 3 августа. Следователь В.И.Фененко отказывался это делать , мотивируя свой отказ недостаточностью собранной доказательной базы. Прокурору Г.Г.Чаплинскому пришлось письменным распоряжением обязать В.И.Фененко предъявить Бейлису обвинение. Очевидно , что уже в начале августа 1911 г. Чаплинский почувствовал нарастающее напряжение в отношениях с некоторыми из своих коллег. Пройдет немного времени и существование скрытого противостояния , результаты которого выплеснутся на страницы трибуну Государственной Думы и страницы газет , станет достоянием гласности.  
     На следующий день после предъявления Бейлису официального обвинения , полиция была информирована о том , что дети Веры Чеберяк тяжело больны : они доставлены в больницу в тяжелом состоянии , бредят. Это был удар по следствию , тяжесть которого едва ли можно переоценить : несколько месяцев важнейшие свидетели были вне поля зрения правоохранительных органов и - пребывали в полном здравии ! - но лишь только следствие осознало исключительную ценность этих лиц , как они тут же были выбиты из процесса дознания !  
    События первой декады августа 1911 г. представляются , безусловно , весьма загадочными. И время до сих пор не пролило свет на происшедшее тогда. Можно лишь констатировать , что все дальнейшие перипетии "дела Бейлиса" прямо вытекают из августовской трагедии ; не случись ее , или имей она другие результаты , совсем иное "дело" получили бы мы в итоге.  
     Уже 6 августа врачи информируют жандармерию , что дети , видимо , безнадежны. На следующий день Г.Г.Чаплинский отдает распоряжение выпустить из - под ареста В.В.Чеберяк - проститься. Мать сразу же забирает сына из больницы и проводит последние сутки с ним на руках. Подле , в квартире Чеберяк , все время находятся прикомандированные Красовским агенты Выгранов и Полищук. Они были свидетелями последних часов жизни Жени Чеберяк , а через несколько дней - и его сестры Валентины.  
     Женя скончался 8 августа 1911 г. в тяжелых муках. В своих показаниях следователю Фененко от 11 августа Адам Полищук так описывал последний день мальчика : "…он все время бредил и только несколько раз на очень короткое время приходил в себя. В бреду он все время произносил имя Андрюши…В бреду он кричал : "Андрюша , Андрюша , не кричи !" Когда же покойный Женя приходил в сознание , Вера Чеберяк брала его на руки и говорила ему , указывая на меня и Выгранова : "Скажи им , дорогой сыночек , пусть они тебя и твою маму не трогают , так как мы оба ничего не знаем по делу Андрюши Ющинского" , на что Женя ей отвечал : "Оставь , мама , мне тяжело об этом вспоминать" Женя несколько раз приходил в сознание , и мать его , Чеберякова , все усилия прилагала к тому , чтобы он не сказал чего - нибудь лишнего".  
     События в доме Веры Владимировны Чеберяк взорвали общественное мнение. Газеты всех направлений писали о происшедшем , высказывая прямо противоположные версии. Официальной версии - смерть от дизентерии - не поверил никто. Газеты левого направления прямо обвиняли В.Чеберяк в отравлении детей ; примечательно , что даже ее соседи высказывали такого рода подозрения - уж больно крут был нрав этой женщины !Издания монархического направления повернули свои обвинения против евреев.  
    Надо заметить , что ряд доводов позволяют исключить В.Чеберяк из числа подозреваемых. Самый главный состоит в том , что вплоть до 7 августа она находилась в тюрьме.  
      Да и посягательство матери на убийство троих своих детей - это нечто совсем уж запредельное , подобное изуверство выходит за рамки всякого здравого смысла. А Вера Владимировна Чеберяк на всех этапах "дела Бейлиса" демонстрировала его присутствие.  
     Но самое главное соображение , свидетельствующее против отравления ею Жени , заключается в ее поведении в последние часы жизни сына : к умирающему мальчику на последнее причастие был приглашен священник о.Федор Синьковский.  
     Человек этот был одним из известнейших и популярных в народе деятелей монархической организации "Двуглавый орел". Достаточно упомянуть , что через две недели после описываемых событий он будет приветствовать от лица общественности прибывшего в Киев Императора Николая Второго , а 1 октября 1911 г. он станет председателем всего союза "Двуглавый орел". Чеберяки жили не в его приходе , потому Вера Владимировна могла вполне обойтись и приглашением другого , менее известного священника. Будь она отравительницей своих детей , именно так она бы и поступила , ибо было очевидным , что о.Федор Синьковский не тот человек , который будет молчать , столкнувшись с преступлением.  
    Используя свой высокий авторитет , этот священник сделал все возможное , чтобы правда о событиях на Верхне - Юрковской улице , стала достоянием общественности. Он добился неслыханной уступки от следствия - на анатомирование тела Жени Чеберяк были допущены независимые эксперты.  
     Их мнения попали на страницы монархической прессы. Так , "Земщина" писала : "Когда было произведено вскрытие тела Жени Чеберяк , то в желудке и кишечнике его было обнаружено присутствие в большом количестве медных ядов , разъевших стенки кишечника (при вскрытии , к счастью , присутствовали посторонние лица ). А вслед за тем перепугавшиеся власти приняли меры и было официально заявлено , что Женя Чеберяк умер от дизентерии. Комментариями здесь могли быть только крики ужаса и негодования".  
     Изъятые 9 августа внутренние органы Жени Чеберяк были переданы на исследование в Киевский бактериологический институт и уже 10 августа последовало заявление об обнаружении в них дизентерийных бактерий. Официально было объявлено о том , что причиной смерти Жени и Валентины Чеберяк была дизентерия. Людмила Чеберяк , попавшая в больницу вместе с братом и сестрой , осталась все же жива.  
      К середине августа 1911 г. следствие осталось с двумя рабочими версиями : Менахем - Тевелев Бейлис и связанный с ним еврейский "след" и криминальное окружение В.В.Чеберяк. На квартире последней действительно бывали известные в Киеве преступники , но было совершенно непонятно , какую опасность мог представлять этим людям 12 - летний мальчишка. Даже если он и увидел или услышал нечто , не предназначенное для его глаз и решился на донос полиции , вряд ли кто - то всерьез воспринял бы россказни малолетки. Исходя из этих , в общем - то очевидных , соображений , прокурор Чаплинский не рассматривал версию , связанную с квартирой Чеберяк , как заслуживающую доверия. Однако , она имела внутри следствия своих сторонников.  
    25 августа 1911 г. Евгений Францевич Мищук , начальник Киевской сыскной полиции , сообщил Георгию Гавриловичу Чаплинскому о том , что обнаружены вещи Андрюши Ющинского , орудия убийства и некоторые вещи убийц , закопанные в землю. Обнаружение важнейших вещественных доказательств было обставлено с редкостной помпой и интригующей таинственностью : агент Кушнир , ссылаясь на сообщение неназываемого в интересах безопасности информатора , дал указание на то , где следует искать закопанные после убийства вещи.  
     Выкопан был целый клад : там оказалась и шинель Ющинского , и шило , и нож с шириной лезвия 8 - миллиметров (примерно таким ножом получил несколько ударов Андрюша ) , и U - образный пробойник , наподобие тех , которыми пользуются скорняки , и личные вещи преступников , из числа знакомых Веры Чеберяк. Обнаруженные вещи , при условии подтверждения их подлинности , полностью уличали спрятавшего их , в причастности к убийству Ющинского.  
    Провал оказался скандальным : шинель , совпавшая по размеру и фасону , не была опознана матерью погибшего , так как не имела специфических меток. Кроме того , она никак не походила на вещь , пролежавшую 6 месяцев в земле. Пресловутые орудия убийства , хотя и походили на описанные судебными медиками , все же отличались от настоящих. А вот вещи воров оказались подлинными.  
     Этот момент следует пояснить. На квартире у Веры Владимировны Чеберяк бывали профессиональные воры Борис Андроникович Рудзинский , Иван Дмитриевич Латышев (Ванька Рыжий) , Николай Мандзелевский (Колька Матросик), связанные с нею через ее родного брата Петра Владимировича Сингаевского. После марта 1911 г. некоторые из них побывали под арестами - Иван Латышев находился под стражей аж с 12 апреля , Борис Рудзинский - с 9 июля. Именно их вещи были раскопаны вместе с шинелью якобы Андрюши Ющинского. Таким незатейливым трюком , называемом на юридическом языке "подлогом" , эти люди пристегивались к делу , а вместе с ними - и Вера Чеберяк.  
    Прокурор Г.Г.Чаплинский был взбешен происшедшим. Особое - и вполне понятное ! - негодование вызывала позиция Е.Ф.Мищука , не просто устранившегося от расследования , а прямо его фальсифицирующего. В своем рапорте Министру юстиции И.Г.Щегловитову от 27 августа 1911 г. Г.Г.Чаплинский так характеризует историю с обнаружением вещественных доказательств : "Мищук или поддался грубому обману со стороны кого - либо и не сумел распознать его вследствие своих малых способностей , или , что более вероятно , сам оборудовал весь этот эпизод в надежде ввести в заблуждение судебные власти и направить следствие на ложный путь".  
     Е.Ф.Мищук по настоянию Г.Г.Чаплинского был отстранен от исполнения служебных обязанностей и предан суду по обвинению в подлоге. Защищаясь , Мищук обвинял во всем агента Кушнира , который , якобы , его специально дезинформировал. Действовал Кушнир , по версии Мищука , в интересах Красовского , который намеревался подобной скандальной дискредитацией начальника расчистить себе дорожку для карьерного роста.  
     Едва было выдвинуто обвинение против М.Бейлиса , как резко активизировалась еврейская община г.Киева , создавшая целое движение в его защиту. Появилась комиссия для помощи Бейлису и его семье , в которую вошли главный раввин Ш.Я.Аронсон , адвокат А.Д.Марголин , владелец кирпичного завода , крупный сахарный торговец М.И.Зайцев. Большую денежную помощь комиссии оказывали сахарозаводчики - миллионеры Бродский , Гальперин , секретарь Григория Распутина Симанович и многие другие.  
     Действия комиссии А.Д.Марголина развивались в нескольких направлениях и широко освещались в "либеральной" прессе , всецело контролируемой иудейскими издателями. Прежде всего , комиссия развернула широкую пропаганду , направленную на осмеяние самой концепции "ритуального" убийства. На рынки России уже осенью 1911 г. хлынули потоки переведенной с французского и немецкого языков литературы , посвященной этому вопросу. Комиссия А.Д.Марголина привлекла к сотрудничеству и местных литераторов. Черносотенцев клеймила многочисленная пишущая братия , среди коей можно найти фамилии М.Горького и В.Г.Короленко. Наконец , комиссия организовала собственное независимое расследование убийства Андрюши Ющинского , которое возглавил журналист С.И.Бразуль - Брушковский. Описание того , какими способами велось это расследование и каким занимательным итогом оно увенчалось , займет еще немалое место в этом очерке.  
     Следует отметить , что прокурор Г.Г.Чаплинский не без оснований подозревал некоторых своих коллег в тесных внеслужебных сношениях с А.Д.Марголиным и силами , которые тот представлял. Несмотря на секретность таких сношений , некоторые из них вполне достоверны. Так следователь В.И.Фененко в своих показаниях Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства в 1917 г. прямо признал факт своего сотрудничества с Марголиным. Можно с большой долей вероятности предпологать , что Г.Г.Чаплинский был осведомлен на сей счет ; кроме В.И.Фененко , обоснованные подозрения вызывало поведение Н.А.Красовского и Н.В.Брандорфа.  
     Так , в своем конфиденциальном заявлении Директору Департамента полиции С.П.Белецкому , Г.Г.Чаплинский информировал последнего , что "Красовский изменил свой образ действий под влиянием полученной им денежной взятки от еврейской колонии". Трудно сказать , что именно послужило причиной столь серьезных подозрений , но вся последующая деятельность Н.А.Красовского ,подтверждает их обоснованность.  
    К чести Директора Департамента полиции следует отнести то , что он не проигнорировал заявление чиновника , принадлежащему другому ведомству , и поставил интересы дела выше чистоты мундира. В сентябре 1911 г. Н.А.Красовский был отстранен от дела и удален из Киева ; впрочем , совсем скоро он выйдет в отставку и еще не раз оставит свой след в "деле Бейлиса".  
    Конец августа 1911 г. несколько затормозил ход расследования убийства Андрюши Ющинского. Произошло это вследствие приезда в Киев Государя Императора Николая Второго с семьей и представительными делегациями от Совета Министров , Святейшего Синода и Государственного Совета. Появление в городе высшего государственного руководства было связано с открытием 1 сентября 1911 г. памятника Императору Александру Второму и сопровождалось беспрецендентными мероприятиями по обеспечению безопасности участников торжеств. Помимо личной охраны Государя ( полк конвоя Его Императорского Величества ) в город прибыла сводная группа из 189 человек - сотрудников Корпуса жандармов и центрального филерского отряда Департамента полиции. К Киевскому полицейскому управлению были прикомандированы группы полицейских из других городов и уездов губернии ; охранное отделение , жандармское управление , жандармерия на железной дороге - все перешли на усиленный режим несения службы. Судебное ведомство и прокуратура тоже оказались вовлечены в происходящее. Для них приезд государственного руководства был подобен пристрастной инспекции. Г.Г. Чаплинский был удостоен Высочайшей аудиенции в ходе которой сделал обзор делам по которым работала прокуратура. Понятно , что важнейшим из них являлось "дело Бейлиса". 
   Государь Император прибыл в Киев 29 августа 1911 г. , а уже вечером 1 сентября плавное течение протокольных мероприятий было бесповоротно прервано выстрелами в городском театре. В первом антракте второго действия оперы "Сказка о царе Салтане" осведомитель охранного отделения Дмитрий Григорьевич Богров двумя выстрелами смертельно ранил Премьер - министра России Петра Аркадьевича Столыпина. Любопытно то , что некоторые действующие лица "дела Бейлиса" оказались самыми непосредственными участниками другого , не менее известного "дела" , уже политического - об убийстве П. А. Столыпина.  
    Так , жандармский подполковник Павел Иванов спас Дмитрия Богрова от расправы в театре ; схватив покушавшегося за талию , он вытолкнул его из гущи разъяренной толпы и перебросил через ограждение в оркестровую яму. Павел Иванов был тем самым лицом , что вело сбор информации о Вере Чеберяк и преступниках , бывавших на ее квартире. В дальнейшем нашем повествовании он будет возникать не раз , в "деле Бейлиса" подполковник Иванов оказался лицом не последним. Первый допрос задержанного террориста прямо в здании театра провел прокурор Г.Г. Чаплинский. В дальнейшем с обвиняемым работал следователь В.И. Фененко. Оба они присутствовали и на суде над Богровым. В дальнейшем эти же лица давали показания комиссии сенатора , члена Государственного Совета , Н.З. Шульгина ; комиссия эта расследовала обстоятельства , сделавшие возможным осуществление теракта. От этого расследования пострадал еще один персонаж "дела Бейлиса" - начальник Киевского охранного отделения подполковник Н.Н. Кулябко. Это был тот самый Н.Н. Кулябко , который 22 июля 1911 г. лично осуществлял арест Бейлиса и руководил обыском квартиры последнего. В январе 1913 г. подполковник был признан виновным в "бездействии власти , имевшем особо важные последствия" и был осужден на 16 месяцев. 
    Сами по себе обстоятельства покушения на П.А. Столыпина необыкновенно интересны и загадочны ; они заслуживают отдельного обстоятельного рассказа в другом месте. Из событий начала сентября 1911 г. , имеющих отношение к "делу Бейлиса" , следует упомянуть подачу Верой Владимировной Чеберяк письменного прошения Государю Императору с просьбой "раз навсегда избавить от этого дела" ( т.е. преследования со стороны полиции ). Прошение было подано 4 сентября 1911 г. при содействии священника Федора Синькевича , исповедовавшего месяцем раньше Женю Чеберяк. Несомненно , священник проникся глубокой симпатией к матери , потерявшей в одночасье двух своих детей. Мнение этого человека и его отношение к происходившему представляется немаловажным как в силу широкой известности его высоких человеческих качеств , так и в силу информированности. Быть может , это вообще единственный человек , который слышал всю правду о событиях утра 11 марта 1911 г. из уст единственного их свидетеля.  
    Террорист Богров был казнен 9 сентября 1911 г. , а на следующий день Киев покинул Министр юстиции Щегловитов. Работа всей правохранительной системы постепенно стала возвращаться в традиционное русло ; аврал , связанный с выстрелами в городском театре , миновал. Из расследования убийства Андрюши Ющинского выводятся скомпрометировавшие себя Н.А. Красовский , Н.В.Брандорф , Е.Ф. Мищук. Перемещения этих лиц были согласованы Г.Г. Чаплинским на самом высоком уровне. Хотя следствию обещано усиление , новые лица появятся еще нескоро.  
    Уже  упоминавшийся  студент  Киевского  университета  В. С. Голубев  27  сентября  1911 г.  сделал  заявление , в  котором  открыто  обвинил  отстраненного  Е. Ф. Мищука  в  связях  с  еврейскими  кругами  и  потребовал  провести  расследование  этих  связей. 

Вторая  половина  сентября  и  весь  октябрь  прошли  безо  всяких  внешних  подвижек. Кажется , что  в  расследовании  убийства  Андрюши  Ющинского  ничего  не  происходит. Встревоженный  таким  положением  дел  со  страниц  епархиальной  газеты  выступает  Архиепископ  Волынский  и  Житомирский  Антоний  ( в  миру  Алексей  Павлович  Храповицкий ). Это  очень  авторитетное  лицо  не  только  на  Украине , но  и  во  всей  Российской  Империи ; от  заявлений  такого  человека  невозможно  отмахнуться. Фракция  правых  в  Третьей  Государственной  Думе  начинает  готовить  второй  запрос  по  поводу  “дела  Ющинского”. Это  получило  широкую  огласку , причем  намеренную. Задача  правых  была  проста  и  очевидна – встряхнуть  власть , заставить  заниматься  делом  тех , кто  должен  это  делать  по  своему  служебному  положению. 
    Запрос  был  внесен  7  ноября  1911 г. ; под  ним  стояли  подписи  38  депутатов  Думы. Предваряя  запрос , депутат  Г. Г. Замысловский – признанный  оратор  фракции  и  один  из  ее  столпов – сделал  следующее  заявление : “Цель  нашего  первого  запроса  состояла  в  том , чтобы  рамки  расследования  были  расширены , чтобы  производилось  дело  не  только  об  отдельном  убийстве , но  вообще  об  изуверской  секте , которая  убивает  христианских  детей  ради  их  крови. Поверьте , когда  ритуальное  убийство  совершается , то  евреи  заранее  уверены , что  в  этой  местности  полиция  пойдет  заодно  с  ними , что  она  не  только  не  будет  их  изобличать , но  станет  выгораживать  и  всячески  затемнять  дело. Если  они  в  этом  не  уверены , если  они  не  рассчитывают   на  содействие  полиции , то  в  данной  местности  они  не  совершат  ритуального  убийства…Русское  простонародье  Западного  края  глубоко  уверено , что  Ющинский  замучен  жидами  для  выполнения  ритуального  обряда , и  мое  глубокое  убеждение  такое  же ; на  глазах  этого  русского  простонародья  полиция  всячески  старается  затемнить  дело  и  выгородить  виновников ; простонародье   видит , как  ускользают  евреи  из  рук  правосудия , мало  того , оно  видит , что  и  Дума  как  будто  не  хочет  заняться  этим  вопросом”. 
   Выступление  Г. Г. Замысловского , безусловно , талантливого  и  полемичного  оратора , взорвало  и  без  того  зыбкое  спокойствие  столичного  политического  Олимпа. Левые  газеты  подняли  истошный  вой  по  поводу  немотивированной  угрозы  очередных  еврейских  погромов. Правые  газеты  подправили  левых , указав  на  мотивированность  таковых.  Министерства  юстиции  и  внутренних  дел  каждое  по  своей  линии  потребовали  очередных  отчетов. Департамент  полиции  направил  одного  из  своих  вице – директоров  в  Киев. Начальнику  Московской  сыскной  полиции  А. Ф. Кошко , одному  из  известнейших  и  способнейших  следователей  дореволюционной  России , было  предложено  изучить  уже  наработанный  материал  по  делу  об  убийстве  Андрея  Ющинского  и  дать  собственное  заключение. На  его  работе  придется  остановиться  немного  подробнее  в  другом  месте. 
   В  помощь  Г. Г. Чаплинскому  10  ноября  1911 г  на  должность  товарища  ( пощника )  прокурора   был  назначен  переводом  из  Винницы  А. А. Карбовскиий. Этот  человек  заменил  Н. В. Брандорфа  и  сыграл  весьма  немаловажную  роль  в  дальнейшем  развитии  “дела  Бейлиса”. 
   В  тот  же  день – 10  ноября – произошло  еще  одно  событие , сильно  повлиявшее  на  последующие   действия  всех  заинтересованных  сторон. Околоточный  надзиратель  Евгений  Кириченко  в  ходе  обычного  опроса  жителей  Лукъяновского  участка , услышал  удивительное  заявление  от  соседки  Веры  Чеберяк – некоей  Зинаиды  Ивановны  Малицкой. Женщина  эта  жила  рядом  с  магазинчиком   на  первом  этаже  дома  40 , прямо  под  квартирой  В. Чеберяк. 
   Малицкая  рассказала , что  в  один  из  мартовских  дней , которые  предшествовали  обнаружению  тела  А. Ющинского , она  услышала  в  утренние  часы  из  квартиры  В. Чеберяк  подозрительные  звуки. Сначала  хлопнула  входная  дверь , после  чего  на  лестнице  послышались  шаги  взрослых  людей , остановившихся  перед  квартирой  В. Чеберяк . Внутри  квартиры  от  входной  двери  к  одной  из  дальней  комнат  побежал  ребенок ; детские  шаги  удивили  З. Малицкую , поскольку  она  точно  знала , что  соседские  ребятишки  в  это  время  д.б.  быть  в  школе. После  того , как  взрослые  люди  вошли  в  квартиру , они  последовали  в  дальнюю  комнату . Оттуда  долетел  сначала  детский  плач , потом  писк , потом  звуки  непонятной  возни. Голос  ребенка  не  походил  на  голоса  детей  В. Чеберяк , значит , это  был  действительно  чужой  ребенок. “Я  и  тогда  подумала , что  в  квартире  Чеберяк  происходит  что – то  необычное  и  что – то  очень  странное…Слышав  в  то  утро  в  квартире  Чеберяк  детский  плач , мне  ясно  было , что  ребенка  схватили  и  что – то  с  ним  сделали”,- подитожила  свой  рассказ  З. И. Малицкая. 
   Удивленный  услышанным  рассказом , околоточный  надзиратель  доложил  об  услышанном  по  команде. Подполковник  П. А. Иванов , помощник  начальника  Киевского  губернского  жандармского  управления , едва  узнав  о  появлении  нового  свидетеля , немедленно  затребовал  его  для  личного  допроса. Такой  допрос  состоялся  12  ноября  1911 г. В  отличие  от  Е. Кириченко , подполковник , курировавший  расследование  убийства  Андрюши  Ющинского  по  линии  жандармского  управления , знал  о  том , что  Зинаида  Малицкая  уже  опрашивалась  на  предмет  осведомленности  об  обстоятельствах  преступления. Это  произошло  летом  1911 г. , когда  такого  рода  опросами  были   охвачены  все  жители  кварталов  и  улиц , расположенных  неподалеку  от   места  обнаружения  тела  мальчика. Показания  ее  сохранились  и  в  них  не  содержалось  ничего  похожего  на  рассказанное  10  ноября ; Малицкая  лишь  сетовала  на  плохие  отношения  с  В. Чеберяк , которая  называла  ее  сумасшедшей . Поскольку  летом  З. И.  Малицкая  ничего  определенного  по  факту  гибели  А. Ющинского  сказать  не  могла , подполковника  Иванова , очевидно , заинтересовал  феномен  неожиданного  улучшения  памяти  свидетеля.  
   После  ее  допроса  жандармский  подполковник  направил  копию  протокола  следователю  В. И. Фененко. Тот  тоже  заинтересовался  новым  свидетелем  и  вызвал  З. И. Малицкую  к  себе  на  допрос. Она  дала  ему  свои  показания  23  ноября  1911 г.  и  повторила  их  на  следующем  допросе  19  декабря. 
   В  тот  же  день – 23  ноября  1911 г. – когда  В. И. Фененко  допросил  З. И. Малицкую , к  нему  был  доставлен  еще  один  оказавшийся  очень  важным  свидетель - некий  Иван  Козаченко. Человек  этот , арестованный  в  свое  время  по  подозрению  в  грабеже  с  насилием , судебным  постановлением  подлежал  освобождению  из – под  стражи  прямо  в  зале  суда. Получая  вещи  от  тюремной  администрации , И. Козаченко  заявил , что  имеет  при  себе  записку  от  М. Бейлиса  к  жене  и  предъявил  таковую. Но  самое  главное  послание  он , по  его  словам , должен  был  передать  жене  изустно. Его  содержание  показалось  начальнику  тюрьмы  столь  важным , что  он  распорядился  немедленно  доставить  И. Козаченко  к  следователю. 
   Показания  его  были  и  в  самом  деле  весьма  интригующи. Рассказав  об  обстоятельствах  написания  записки , Иван  Козаченко  передал  Василию  Ивановичу  Фененко  содержание  устного  поручения , полученного  им  от  М. Бейлиса. По  его  словам   Мендель  Бейлис  просил  по  выходе  на  свободу  отравить  двух   человек – неких  свидетелей , условно  названных  “фонарщиком”  и  “лягушкой”. “На  такое  предложение  Бейлиса  я  изъявил  свое  согласие , но , конечно , этого  не  сделал  бы , так  как  не  хочу , чтобы  жид  пил  русскую  кровь”, - заявил  Козаченко. Он  пояснил , что  “на  расходы  по  поручению , которое  давал  мне  Бейлис , по  его  словам  дали  бы  рублей  300 – 400 , а  то  и  500 , а  если  бы  я  удачно  все  сделал , то  мне  дали  бы  столько  денег , что  хватило  бы  на  всю  мою  жизнь , причем  деньги  эти  дала  бы  вся  еврейская  нация”. Отвечая  на  уточняющие  вопросы , Иван  Козаченко  пояснил , что  ему  по  замыслу  Бейлиса  надлежало  воспользоваться  стрихнином , который  он  получил  бы  в  больнице  при  кирпичном  заводе  Зайцева. На  вопрос : кто  такие  “лягушка”  и  “фонарщик” ? И. Козаченко  ответил , что  не  знает  этих  людей , их  должна  была  указать  жена  Бейлиса. Также  он  добавил : “Лягушку  и  “фонарщика” , Мендель  мне  сказал , подкупить  нельзя…По  словам  Бейлиса , “фонарщик” видел  , что  будто  бы  он  шел  с  покойным  Ющинским ; что  же  показывал  “лягушка”  Бейлис  мне  не  говорил , но  сказал , что  “лягушка”  мешает  ему  в  его  деле”. 
   Появлению  такого  свидетеля , как  Иван  Козаченко , следствием  было  придано  огромное  значение. С  ним  работали  главные  должностные  лица , осуществлявшие  расследование : следователь  В. И. Фененко , прокурор  Г. Г. Чаплинский , подполковник  Корпуса  жандармов  П. А. Иванов. Их  отношение  к  новому  свидетелю  можно  понять – все  они  прекрасно  помнили  события  начала  августа  1911 г. , когда  от  отравления  скончались  Женя  и  Люда  Чеберяки. Хотя  официально  факт  их  отравления  никогда  не  подтверждался ( видимо , в  силу  существования  некоей  негласной  команды  на  этот  счет , в  целях  предотвращения  межрасовой  розни ) , должностные  лица , безусловно , знали  истинное  положение  дел. И  вот  теперь  в  деле  вновь  возникло  указание  на  использование  яда , как  средства  борьбы  со  свидетелями  обвинения. 
   Как  свидетель  Иван  Козаченко  был , безусловно , плох. Он  был  уголовникам , суды  таким  людям  не  очень – то  верят. Но  в  его  показаниях  была  одна  подкупающая  деталь , которая  заставляла  принять  его  слова  за  правду – это  упоминания  о  некоем  свидетеле , условно  названном  “лягушка”. Если  “фонарщик”  легко  и  однозначно  ассоциировался  с  К. С. Шаховским , то  кем  мог  быть  “лягушка”  обвинение  не  знало. И  даже  не  могло  предположить. Если  показания  И. Козаченко  были  вымыслом , подделкой  под  правду , то  для  придания  им  убедительности , логичнее  всего  было  бы  назвать  людей , которых  следствие  знает. Вместо  же  этого , несмотря  на  то , что  упоминание  неизвестного  может  вызвать  скепсис  следователей , И. Козаченко  твердил  о  некоем  “лягушке”. Скорее  всего , он  действительно  повторял  только  то , что  слышал , не  пытаясь  придать  своим  словам  особую  многозначительность  или  убедительность. И  именно  поэтому  слова  его  звучали  убедительно. 
   О  появлении  в  деле  показаний  Ивана  Козаченко , пркурор  Г. Г. Чаплинский  информировал  Министра  юстиции  И. Г. Щегловитова. Министр  ознакомился  с  рапортом , судя  по  наложенной  резолюции , 28  ноября  1911 г. Новый  материал  показался  Ивану  Григорьевичу  Щегловитову  весьма  важным ; он  распорядился  на  основании  всей  накопленной  к  тому  моменту  информации  по  “делу  Бейлиса”  подготовить  докладную  записку  для  представления  Императору  Николаю  Второму. Известно , что  представление  этого  доклада  Монарху  произошло  21  декабря  1911 г.  
    Возвращаясь  к  И. Козаченко , следует  указать  на  то , что  в  дальнейшем  с  ним  работал  подполковник  П. А. Иванов. С  запиской  Бейлиса  на  руках  в  тот  же  день – 23  ноября  1911 г. – он  отправился  к   жене  Бейлиса , был  ею  принят  и  вручил  записку. В  течение  долгого  времени  за  И. Козаченко  велась  организованная  Киевским  охранным  отделением  слежка. Он  сам  неоднократно  встречался  с  подполковником  П. А. Ивановым  для  передачи  последнему  разного   рода  информации , перейдя , фактически  , на  положение  платного  осведомителя. Попыток  осуществления  замыслов  по  умерщвлению  свидетелей  так  и  не  было  зафиксировано. 
   Развернутая  сионистскими  кругами  по  всему  условно  цивилизованному  миру  антирусская  компания  постепенно  набирала  силу. Группы  помощи  М. Бейлису  создавались  в  разных  странах . Если  официальные  политики  еще  как – то  дистанцировались  от  беспардонных  выходок  активистов  еврейского  движения , то  общественные  деятели  либеральной  и  левой  ориентации  в  своих  демагогических  выпадах  выходили  за  всякие  пределы  здравого  смысла  и  такта. Примечательно , что  эти  антирусские  пропагандисты  особенно  распоясались  в  Великобритании , Франции  и  США – странах  с  традиционно  сильным  еврейским  и  масонским  влиянием – которые  всего – то  через  три  года  окажутся  блоковыми  союзниками  России  в  Первой  Мировой  войне. И  напротив , в  Австро – Венгрии  и  Германии , странах – будущих  противниках  России , эта  пропаганда  не  встретила  заметной  поддержки.   
   Результатом  антирусской  компании  в  США  явилось  расторжение  4  декабря  1911 г.  Конгрессом  торгового  соглашения  с  Россией. Договор  этот  был  гораздо  выгоднее  американской  стороне  и  расторгая  его  они  уподоблялись  той  жене  из  русской  пословицы , которая  назло  мужу  садилась  в  лужу. По  этому  поводу  Посол  Российской  Империи  в  США  Бахметев  не  без  едкой  иронии  заметил : “Весь  этот  инцидент  доказывает , главным  образом  то , что  американцы  покуда  еще  стоят  на  весьма  примитивной  ступени  общественного  развития”. 
   В  начале  декабря  1911 г.  было  получено  принципиальное  решение  Министра  юстиции  заканчивать  расследование  и  готовить  дело  к  передаче  в  суд. Прокурор  судебной  палаты  Г. Г. Чаплинский  информировал  следователя  В. И. Фененко  о  том , что  ждет  официального  завершения  предварительного  следствия  и  передачи  всех  материалов. Следователь  не  соглашался , считая  обвинение  М. Бейлиса  недостаточно  обоснованным. 

Для  правильного  понимания  многих  событий , произошедших  в  дальнейшем , следует  сделать  небольшое  отступления , прямо  не  относящееся  к  фабуле  повествования. После  Февральской  революции  1917 г.  Временное  правительство  учредило  Чрезвычайную  Следственную  Комиссию , призванную  вскрыть  злодеяния  царского  режима. Обоснованность  ее  создания  и  объективность  работы  не  может  быть  предметом  рассмотрения  настоящего  очерка ; надо  лишь  упомянуть , что  в  числе  т. н.  “злодеяний”  царского  режима , помимо  шпионажа  Императрицы  Александры  Федоровны  ( абсолютно  лживого , кстати , обвинения )  и  “распутинщины” , исследовались  и  обстоятельства  “дела  Бейлиса”. Многие  из  должностных  лиц , упоминаемых  в  этом  очерке – Г. Г. Чаплинский , В. И. Фененко , И. Г. Щегловитов – давали  свои  показания  этой  Чрезвычайной  Следственной  Комиссии. Следователь  В. И. Фененко , правильно  оценивая  специфику  тогдашнего  текущего  момента , в  своих  показаниях  неоднократно  указывал  на  то , что  прилагал  усилия  к  спасению  М. Бейлиса , полагая  его  невиновным. Из  его  заявлений  можно  с  большой  долей  уверенности  заключить , что  следователь  имел  внеслужебные  контакты  с  представителями  еврейских  кругов. Осуществлялись  ли  такие  контакты  на  основе  оплаты  трудов  В. И. Фененко  ( т. е.  имел  ли  место  подкуп  должностного  лица )  или  исключительно  в  силу  особенного  понимания  им  своего  гражданского  долга , установить  сейчас  уже  никто  не  в  силах. Следственная  Комиссия  почему –то  поинтересоваться  этим  у  г – на  следователя  не  захотела. Как  бы  там  ни  было , но  имея  в  виду  существование  такого  рода  тайных  контактов , мы  можем  понять , почему  попытки  И. Козаченко  втереться  в  доверие  к  жене  М. Бейлиса  не  увенчались  успехом  и  почему  защитники  обвиняемого  довольно  хорошо  были  осведомлены  о  внутренних  перипетиях  расследования. 
   Такая  их  осведомленность  привела  к  тому , что  узнав  в  начале  декабря  1911 г.  о  решении  заканчивать  предварительное  расследование  и  передавать  дело  в  суд , они  предприняли  в  высшей  степени  неожиданные  шаги. 
    Степан  Иванович  Бразуль – Брушковский , киевский  журналист , один  из  активистов  общественной  комиссии  по  помощи  М. Бейлису , в  первых  числах  декабря  1911 г.  предложил  Вере  Владимировне  Чеберяк  встретиться  с  неким  важным  и  заинтересованным  лицом. Лицо  это , как  и  цель  встречи , журналистом  не  были  названы , но , видимо , он  сумел  быть  достаточно  убедителен , потому  что  В. В. Чеберяк  выехала  на  эту  встречу  в  г. Харьков. Там  7  декабря  1911 г.  в  гостинице  “Гранд – отель”  состоялась  ее  встреча  с  адвокатом  Арнольдом  Давидовичем  Марголиным , которого  С. И. Бразуль – Брушковский  аттестовал  как  “очень  влиятельного  человека , члена  Государственной  Думы”. 
   От  него  В. В. Чеберяк  услышала  предложение  взять  на  себя  вину  за  убийство  Андрюши  Ющинского , получив  в  качестве  компенсации  40  тысяч  рублей. Чтобы  успокоить  пораженную  чудовищным  предложением  женщину , С. И. Бразуль – Брушковский  ей , якобы , сказал : “Вы  не  бойтесь , в  случае  чего  самые  лучшие  защитники  Вас  будут  защищать , а  еще  лучше , мы  Вам  дадим  чистый  документ  и  Вас  днем  с  огнем  не  найдут”. 
   Впоследствие  и  А. Д. Марголин , и С. И. Бразуль – Брушковский  категорически  отказывались  от  того , что  предлагали  свидетелю  деньги. Но  сам  факт  и  обстоятельства  организации  подобной  встречи  вызывают  сильные  сомнения  в  этической  чистоплотности  защитников  обвиняемого. 
   Убедившись  в  категорическом  отказе  В. В. Чеберяк  принять  на  себя  вину  в  убийстве  А. Ющинского , адвокат  и  журналист  принялись  расспрашивать  о  характере  отношений  с  прежним  ее  любовником – Павлом  Мифле. Братья  Павел  и  Евгений  Мифле  были  старинными  знакомыми  Веры  Чеберяк ; с  первым  она  одно  время  сожительствовала , когда  уходила  от  своего  мужа  Василия. Вернувшись  к  мужу , женщина  подверглась  настойчивым  преследованиям  Павла. Чтобы  отделаться  от  неумного  и  ненужного  теперь  ухажера , Вера  Чеберяк  плеснула  ему  в  лицо  серную  кислоту – в  начале  века  это  была  очень  модная  разновидность  женской  мести. В  результате  тяжелого  химического  ожога  Павел  Мифле  ослеп. В. В. Чеберяк  судом  была  оправдана  и  дело  это  мало – помалу  забылось ; и  вот  теперь  добровольные  защитники  Менделя  Бейлиса  неожиданно  заинтересовались  его  обстоятельствами  и  личностью  пострадавшего. Посовещавшись  с  В. Чеберяк  они  решили  доказать , что  А. Ющинского  убили  братья  Мифле , чтобы  отомстить  ей. А  чтобы  навести  полицию  на  ложный  след , убийцы  инсценировали  “ритуальность”  преступления. В. В. Чеберяк  согласилась  помочь  C. И. Бразуль – Брушковскому  и  А. Д. Марголину ; с  большой  долей  уверенности  можно  предположить , что  согласие  это  было  куплено  обещанием  больших  денег , в  случае  удачного  осуществления  задуманного.  
   По  возвращении  из  г. Харькова  В. В. Чеберяк  не  проинформировала  следствие  об  имевшей  место  встрече. Она , как  лицо  выдвигавшееся  на  немаловажную   роль  свидетеля  обвинения , должна  была  понимать , что  информация  о  ее  контактах  с  противной  стороной  могла  быть  исключительно  важна  для  расследования. Скорее  всего , она  это  и  понимала , но  до  поры  питала  надежду  на  возможность  некоей  выгодной  сделки  с  защитой  М. Бейлиса. 
    Тем  временем , вне  всякой  связи  с  фактическими  данными  следствия , В. И. Фененко   начинает  работать  с  Иваном  Дмитриевичем  Латышевым  и  Николаем  Мандзелевским. Это  были  достаточно  известные  в  воровской  среде  люди ; первый  имел  кличку  “Ванька – Рыжий” , второй – “Колька – матросик”. Арестованы  они  были  давно : Д. Латышев – 12  апреля  1911 г. , Н. Мандзелевский – 28  апреля  1911 г.  и  в  декабре  оба  находились  в  Киевской  тюрьме. Полицейским  было  известно , что  оба  преступника  бывали  в  доме  В. В. Чеберяк  и  водили  короткое  знакомство  с  ее  родным  братом  П. В. Сингаевским. 
     Допросить  их  решили  в  порядке  сплошного  опроса  всех , имевших  какое – либо  отношение  к  Лукъяновскому  участку. Все  жители  Верхне – Юрковской  улицы  и  прилегающих  к  ней  кварталов , а  также  бывавшие  по  каким – либо  причинам в  этих  местах в  марте , начиная  с  апреля  1911 г.  методично  опрашивались , причем  неоднократно. Судебный  следователь  В. И. Фененко  22  декабря  1911 г.  вызвал  на  допрос  И. Д. Латышева. Последний  проявил  самообладание  и  осторожность , присущие  людям , уже  вступавшим  в  конфликт  с  законом  и  знающим  приемы  полиции. “На  вопросы , бывал  ли  я  у  Чеберяковой , я  отвечать  не  желаю , прежде  чем  Вы  мне  не  скажете , в  чем  вы  меня  обвиняете” , - твердо  заявил  И. Латышев , - “И  хотя  Вы , следователь , мне  говорите , что  меня  ни  в  чем  не  обвиняете , я  все – таки  на  вопросы  отвечать  не  желаю”. Кроме  того , видимо , сообразив , к  чему  клонит  В. И. Фененко , он  без  всякой  внешней  причины  вдруг  прямо  заявил , что  между  1  марта  и  12  апреля  1911 г.  его  вообще  не  было  в  Киеве.  
   Узнав , что  следом  за  ним  к  В. И. Фененко   будет  доставлен  на  допрос  Н. Мандзелевский , И. Латышев  потребовал , чтобы  следователь  зачитал  протокол  его  допроса  в  собственном  его – Латышева – присутствии. Следователь  ему , разумеется , в  этом  отказал. Тогда  “Ванька – Рыжий”  прыгнул  к  столу  и  схватил  этот  протокол , намереваясь  его  уничтожить. Конвоиру , стоявшему  у  него  за  спиной , пришлось  обнажить  шашку , чтобы  угомонить  преступника. 
    Николай  Мандзелевский , допрошенный  следователем  В. И. Фененко  в  тот  же  день , по  существу  заданных  вопросов  отвечать  не  стал. Видимо , преступники  уже  были  осведомлены  о  роли  В. В. Чеберяк  в  “деле  Бейлиса”  и  потому  очень  боялись  раскрыть  наличие  связи  с  нею. Впоследствие  члены  этой  преступной  группы  не  раз  допрашивались  в  целях  раскрытия  их  собственной  преступной  деятельности  и  на  предмет  возможного  участия  в  убийстве  А. Ющинского. Иван  Латышев , Николай  Мандзелевский , Петр  Сингаевский , Порфирий  Лесунов , Петр  Мосяк , Викентий  Михалькевич , Борис  Рудзинский  проходили  длительную  проверку  по  линии  охранного  отделения. В  результате  этой  проверки  было  раскрыто  несколько  серьезных  вооруженных  ограблений  лавок  и  контор , в  т. ч.  двух  оружейных  магазинов. 
   Однако , по  состоянию  на  конец  декабря  1911 г.  никого  из  этих  людей  убийством  Андрюши  Ющинского  связать  не  удалось. Следователю  В. И. Фененко  пришлось  подчиниться  приказу  Г. Г. Чаплинского  о  передаче  дела  и  5  января  1912  г.  он  написал  постановление  об  окончании  предварительного  следствия. 
  С  этого  момента  документы  переходили  от  следователя  к  прокурору  судебной  палаты. Вплоть  до  10  января  1912 г.  Георгий  Гаврилович  Чаплинский  работал  над  составлением  обвинительного  заключения. Когда  работа  уже  близилась  к  завершению  и  основные  пункты  уже  получили  оформление , он  обратился  к  Министру  юстиции  И. Г. Щегловитову  за  разрешением  прибыть  на  доклад. Очевидно , прокурор  должен  был  показать  Министру  тот  результат  работы  следствия , с  которым  предстояло  выходить  на  суд. Такое  разрешение  Г. Г. Чаплинский  получил  и  15  января  1912 г.  он  отбыл  в  г. Санкт – Петербург  на  доклад  Министру. 
   А  через  три  дня  журналист  С. И. Бразуль – Брушковский  подал  на  имя  прокурора  окружного  суда  А. М. Запенина  заявление , в  котором  утверждал , что  знает  подлинных  убийц  Андрюши  Ющинского. Ссылаясь  на  В. В. Чеберяк , С. И. Бразуль – Брушковский  назвал  этих  людей : Приходько , Нежинский , Назаренко , братья  Мифле. Журналист  свалил  в  одну  кучу  и  родственников  погибшего – кстати , враждовавших  между  собой ! – и  любовника  В. В. Чеберяк , и  его  брата , вообще  до  той  поры  никак  не  фигурировавшего  в  деле. В  конце  своего  заявления  журналист  потребовал  проверить  представленную  информацию  “производством  дополнительного  расследования”. Причем  никаких  новых  фактов , указывающих  на  виновность  Луки  Приходько , бывшего  на  подозрении  прежде , он  не  привел. 
   Когда  для  проверки  заявления  С. И. Бразуль – Брушковского  в  жандармское  управление  вызвали   Веру  Владимировну  Чеберяк , она  сделала  заявление  в  духе  достигнутой  договоренности  с  А. Д. Марголиным : “Мы  пришли  к  убеждению , что  убийство  совершено  с  целью  вызвать  еврейский  погром”. Видимо , харьковская  встреча  на  какое – то  время  вскружила  голову  этой  женщине  и  она  всерьез  понадеялась  через  сотрудничество  с  еврейскими  кругами  решить  все  свои  проблемы. При  этом  она  в  тот  момент  еще  не  понимала  того , что  на  самом  деле  заявление  С. И. Бразуль – Брушковского  направлено  против  нее. По  сути , она  оставалась  безо  всякой  поддержки  людей , чьи  показания  в  известной  степени  могли  бы  пролить  свет  на  характер  отношений  между  ее  сыном  и  Андрюшей  Ющинским.   
   Самое  любопытное  в  этой  истории  с  подачей  заявления  состоит  в  том , что  спустя  некоторое  время  С. И. Бразуль – Брушковский  не  постеснялся  публично  признать  тот  факт , что  с  самого  начала  не  верил  в  виновность  обвиненных  им  лиц. Если  оперировать  юридической  лексикой , то  это  следует  назвать  “оговором” ; если  этическими  категориями – подлостью. Забегая  несколько  вперед , можно  упомянуть  о  допросе  подполковником  П. А. Ивановым  журналиста  С. И. Бразуль – Брушковского  5  мая  1912 г.  На  этом  допросе  подполковник  поинтересовался  с  какой  целью  тот  обвинил  невиновных ; С. И. Бразуль – Брушковский  простодушно  ответил : “Чтобы  они  определили  свои  роли  и  отношения  с  Верой  Чеберяк”. Другими  словами , его  цель  заключалась  в  том , чтобы  несправедливо  обвиненные  люди  начали  нервничать  и  сообщили  информацию , компрометирующую  В. В. Чеберяк.  
   Но , очевидно , эта  выходка  “свободного”  журналиста  преследовала  и  другую  цель – срыв  процесса. Адвокат  А. Д. Марголин , который  стоял  за  C. B. Бразуль – Брушковским , мог  надеяться  на  то , что  обвинительный  акт , после  оглашения  заявления , утвержден  не  будет. 
    Однако , эти  ожидания  не  сбылись. Окружной  суд  принял  дело  к  производству ; обвинение  было  утверждено  20  января  и  через  10  дней  Мендель  Бейлис  получил  копию  акта  на  руки  для  ознакомления. Первое  судебное  заседание  было  назначено  на  17  мая  1912 г. 
   Надо  сказать , что  21  января  1912 г. , на  следующий  день  после  утверждения  прокуратурой  официального  обвинительного  акта , было  закрыто  уголовное  дело , связанное  напрямую  с  “делом  Бейлиса”. Речь  идет  об  обвинении  Николая  Андреевича  Павловича , члена  Союза  Русского  Народа , в  “распространении  прокламаций , возбуждающих  к  избиению  евреев”. Н. А. Павлович  был  тем  самым  человеком , который  на  похоронах  Андрюши  Ющинского  бросил  в  воздух  стопку  листовок  антисемитского  содержания. Тогда  же  он  был  задержан  полицией , отбыл  две  недели  в  заключении  и  был  выпущен  под  подписку  о  невыезде. Помещения  киевского  отделения  Союза  Русского  Народа  подверглись  жандармскому  обыску. Одиннадцать  месяцев  тянулось это  уголовное  дело  и  лишь  утверждение  прокуратурой  обвинения  против  М. Бейлиса  положило  ему  конец. Прокуратура , по  сути , признала  справедливость  содержания  листовки. 
    В  феврале  1912 г.  на  журналиста  С. И. Бразуль – Брушковского  вышел  Николай  Александрович  Красовский , тот  самый  сыщик , что  весной  1911 г.  был  направлен  в  Киев  на  усиление  следственной  группы , а  летом  фактически  возглавил  расследование  по  линии  сыскной  полиции. Прокурору  Г. Г. Чаплинскому  удалось  отстранить  его  от  работы  и  удалить  из  Киева , когда  возникли  подозрения  в  его  личной  честности  и  объективности  работы. Амбициозный  и  энергичный , Н. А. Красовский  вовремя  почувствовал , что  “дело  Бейлиса”  представляет  ему  уникальный  шанс  добиться  в  жизни  чего - то  большего , чем  заурядная  полицейская  карьера. Почувствовав  заинтересованность  могущественных  еврейских  кругов  во  вполне  определенном  исходе  расследования  и  суда , Н. А. Красовский  вышел  в  отставку  и , приехав  в  Киев  как  частное  лицо , предложил  С. И. Бразуль – Брушковскому  свое  содействие. Для  журналиста  это  был  подарок  судьбы. 
    Прежде  всего , достигнув  соглашения  с  журналистом , отставной  сыщик  встретился  с  Евгением  Кириченко , молодым  околоточным  надзирателем , уже  упоминавшемся  в  этом  очерке. Для  Е. Кириченко  появившийся  невесть  откуда  Н. Красовский  был  коллегой  и  бывшим  руководителем. Летом  1911 г.  они  вместе  много  работали , опрашивая  жителей  Лукъяновского  участка , обыскивая  квартиру  В. В. Чеберяк , усадьбу  Зайцева  и  т. д. Можно  понять  наивность  околоточного , которому  и  в  голову  не  могло  прийти , что  старший  товарищ  за  несколько  месяцев  полностью  откажется  от  прежних  взглядов , пренебрежет  корпоративной  солидарностью  и  переметнется  в  стан  противника. Но , тем  не  менее , оправдать  неосторожность  Евгения  Кириченко  нельзя. 
   Кириченко , работавший  в  тот  момент  в  подчинении  подполковника  Иванова  и  знавший  состояние  жандармского  расследования , рассказал  Красовскому  как  на  духу  все  подвижки  в  деле , которые  произошли  после  отъезда  последнего  из  Киева. В  частности , он  подробно  рассказал  о  группе  налетчиков , через  Петра  Сингаевского  знакомых  с  Верой  Чеберяк.  
   Н. А. Красовский  моментально  сориентировался  в  новой  обстановке. Как  профессионал , он  прекрасно  понимал , что  заявление  С. И. Бразуль – Брушковского  от  18  января  1912 г.  полная  чушь. Если  и  следовало  валить  на  кого – то  убийство  А. Ющинского , так  только  на  настоящих  преступников , тем  более , что  таковые  уже  попали  в  разработку. То , что  они  по  своей  уголовной  специализации  не  были  убийцами , и  никто  никогда  их  ни  в  чем  подобном  не  подозревал , было  делом  десятым. 
    Встретившись  с  С. И. Бразуль – Брушковским , Н. А. Красовский  передал  тому  всю  существенную  информацию , почерпнутую  из  разговора  с  Е. Кириченко. Теперь  как  журналист , так  и  А. Д. Марголин  и  те , кто  стоял  за  ним , имели  полную  информацию  о  расследовании  убийства  А. Ющинского : от  В. И. Фененко  они  знали  о  состоянии  прокурорского  расследования , а  от  Н. А. Красовского – расследования  по  линии  секретной  полиции.  
   То , чем  занялись  Н. А. Красовский  и  С. И. Бразуль – Брешковский  в  дальнейшем , называется  на  языке  правовых  норм  “организацией  провокации”. Государственные  институты  защиты  правопорядка  никогда  бы  не  смогли  официально  признать  использование  подобных  методов  в  своей  работе  и  тем  более , рассказать  о  них. Однако , журналист  и  бывший  сыскарь , не  постеснялись  не  только  сделать  то , что  они  сделали , но  и  поведать  всему  миру  об  этом. И  даже  более  того , они  явились  на  судебный  процесс  с  намерением  разрушить  официальное  обвинение  опираясь  на  свои  негодные  средства. Эта  подлость  приемов  красноречиво  характеризует  как  гражданскую  позицию  этих  людей , так  и  их  личные  человеческие  качества. 

   Даже  первоначальный  вариант  заключения  И. А. Сикорского  вызвал  резкое  раздражение  защитников  М. Бейлиса. В  течение  второй  половины  1911 г. , как  только  стали  известны  основные  положения  этого  заключения , сложилась  мощная  группировка  ученых  разных  направлений , заявившая  о  своем  резко  отрицательном  к  нему  отношении. Среди  отечественных  ученых  таковыми  оказались  профессора  В. М. Бехтерев , А. И. Карпинский , позже  к  ним  присоединился  известный  психиатр , профессор  В. П. Сербский . Из  иностранных  следует  назвать  крупного  специалиста  в  области  судебной  медицины , прфессора  Лакассаня  ( Франция ) , профессоров  Цимке  ( Германия )  и  Блейера  ( Швейцария ). 
    Любопытно  то , что  “дело  Бейлиса”  было  далеко  не  первым  скандальным  процессом , для  которого  профессор  И. А. Сикорский  проводил  психолого – психиатрическую  экспертизу. Так , он  поддерживал  обвинение  в  известном  “деле  Кондратия  Малеванного” , основателя  еретического  учения  в  православии  ( т. н. секта  “малеванцев” ). Не  в  последнюю  очередь   благодаря  И. А. Сикорскому  удалось  тогда  доказать  невменяемость  К. Малеванного  и  поместить  нового  Мессию  в  сумасшедший  дом. Всех  интересующихся  этим  в  высшей  степени  неординарным  делом  отсылаем  к  работам  по  истории  религии ; сейчас  же  нам  важно  подчеркнуть  то , что  когда  И. А. Сикорский  исследовал  психику  русских  сектантов , никто  не  подвергал  сомнению  его  глубокие  познания  и  компетентность  в  данном  вопросе. Но  едва  профессор  признал , что  в  “деле  Бейлиса”  “психологической  основой  такого  рода  убийства  является  расовое  мщение” , едва  он  заключил , что  убийство  Ющинского – “сложное  квалифицированное  злодеяние , которое  тщательно  обдумано  и  планомерно  исполнено”  ( цитаты  взяты  из  текста  обвинительного  заключения  апреля  1913 г. ) , то  над  ним  разверзлись  небеса  и  хула  полилась  изо  всех  уст. 
   Иван  Андреевич  Сикорский  пытался  защищаться  от  нападок  “независимой”  прессы , следовавших  нескончаемой  чередой. В  своей  статье , опубликованной  3  апреля  1912 г.  в  газете  “Киевлянин” , он  назвал  проделанную  экспертизу  “тяжелым  общественным  долгом” , что  вызвало  в  либеральной  прессе  взрыв  эмоций  в  виде  иронических  и  откровенно  издевательских  заметок  и  фельетонов. Возмущенный  выходками  продажных  и  абсолютно  некомпетентных  писак , 72 – летний  профессор  7  апреля  1912 г.  обратился  к  Председателю  киевского  губернского  суда  с  письмом , в  котором  объявлял , что  по  причине  слабости  здоровья  не  может  явиться  на  судебное  заседание , назначенное  на  17  мая. На  следующий  день – 8  апреля – он  обратился  с  письмом  к  Министру  внутренних  дел  А. А. Макарову , в  котором  яснее  изложил  побудительные  мотивы  своего  решения : “Нападки  на  экспертов  и  в  особенности  на  меня  носят  зловещий  характер , несмотря  на  мою  популярность  в  городе  как  врача  даже  и  среди  евреев. В  то  же  время  городским  жителям  рассылается  бесплатно  по  городской  почте  и  иным  путем  ( целыми  партиями )  масса  брошюр  и  книг , составленных  крайне  тенденциозно , ненаучно , злостно  и  в  раздраженном  тоне. Обе  агитации  ведутся  планомерно. Остается  неизвестным , какая  организация  руководит  всем  делом  и  зарегистрирована  ли  она  в  губернском  правлении”.  
    Министр  внутренних  дел  довел   содержание  данного  письма  до  сведения  Киевского  губернатора  Алексея  Федоровича  Гирса , человека , несмотря  на  свою  фамилию , глубоко  русского  по  духу  и  образу  правления . Последний  24  апреля  1912 г.  вызвал  к  себе  редактора  газеты  “Киевская  мысль” , которая  наиболее  отличалась  скандальностью  публикаций , и  потребовал  прекратить  предоставлять  газетные  площади  заметкам , относящимся  к  экспертизе  профессора  И. А. Сикорского. 
   В  течение  марта – апреля  1912 г.  проводились  допросы  преступников  из  группы  Ивана  Латышева – Петра  Сингаевского  На  очной  ставке  с  Борисом  Рудзинским  побывала  и  Вера  Чеберяк. Надо  сказать , что  в  ходе  обысков  в  квартире  Веры  Владимировны , были  обнаружены  вещи , похищенные  преступниками   в  процессе  их  деятельности. Т. о.  их  связь  с  В. Чеберяк  доказывалась  однозначно. В  ходе  многочисленных  допросов  и  очных  ставок , разумеется , проверялись  все  аспекты  преступной  деятельности ; поскольку  Вера  Чеберяк  фигурировала  в  деле  об  убийстве  Андрюши  Ющинского , то  исследовалась  возможная  причастность  воров  и  к  этому  преступлению. Причем , и  это  надо  ясно  понимать , такая  проверка  проводилась  жандармами  вне  всякой  связи  с  изысками   г – на  С. И. Бразуля – Брушковского  и , кстати , началась  она  задолго  до  его  заявлений. Борис  Рудзинский , возмущенный  и  обеспокоенный  такого  рода  подозрениями  в  свой  адрес , сделал  на  допросе  7  марта  1912 г.  следующее  заявление : “Не  мог  я  участвовать  в  этом  убийстве  потому , что  был  занят  на  подготовке  и  на  совершении  кражи  из  магазина  Адамовича  ( речь  идет  об  оптическом  магазине , обворованном  в  ночь  с  12  на  13  марта  1911 г ; после  этого  преступления , все  его  участники  выехали  в  г. Москву , где  и  были  16  марта  арестованы ). В  этой  краже  я  сознался  и  подполковнику  Иванову , который  допрашивал  меня  по  делу  об  убийстве  Ющинского. Сознался  я  в  этой  краже  действительно  с  целью  устранить  совершенно  возможность  взвалить  на  меня  подозрение  в  убийстве  Ющинского”. На  своем  участии  в  этом  ограблении  также  настаивал  и  Иван  Латышев ; последовавшая  полицейская  проверка  подтвердила  достоверность  сделанных  преступниками  заявлений.   
   О  ведущемся  С. И. Бразуль – Брушковским  и  Н. А. Красовским  “независимом”  расследовании  власти  были  осведомлены. Прокурор  Г. Г. Чаплинский  5  мая  1912 г.  направил  в  г. Санкт – Петербург  депешу , в  которой  сообщал  о  намерении  журналиста  опубликовать  на  днях  статью  с  изложением  результатов  своего  расследования. 
  Но  С. И. Бразуль – Брушковский  статью  публиковать  не  стал , а  6  мая  1912 г.  подал  заместителю  начальника  Киевского  охранного  отделения  П. А. Иванову  заявление  с  изложением  своей  версии  событий. Тот , разумеется , принял  этот  документ  к  формальному   рассмотрению. 
   Близился  срок  открытия  судебного  процесса. Однако , 10  июня  1912 г.  прекращались  полномочия  Третьей  Государственной  Думы. Судебный  процесс , в  случае  его  затягивания  невольно  накладывался  на  напряженную  пору   выборов  в  Четвертую  Думу. Дабы  не  накалять  общественного  противостояния , Министерство  внутренних  дел  внесло  предложение  перенести  процесс  по  делу  об  убийстве  А. Ющинского  на  более  поздний  срок. Министерство  юстиции  инициативу  эту  поддержало  и  10  мая  1912 г.  на  имя  Старшего  Председателя  Киевской  судебной  палаты  Мейснера  ушла  депеша , предлагавшая  ему  изучить  этот  вопрос. 
   Инициатива   столичной  инстанции  была  рассмотрена  и , разумеется , получила  одобрение. Судебный  процесс , чье  первое  заседание  планировалась  на  17  мая , был  отменен ; о  новом  сроке  должно  было  последовать  новое  сообщение. 
    Подполковник  Павел  Алексеевич  Иванов , принявший  к  рассмотрению  заявление  С. И. Бразуль – Брушковского , с  10  по  23  мая  1912 г.  провел  опрос  всех  лиц , названных  им. 
    В  принципе , ничего  нового  для  себя  он  не  услышал. Действительно  новой  деталью  расследования  могло  бы  стать  пресловутое  “признание”  Петром  Сингаевским  в  разговоре  с  Караевым  и  Махалиным  своей  вины , но  достоверность  подобного  разговора  представляется  исключительно  малой. 
   Что  же  касается  сестер  Дьяконовых , то  правдивость  их  показаний  оказалась  весьма  сомнительной. Подполковник  Иванов  остался  крайне  неудовлетворен  результатами  их  допросов  и  несколько  позже  такими  словами  характеризовал  то , с  чем  ему  пришлось  столкнуться : “Когда  на  нее  ( Екатерину  Дьяконову )  сослался  Бразуль  в  своем  заявлении , я  вызвал  ее  в  первый  раз  на  допрос , она  давала  на  предлагаемы  вопросы  довольно  туманные  ответы , а  когда  вызывалась  последующие  разы , то  на  те  же  вопросы  она  отвечала  очень  определенно  и  ясно ; когда  же  я  задавал  новый  вопрос , то  она  опять  отвечала  довольно  туманно”. Это  выглядело  как  зубрежка   и  повторение  заученной  роли , при  котором  отклонение  от  знакомого  текста  ставило  говорящего  в  тупик. Ясно , что  жандармский  подполковник  это  почувствовал , хотя  так  и  не  установил , кто  же  является  автором  того  текста , который  взялись  озвучить  сестры. 
    Что  же  касается  преступников  из  группы  Латышева – Сингаевского , то  они  и  без  заявления  С. И. Бразуль – Брушковского  находились  в  тюрьме  ( кроме  П. В. Сингаевского ). Более  того , их  деятельность  за  1919 – 1911 гг.  была  изучена  очень  хорошо  и  восстановлена  буквально  по  дням. С  ними  все  было  настолько  ясно , что  11  мая  1912 г.  окружной  суд  даже  закрыл  дело  в  отношении  Бориса  Рудзинского. 
   Даже  если  принять  на  минуту  точку  зрения  С. И. Бразуль – Брушковского , то  все  равно  остается  совершенно  непонятным , для  чего  преступникам  из  банды  Латышева – Сингаевского  нужно  было  совершать  убийство  А. Ющинского. Довод  журналиста , утверждавшего , что  тем  самым  они  устраняли  угрозу  собственного  разоблачения , представляется  надуманным  и  абсолютно  бездоказательным. И  безусловно  вздорной  выглядит  гипотеза  об  умерщвлении  ребенка  в  квартире  Веры  Чеберяк  в  то  самое  время , когда  соседи  еще  оставались  в  своих  квартирах , а  винная  лавка  на  первом  этаже  уже  открылась. Россказни  о  теле  Ющинского , завернутом  в  ковер , пролежавшем  в  комнате  больше  десяти  часов  ( за  это  время  в  комнате  побывали  сестры  Дьяконовы  и  дети  В. Чеберяк ! )  иначе  как  фантасмагорическими  и  не  назвать. 
    Поэтому  легко  можно  понять  то  возмущение  прокурора  Г. Г. Чаплинского , с  каким  он  ознакомился  с  очередным  писанием  журналиста  С. И. Бразуль – Брушковского. В  своем  рапорте   на  имя  Министра  юстиции  И. А. Щегловитова  от  28  мая  1912 г.  прокурор  такими  словами  выразил  свое  отношение  к  плоду  журналистского  расследования : “…нашел , что  добытый  материал  никаких  оснований  для  возобновления  предварительного  следствия  по  делу  об  убийстве  Ющинского  в  смысле  обследования  виновности  в  преступлении  названных  выше  лиц  не  представляет”. На  имя  Министра  помимо  этого  рапорта  были  отправлены  копии  заявления  С. И. Бразуль – Брушковского  от  6  мая  1912 г. , а  также  стенограммы  допросов , проведенных  подполковником  П. А. Ивановым   в  целях  проверки  этого  заявления. 
   В  своем  частном  письме , адресованном  вице – директору  Первого  департамента  Министрерства  юстиции  А. В. Лядову , прокурор  высказался  куда  определеннее  и  жестче : “Я  держусь  взгляда , что  судебная  власть  не  может  быть  игрушкой  в  руках  всяких  проходимцев  и  не  должна  возвращать  дела  для  доследования  по  явно  нелепым  основаниям…”.   

С. И. Бразуль – Брушковский , убедившись , что  поданное  им  заявление  не  достигло  желаемой  цели , решил  призвать  в  помощь  общественное  мнение , вернее  ту  его  часть , что  сочувственно  относилась  к  мытарствам  М. Бейлиса. И  30 – 31  мая  1912 г.  в  киевских  газетах  появились  статьи  журналиста , излагающие  его  версию   убийства  Андрюши  Ющинского. 
    Реакция  последовала  незамедлительно ; скорее  всего , она  была  запрограммирована  наперед . В  Гос. Думе  активизировались  либералы , которые   потребовали  в  срочном  порядке  поставить  на  обсуждение  ноябрьский  1911  года  запрос  правых  относительно  ритуального   убийства. Левые  призывали  к  публичной  “порке”  правых. Депутат  Е. П. Гегечкори  ( его  племянница  через  10  лет  станет  супругой  Лаврентия  Павловича  Берия , какова  гримаса  судьбы , однако ! )  2  июня  1912 г.  вопиял  с  думской  трибуны : “относительно  дела  Ющинского  говорит  вся  лучшая  часть  русского  общества  и  вся  Западная  Европа !” . Депутат  Уваров , грозя  кулачком  в  сторону  православных  священников , присутствовавших  на  заседании , разил  высокопарно : “Пока  Государственная  Дума  по  данному  вопросу  не  высказалась , известная  тень  подозрения , что  Государственная  Дума  разделяет  ваши  мысли , падает  на  всю  Государственную  Думу , и  мы  не  можем  разойтись  с  тем , чтобы  эта  тень  на  нас  осталась”. Воистину , ни  отнять , ни  прибавить  к  сказанному ; имеющий   уши  да  услышит… 
   Однако , Гос. Дума  была  распущена  9  июня  1912 г. , так  и  не  проведя  запланированного  вечернего  заседания , посвященного  анализу  материалов  расследования. 
    Прокурор  Г. Г. Чаплинский  был  вызван  телеграммой  Министра  юстиции  в  столицу  и  отбыл  из  Киева  11  июня  1912 г. На  следующий  день  его  помощник  официально  объявил  защите  М. Бейлиса  об  отказе  прокуратуры  ставить  вопрос  о  направлении  дела  к  доследованию. В  тот  же  день  в  Киевский  окружной  суд  поступило  другое  прошение  о  доследовании , отправленное  из  Москвы  еще  одним  адвокатом  М. Бейлиса – О. Грузенбергом  ( количество  адвокатов  бедного  приказчика  постоянно  менялось ; к  моменту  суда  их  было  аж  даже  пятеро ! ). Однако  прошение  О. О. Грузенберга  даже  не  было  рассмотрено  в  установленном  порядке – столь  быстро  менялась  обстановка.  
   Результатом  поездки  Г. Г. Чаплинского  к  И. Г. Щегловитову  явилось  решение  о  целесообразности  проведения  доследования  “дела  Бейлиса”. Ясно  было , что  решение  это  принимал  Министр  юстиции , скорее  всего , не  без  Высочайшей  на  то  санкции . Причина  очевидна – власти  решили  устранить  всякую  возможность  либералам  и  еврейской  прессе  критиковать  себя  за  отказ  от  доследования.   
   Поэтому  произошло  то , чего  в  Киеве  никто  не  ожидал – окружной  суд  19  июня  1912 г.  вынес  постановление  об  отмене  определения  о  предании  суду  Менделя  Бейлиса . Судебная  палата  21  июня  отменила  собственное  определение  от  20  января  1912 г.  и  уже  на  следующий  день – 22  июня  1912 г. – окружной  суд  постановил  направить  дело  к  доследованию. Менахем – Мендель   Тевелев  Бейлис  был  оставлен  в  заключении  на  весь  преиод  доследования. Т. о.  благодаря  неуемной  энергии  собственных  сторонников  бедный  приказчик  просидел  в  тюрьме  лишних  15  месяцев ; какова  гримаса  судьбы , однако !   
   В  ходе  переговоров  Г. Г. Чаплинского  с  И. А. Щегловитовым  во  время  июньской  командировки  первого  в  столицу , прокурор  прямо  потребовал  удаления  от  всех  следственных  мероприятий  В. И. Фененко . Контакты  следователя  с  еврейскими  кругами  и  его  прямая  оппозиция  прокурору  возбудили  сильное  негодование  Г. Г. Чаплинского. Он  сумел  убедить  Министра  юстиции  в  том , что  доследование  имеет  смысл  только  в  случае , если  поручено  оно  будет  другому  следователю. 
    Таковым  был  выбран  Николай  Акимович  Машкевич , судебный  следователь  С. – Петербургского  окружного  суда , честный  и  добросовестный  чиновник ,  сделавший  карьеру   в  столице  исключительно  благодаря  своим  высоким  профессиональным  и  человеческим  качествам , настоящий  патриот  России .

Забегая  несколько  вперед   следует  упомянуть , что  в  годы  Первой  Мировой  войны  именно  этому  человеку  было  поручено  возглавить  кропотливую  работу  по  раскрытию  заговора  сепаратистов  в  Финляндском  княжестве ,   инспирированного  кайзеровской  разведкой . ( Противостояние  разведок  в  годы  Первой  Мировой – это  вообще  одна  из  интереснейших , но  малоизвестных  страниц  истории  России ). 
    Доследование  затянулось  почти  на  год . Фактически  оно  свелось  к  детальной  проверке  всех  показаний , полученных  в  свое  время  следователем  В. И. Фененко. 
    Но  к  важнейшим  итогам  доследования  следует  отнести  получение  информации , каковой  не  распологала  прокуратура  на  момент  первой  подачи  дела  в  суд. 
    Прежде  всего – это  заявление  Веры  Владимировны  Чеберяк , сделанное  ею  Н. А. Машкевичу  в  ходе  допроса  10 – 12  июля  1912 г. Она  показала , что  ее  сын  Женя  рассказывал  будто  бы  о  том , что  Андрюшу  Ющинского  похитил  еврей  с  черной  бородой. Этот  человек  в  сопровождении  еще  двух  евреев  якобы  схватил  Ющинского  за  руку  и  поволок  его  к  печи  для  обжига  кирпича . Сказанное  вполне  согласовывалось  с  показаниями  Казимира  Полищука , но  доверие  к  словам  В. Чеберяк  подрывал  тот  факт , что  о  рассказе   сына  она  вспомнила  спустя  16  месяцев  после  гибели  Ющинского  и  11  месяцев – самого  сына. Как  и  в  случае  с  Зинаидой  Малицкой , такое  странное  улучшение  памяти  вызывало  серьезные  сомнения  в  искренности  того , кому  показания  принадлежали. Впрочем , завление  Веры  Чеберяк  в  деле  осталось ; с  этим  же  заявлением  она  вышла  и  на  суд. 
   Н. А. Машкевич  внимательно  изучил  заявление  Моисея  Кулинича  и  одно  время  настаивал  на  том , что  его  следует  включить  в  новую  редакцию  обвинительного  заключения. Однако , в  конце – концов , он  отказался  от  этой  затеи – слишком  уж  ненадежен  и  несимпатичен  был  этот  свидетель ; разоблаченный  как  мошенник  перед  жюри  присяжных , Кулинич  мог  своими  показаниями  достичь  цели  прямо  противоположной  поставленной. 
   Познакомился  новый  следователь  и  со  свидетелями  С. И. Бразуль – Брушковского. Н. А. Машкевич  официально  допросил  Сергея  Махалина  18  июля  1912 г.  ; несколько  позже  был  допрошен  и  Амзор  Караев. Оба  подтвердили  свои  рассказы  о  сознании  Петра  Сингаевского. 
   В  июле  1912 г.  следователю  стало  известно , что  нашелся  некий  добровольный  свидетель , желающий  дать  важные  показания  по  делу  об  убийстве  Андрюши  Ющинского . Этим  свидетелем  оказался  парикмахер  по  фамилии  Швачко , который  в  июле  1911 г.  содержался  в  общей  камере  Старокиевского  полицейского  участка  вместе  с  Борисом  Рудзинским. На  допросе  20  июля  1912 г.  паркмахер  показал , что  в  одну  из  ночей  подслушал  разговор  Рудзинского  с  неким  Крымовским , соседом  по  нарам. Крымовский , якобы , спросил  Рудзинского : “Как  же  тот  байстрюк ?” , на  что  Рудзинский  ответил : “Пришили  его , стерву”. Далее , по  рассказу  Швачко , минул  целый  год , как  вдруг  он  увидал  в  газете  фотографию  Б. Рудзинского  и  статью  С. И. Бразуль – Брушковского , в  которой  журналист  обвинял  его  бывшего  сокамерника  в  убийстве  Ющинского. Парикмахер  живо  припомнил  ночной  разговор  на  нарах  и  отправился  в  прокуратуру  делать  заявление.  
   О  доказательной  силе  такого  рода  показаний  судить  предоставим  читателю. Единственно  стоит  заметить , что  в  манере   подачи  материала  г – ном  цирюльником  безусловно  ощущается  рука  того  же  мастера , который  поработал  над  откровениями  господ  Махалина  и  Караева : кто – то  от  кого – то  что – то  вроде  бы  услышал , после  чего  отправился  к  прокурору  и  поклялся  в  правдивости  своих  слов. 
   К  чести  Н. А. Машкевича  следует  отнести  то , что  он  довольно  долго  работал  в  этом  направлении ; даже  устраивал  очную  ставку  Швачко  с  Рудзинским. Последний , разумеется , все  обвинения  отвел . Но  даже  если  бы  он  и  признал  факт  подобного  разговора , невозможно  было  бы  доказать , что  под  “байстрюком”  подразумевался  действительно  А. Ющинский. 
   Тем  временем   был  арестован  Амзор  Караев. Причиной  его  ареста  охранным  отделением  послужила  подрывная  деятельность. Арест  последовал  13  августа  1912 г.  и  4  сентября  того  же  года  он  был  отправлен  в  Якутскую  область  в  порядке  высылки. Особое  Совещание  при  Министре  внутренних  дел  вынесло  26  января  1913 г.  постановление  о  его  высылке  в  Приангарский  край  сроком  на  5  лет. 
  Происшедшее  с  Амзором  Караевым  преподносилось  в  либеральной  прессе  как  расправа  властей  над  противниками  “ритуальной”  версии. Вряд  ли  такие  утверждения  были  справедливы. Караев  был  не  меньшим  негодяем , чем  бандиты  из  группы  Латышева – Сингаевского ; то , что  он  совершал  уголовные  преступления  из , якобы , диссидентских  побуждений  не  делало  его  менее  аморальным  человеком. Следует  помнить , что  Караев  был  революционером , убийцей , лжецом , провокатором , продававшим  своих  товарищей  за  деньги. Утверждать , что  он  терпел  притеснения  властей  из – за  своей  позиции  в  “деле  Бейлиса”  бессмысленно , ибо  его  товарищ  Сергей  Махалин  не  подвергался  преследованиям  со  стороны  полиции  и  спокойно  дождался  суда , где  и  дал  свои  показания. Если  уж  на  то  пошло , то  налетчики  Ивана  Латышева  тоже  немало  натерпелись  от  полиции. Начиная  с  апреля  1911 г.  все  они  ( за  исключением  Петра  Сингаевского , пожалуй )  почти  без  перерывов  сидели  по  тюремным  камерам ; сам  Иван  Латышев  после  очередного  ареста  29  марта  1913 г.  покончил  с  собой , выбросившись  из  окна  четвертого  этажа  во  время  конвоирования  к  месту  допроса. 
  Следует  сказать , что  публикации  в  газетах  статьи  С. И. Бразуля – Брушковского  о  его  “независимом”  расследовании , вызвали  вполне  понятное  негодование  В. В. Чеберяк. Она  справедливо  почувствовала  себя  обманутой  в  своих  надеждах  на  сотрудничество  с  комитетом  защиты  Бейлиса . После  месячных  колебаний  и  консультаций  с  прокуратурой , она  подала  3  июля  1912 г.  несколько  однородных  жалоб  по  фактам  клеветы  в  печати. Эти  жалобы  вылились  в  конечном  итоге  в  судебные  процессы  по  обвинению  в  распространении  клеветнических  измышлений  журналистов  М. И. Трифонова ( газета  “Киевлянин” ) , И. У. Тарнавского ( газета  “Киевская  мысль” )  и  С. И. Бразуль – Брушковского  ( тоже  “Киевская  мысль” ). Поскольку  иски  В. В. Чеберяк  всецело  базировались  на  материалах  расследования  убийства  А. Ющинского , то  окружной  суд  постановил  рассматривать  их  после  вынесения  судебного  вердикта  по  “делу  Бейлиса”. Все  три  процесса  прошли  весной  1914 г.  и  были  сами  по  себе  весьма  любопытны , но  рассмотрение  их  обстоятельств  выходит  за  рамки  настоящего  очерка. 
  К  осени  1912 г.  относится  и  появление  в  “деле  Бейлиса”  еще  одного  немаловажного  лица – профессора  петербургской  Римско – Католической  академии , магистра  богословия , преподавателя  древнееврейского  языка  Иустина  Пранайтиса. Впервые  в  “деле  Бейлиса”  его  фамилия  упоминалась  еще  19  марта  1912 г.  в  прошении  поверенного  гражданской  истицы  ( т. е.  матери  А. Ющинского )  Алексея  Семеновича  Шмакова , который  предлагал  провести  “догматическую”  экспертизу. Под  “догматическим”  понималось  такое  экспертное  исследование , которое  могло  бы  на  основании  анализа  обрядовой  и  теологической  сторон  иудаизма  квалифицированно  установить  или  отвергнуть  факт  употребления  христианской  крови.  
    Ксендз  Пранайтис  был  фигурой  достаточно  известной . Свою  магистерскую  степень  он  защищал  именно  по  теме   ритуальных  убийств  христиан. Кроме  того , еще  в  1892 г.  он  издал  на  латинском  языке  книгу , посвященную  ритуальным  убийствам ; в  1911 г.  ее  резюме  вышло  на  русском  языке  в  виде  брошюры  под  названием : “Христианин  в  талмуде  еврейском  или  тайны  раввинского  учения  о  христианах. Разоблачил : Пранайтис”. Участники  Восьмого  дворянского  съезда , проходившего  в  Санкт – Петербурге  в  феврале  1911 г. , получили  эту  брошюру  в  качестве  подарка. 
    В  конце  апреля  1911 г.  широко  известный  патриотически  настроенный  публицист  Михаил  Осипович  Меньшиков , сотрудник   газеты  “Новое  время” , дал  высокую  оценку  этому  труду . Следует  заметить – это  к  слову  о  якобы  беспримерной  погромной  агитации  в  царской  России ! – что  брошюра  И. Пранайтиса  в  открытую  продажу  не  поступала. 
   Любопытно , что  кроме  А. С. Шмакова , проведения  “догматической”  экспертизы  требовали  и  адвокаты  Бейлиса – Оскар  Осипович  Грузенберг  и  Арнольд  Давидович  Марголин. Но  все  заявления  о   проведении  такого  рода  исследования  весной  1912 г.  были  отклонены. Это  можно  объяснить  тем , что  на  тот  момент  прокурор  Г. Г. Чаплинский  не  был  склонен  подчеркивать  ритуальный  аспект  убийства. 

Его  поддерживали  гражданские  истцы Ц Дурасевич , Шмаков  и  Замысловский Ц которые  были  призваны  защищать  интересы  родственников  А. ёщинского. Алексей  Семенович  Шмаков  был  известным  в  начале  века  публицистом ; ему  принадлежат  в  высшей  степени  любопытные  УЕврейские  речиФ  объемом  600  страниц . Георгий  Георгиевич  Замысловский  был  юристом  по  образованию  и  литератором  и  общественным  деятелем  по  призванию . Дослужившись  до  товарища  прокурора  Виленской  судебной  палаты , он  ушел  в  политику , стал  товарищем  секретаря  Государственной  Думы , одним  из  лидеров  правого  думского  блока. В  1911 г.  он  издал  книгу  УЖертвы  Израиля. Саратовское  делоФ , в  которой  попытался  исследовать  обстоятельства  одного  из  мрачнейших  ритуальных  преступлений , а  в  январе  1917 г. , в  самый  канун  масонской  революции  в  России Ц 500 Ц страничный , с  фотографиями  фолиант  УУбийство  Андрюши  ёщинскогоФ .  
      Безвестного  приказчика  кирпичного  завода  защищала  целая  бригада  высококлассных  адвокатов. Василий  Алексеевич  Маклаков , родной  брат  Министра  внутренних  дел  Николая  Алексеевича  Маклакова , был  одним  из  лидеров  кадетской  думской  оппозиции. Оскар  Осипович  Грузенберг  являлся  одним  из  лучших  кассационных  адвокатов  России . Николай  Платонович  Карабчевский  
 
 
 
 
 
 
 
 

  был  одним  из  авторитетнейших  адвокатов  по  общеуголовным  делам . Александр  Сергеевич  Зарудный Ц адвокат , прославившийся  своими  резкими  антирусскими   заявлениями  и  скандальной  попыткой  обвинить  УСоюз  русского  народаФ  в  террористической  деятельности. Пятым  по  счету  адвокатом  Бейлиса  был  Дмитрий  Николаевич  Григорович Ц Барский , председатель  Киевского  совета  присяжных  поверенных.      
   Вел  процесс  Председатель  Киевского  окружного  суда  Федор  Алексеевич  Болдырев , назначенный   на  эту   должность  11  июня  1912 г.

   Подготовка  процесса  по  обвинению  М. Бейлиса  в  убийстве  А. ёщинского  вызывала  колоссальный  общественный  интерес. Крупнейшие  российские  газеты  прислали  в  Киев  своих  корреспондентов ; прибыли  и  представители  западной  прессы. Министерство  внутренних  дел , не  полагаясь  на  объективность  киевской  полиции , для  независимой  и  компетентной  оценки  хода  процесса  командировало  на  суд  чиновников  особых  поручений  В. А. Дьяченко  и  П. Н. Любимова. 
   Весьма  немаловажным  представлялся  вопрос  о  персональном  составе  жюри  присяжных. Писатель  В. С. Короленко  не  пожалел  красок  для  издевательских  комментариев  в  их  адрес : УПять  деревенских  кафтанов , несколько  шевелюр , подстриженых  на  лбу , все  на  одно  лицо , точно  писец  на  картине  Репина  УЗапорожцыФ. Несколько  сюртуков , порой  довольно  мешковатых. Лица  то  серьезные  и  внимательные , то  равнодушные , двое  нередко  УотсутствуютФЕОсобенно  один  сладко  дремлет  по  получасу , сложив  руки  на  животе  и  склонив  голову. Состав  по  сословиям Ц семь  крестьян , три  мещанина , два  мелких  чиновника. Два  интеллигентных  человека  попали  в  запасные. Старшина Ц писец  контрольной  палаты. Состав  для  университетского  центра , несомненно , исключительныйФ. В  письме  Ф. Б. Батюшкову  26  октября  1913 г. ( т. е.  уже  в  ходе  процесса )  он  написал следующее : УСейчас  устанавливаю  с  несомненностью , что  состав  присяжных  вперед  подобран  тенденциозно. Конечно , не  судом , а  полицией  и  административной  комиссией , которая  составляла  списки  и  вперед  исключила  интеллигенциюФ. 
    Такого  рода  замечания  вряд  ли  допустимы  хотя  бы  даже  в  силу  их  очевидной  оскорбительности. Следует  напомнить , что  обвиняемый  имел  право  отвода  кандидатов  в  члены  жюри  присяжных. Наконец , тот  состав  жюри , с  которым  открылся  суд , вряд  ли  мешал  комитету  защиты  Бейлиса  и  даже , скорее  всего , был  ему  выгоден . Чиновник  особых  поручений  П. Н. Любимов  так  написал  об  этом  в  докладной  записке  Директору  Департамента  полиции  С. П. Белецкому : УМое  глубокое  убеждение , а  хотелось  бы , чтобы  оно  было  ошибочным Ц Бейлиса  оправдают . Уж  очень  сомнителен  старшина  < жюри  присяжных >  Мельников  и  еще  2 Ц 3 , кажется , УсознательныхФ  присяжных  заседателей , они  смогут  направить  всех  темных  крестьян  куда  захотятФ . Остается  добавить  характерное  наблюдение , полностью  подтверждающееся  и  Уделом  БейлисаФ Ц ритуальные  версии  преступлений  обычно  склонны  поддерживать  как  раз  люди  с  высшим  образованием , религиозные  и  патриотичные ; люди  же  без  систематического  образования  и  устойчивого  мировоззрения , напротив , не  воспринимают  подобные  вещи  серьезно . 
     Опасаясь  подкупа  присяжных  заседателей  евреями , за  членами  жюри  было  установлено  скрытое  наблюдение. Два  сотрудника  Департамента  полиции , действовавшие  под  видом  судебных  курьеров , даже  имели  возможность   находиться  в  комнате  присяжных  и  контролировать  т. о.  их  общение  между  собой. Попыток  подкупа  отмечено  не  было .

    Процесс  открылся  25  сентября  1913 г. В  начале  своей  речи  обвинитель  О. ё. Виппер  заявил : УМы  еще  недавно  пережили  тяжелую  эпоху  революции , эпоху , отмеченную  кровьюЕ, но  даже  на  этом  кровавом  фоне  убийство  Андрюши  ёщинского  выделяется  каким Ц то  особенно  ужасным  кровавым  пятномЕя  понимал  бы , если  бы  это  дело  назвали  мировым  именно  с  точки  зрения    того  утонченного  зверства , тех  утонченных  мучений , которым  подвергли  несчастного  Андрюшу . Но  что  для  мира  ёщинский ? Для  мира  гораздо  важнее  Бейлис  и  то  обвинение , которое  предъявляется  Бейлису. Мировым   процессом  он  делается  потому , что  на  скамье  подсудимых  сидит  Бейлис , и  мы  имеем  смелость  с  точки  зрения  общественной  обвинять  его  и  его  соучастников  в  том , что  они  из  побуждений  зверства  совершили  это  злодеяние. Стоило  привлечь  Бейлиса , как  весь  мир  заволновался , и  настоящее  дело  приобрело  характер  дела  мирового. Чем  объяснить  такое  явление ?Ф. Дав  общую  иллюстрацию  хода  расследования , показав  накопленный  прокуратурой  материал , прокурор  постарался  ответить  на  этот  вопрос : УМы  чувствуем  себя  под  их  игомЕВыступать  против  евреев Ц значит  вызывать  упрек , что  вы  или  черносотенец , или  мракобес , или  реакционер , что  не  верите  в  прогресс  и  т. дЕ.Да  разве  мы  можем  закрывать  глаза  на  то  преступление , которое  совершилось  в  Киеве , хотя  бы  это  и  грозило  нам  неприятностями ? Мы  должны  раскрыть  его. Но  с  точки  зрения  евреев , мы  не  имеем  права  на  это , иначе  мы  черносотенцы , мракобесы , реакционеры  и  желаем  кровиЕНас  даже  станут  обвинять , что  мы  поставили  процесс , что  мы  возбуждаем  народ  против  евреевЕИ  поэтому , когда  Бейлис  был  привлечен , они  были  изумлены : как  смелиЕ? Но  правительство  посмело , и  Бейлис  был  привлеченФ .  
    В  самом  начале слушаний  дела  Любимов  П. Н.  такими  словами  передавал  Директору  департамента  полиции  свои  впечатления  о  работе   судьи : УПредседатель  суда  Ф. А. Болдырев Ц воплощенное  беспристрастие ; очень  мягок , но  незаметно , чтобы  он  склонялся  на  ту  или  другую  сторонуФ. На  четвертый  день  процесса  чиновник  особых  поручений  В. А. Дьяченко  так  оценивал  действия  судьи : УПредседатель  в  целях  беспристрастия  часто  останавливает  прокурора , адвокатов. Ёто  сильно  нервирует  Виппера , который  неосторожно  поступает , дает  обильную  пищу  нападкам  адвокатов. Чаплинский  недоволен  председателем , стесняющим  свободу  обвиненияФ. 
    Первые  дни  процесса  были  посвящены  изучению  обстоятельств  обнаружения  тела  А. ёщинского , медицинским  экспертизам , хода  розыскных  мероприятий. Из Ц за  того , что  анатом  профессор  Н. А. Оболонский  не  дожил  до  суда , вместо  него  представлял  паталогоанатомическое  исследование  профессор  судебной  медицины  Д. П. Косоротов. 

Бывший  полицейский  ( к  моменту  суда  уже  сотрудник  жандармского  управления )  А. Полищук , а  также  Вера  Чеберяк  и  ее  муж  Василий  давали  показания  2 – 3  октября  1913 г. Обвинение  поставило  этих  свидетелей  друг  за  другом  из – за  того , что  предпологался  допрос  обоих  относительно  обстоятельств  гибели  детей  В. Чеберяк. Вечером  2  октября  чиновник  особых  поручений  В. А. Дьяченко  сообщал  С. П. Белецкому : “Показаниями  Полищука  и  семейства  Чеберяк  устанавливается…смерть  Жени  Чеберяк  произошла  после  пирожного , данного  Красовским…Хотя  показания  самой  Чеберяк  имеют  спорную  достоверность , но  шансы  обвинения  немного  увеличиваются”. В  течение  судебного  заседания  2  октября  имело  место  опознание  Адама  Полищука  разными  свидетелями ; обычная  эта  процедура  привела  к  неожиданному  конфузу. На  следующий  день  Адам  Полищук  явился  в  суд  в  новом  костюме  и  обрив  бороду , “на  что  обратили  внимание  не  только  защитники , но  и  вся  публика” ( из  рапорта  чиновника  особых  поручений  П. Н. Любимова ). Этот  странный  поступок – или  просто  совпадение ? – не  получил  в  дальнейшем  никакого  объяснения  и  до  сих  пор  мы  можем  лишь  гадать  относительно  его  мотивов. Но  эти  неуместные  и  несвоевременные  попытки  свидетеля  изменить  свою  внешность  показались  в  тот  момент  весьма  подозрительными  и  не  пошли  на  пользу  обвинению. 
   Еще  одной  серьезной  проблемой  для  О. Ю. Виппера  оказались  показания  В. В. Чеберяк. Формально  она  полностью  поддержала  версию  обвинения , но  стала  доказывать , будто  с  самого  начала  твердила  о  похищении  Ющинского  Бейлисом  и  думя  неизвестными  евреями  ( напомним , что  впервые  такие  показания  со  слов  сына  она  дала  лишь  спустя  11  месяцев  с  момента  его  смерти ) . Адвокаты  Бейлиса  немедленно  ухватились  за  это  утверждение  Веры  Чеберяк  и , не  рассматривая  ее  показания  по  существу , потребовали  проверки  ее  слов  по  стенограммам  допросов  на  предварительном  следствии. Это   требование  поддержал  и  судья  Ф. А. Болдырев. В  результате  было  установлено , что  утверждение  В. Чеберяк  о  похищении  Андрюши  Ющинского  Бейлисом  впервые  появилось  лишь  во  время   ее  допроса  следователем  Н. А. Машкевичем  10 – 12  июля  1912 г. ; т. о.  свидетель  была  уличена  во  лжи  под  присягой.  В  крайней  досаде  гражданский  истец  А. С. Шмаков  записал  в  своем  рабочем  блокноте : “Провралась  стервоза  Чеберячка”.   
   Предвосхищая  появление  на  суде “тяжелой  артиллерии”  защиты – Н. А. Красовского , обвинение  постаралось  заранее  дезавуировать  возможные  с  его  стороны  заявления . Полищук  и  Виппер  прямо  говорили  об  умышленном  направлении  бывшим  сыщиком  всех  розысков  по  ложному  пути ; обвинили  они  Красовского  и  в  отравлении  Жени  Чеберяк. К  ним  присоединился  и  Замысловкий. Защищая  В. Чеберяк  от  атак  адвокатов  Бейлиса , он  говорил  о  “полной  невозможности  выставить  против  Чеберяк  как  отравительницы  сына  хоть  какие – либо  улики ; но  свалить  подозрение  на  “злодейку”  Чеберяк  тем  не  менее  было  важно , чтобы  потом  заявить , что  Андрюшу  убивали  у  нее  на  квартире”. 
   С  7  октября  1913 г.  начались  допросы  свидетелей  защиты : Бразуль – Брушковского , Красовского , Махалина . В. А. Дьяченко  так  сообщил  Директору  департамента  полиции  о  показаниях  Н. А. Красовского : “Красовский , энергично  поддерживал  версию  об  убийстве  Ющинского  шайкой  воров  в  соучастии  и  в  квартире  Чеберяк…Показания  Красовского  имеют  серьезное  значение , могут  поколебать  обвинение , если  указанные  им  свидетели  подтвердят  его  показания”. Еще  более  серьезными  оказались  заявления  Сергея  Махалина . Чиновник  особых  поручений  в  таких  выражениях  описывал  свое  впечаление  от  происшедшего  в  зале  суда : “Центральной  фигурой  дня  был  Сергей  Махалин , удостоверивший  факт  сознания  ему  Сингаевского  в  убийстве  Ющинского , что  легло  в  основание  версии , выдвинутой  Бразуль – Брушковским. Махалин  в  общем  умело , логично  доказывал , что  Ющинский  убит  тремя  ворами  в  квартире  Чеберяк. Показания  Махалина  в  связи  с  показаниями  Красовского  нанесли  серьезный  удар  обвинению”. 
   Газеты  либеральной  ориентации  взорвались  шквалом  дифирамбов  в  адрес  нового  свидетеля  защиты : “Показания  Махалина  произвели  огромное  впечатление” , “Махалин  отвечал  с  убийственной  простотой  и  находчивостью” , “тон  и  здравый  смысл  ответов  произвели  сильнейшее  действие”  и  т. д.  и  т. п. 
   Чтобы  как – то  нейтрализовать  первое  впечатление  от  показаний  С. Махалина , гражданские  истцы  потребовали  огласить  тюремное  письмо  А. Феофилактова  с  обвинениями  в  адрес  А. Караева. Оно  было  зачитано  во  второй  половине  дня  11  октября  1913 г.  при  закрытых  дверях. Эту  контрмеру  можно  считать  успешной , но  явно  недостаточной. 
     За  вопросами  и  ответами , зафиксированными  официальным  протоколом  судебного  заседания , началась  борьба , о  которой  журналисты , да  и  сам  Махалин , в  тот  момент  не  подозревали. 
    Все  дело  в  том , что  и  прокурор  О. Ю. Виппер , и  гражданский  истец  Г. Г. Замысловский   были  осведомлены  о  провокаторской  деятельности  С. Махалина. Они  несколько  раз  в  ходе  судебного  заседания  задавали  ему  прямые  вопросы  о  его  сотрудничестве  с  охранным  отделением. Махалин  открыто  лгал , отрицая  подобное. Возмущенный  цинизмом  молодого  негодяя , Г. Г. Замысловский  встретился  вечером  11  октября  с  Начальником  Киевского  губернского  жандармского  управления  полковником  А. Ф. Шределем  и  потребовал  от  последнего  дезавуировать  заявления  Махалина , разоблачив  последнего  как  провокатора. Полковник  запаниковал – он  имел  на  руках  инструкцию , запрещавшую  официальное  признание  факта  негласного  сотрудничества  осведомителей  с  тайной  полицией. Инструкция , принятая  после  убийства  П. А. Столыпина , не  предусматривала  исключений . 
   По  личному  указанию  Начальника  Департамента  полиции  С. П. Белецкого  к  делу  подключился  чиновник  особых  поручений  В.А. Дьяченко.   Тот  сообщил  С. П. Белецкому  о  своих  переговорах  с  Г. Г. Замысловским : “Я  говорил  Замысловскому , настаивавшему  на  разоблачении  Махалина , в  том  смыле , что  если  последний  действительно  и  был  секретным  сотрудником , то  стоит  ли  его  “проваливать” , так  как  в  таком  случае  трудно  будет  приобретать  новых  сотрудников. То  же  самое  говорил  ему  и  Шредель”. 
    Но  Г. Г. Замысловский  заявил , что  в  том  случае , если  жандармы  не  захотят  официально  признать  факт  сотрудничества  Махалина  с  охранкой , он – Г. Г. Замысловский – заявит  об  этом  с  думской  трибуны  и  обвинит  власти  в  замалчивании  истинных  обстоятельств  “дела  Бейлиса”. Упорство  гражданского  истца , безусловно , поставило  секретную  полицию  в  очень  сложное  положение. Было  ясно , что  отделаться  молчанием  на  заявление  столь  авторитетного  политика  не получится. Дабы  избежать  нарождающегося  колоссального  скандала , требовалось  найти  некое  неординарное  решение . 
   В  течение  дня  12  октября  1913 г.  продолжались  переговоры , обсуждались  различные  варианты  выхода  из  создавшегося  положения. Наконец , было  найдено  компромиссное  решение , которое  сводилось  к  следующему : в  суд  в  качестве  свидетеля  защиты  должен  быть  вызван  жандармский  подполковник  П. А. Иванов ; он  заявит , что  ему  известно  о  получении  от  еврейских  кругов  денег  Бразуль – Брушковским , Махалиным  и  Караевым  за  организацию  “независимого”  расследования ; если  защита  Бейлиса  станет  оспаривать  это  утверждение , Иванов  разоблачит  Махалина  и  Караева  как  информаторов  сыскной  полиции. Подобное  разоблачение  уничтожило  бы  в  глазах  присяжных  этих  людей  как  свидетелей. 
    Демонстрация  собственноручных  расписок  революционеров  в  получении  ими  денег  от  охранки  произвела , видимо , на  адвокатов  Бейлиса  должное  впечатление. Из  двух  зол  они  выбрали  меньшее – согласились  вызвать  П. А. Иванова  в  суд  в  качестве  свидетеля  защиты. Приняв  условия  охранного  отделения  адвокаты  потребовали  гарантировать , что  ни  в  каком  контексте  о  связи  Махалина  с  охранным  отделением  упомянуто  не  будет. 
   Строго  говоря , комитет  защиты  Бейлиса  наткнулся  на  собственные  же  грабли. В  уголовном  праве  есть  такое  понятие - “попытка  негодными  средствами” ; оно  означает  действия , совершенные  хотя  и  с  благой  целью , но  безнравственные  по  своему  содержанию. Полностью  сфабрикованное  С. И. Бразуль – Брушковским  “независимое”  расследование  оказалось  именно  такой  “попыткой  негодными  средствами”  добиться  оправдания  Бейлиса. 
  Подполковник  П. А. Иванов  появился  в  суде  14  октября  1913 г. Вот  как  В. А. Дьяченко  рассказал  об  этом  в  своей  депеше  С. П. Белецкому : “Иванов  удостоверил , что  Бразуль , Махалин , Караев  за  розыски  получали  денежные  вознаграждения , его  правдивые  показания  имеют  серьезное  значение  для  дела , развенчивая  бескорыстных  добровольных  сыщиков…Деятельность  махалина  охранным  отделением  не  разоблачена” . Также  высоко  оценил  показания  жандарма  и  П. Н. Любимов : “Выдержанное  и  продуманное  показание  Иванова  в  значительной  степени  укрепило  несколько  пошатнувшееся  положение  обвинения…Вообще  показания  подполковника  Иванова  были  верхом  совершенства , он  дал  веские  и  существенные  данные  для  обвинения , не  сказав  ничего  ненужного , и  слово  “охранное  отделение”  ни  разу  не  сорвалось  с  его  уст”. 
      Посрамление   адвокатов  Бейлиса  было , безусловно , великим. Самое  главное  заключалось  в   том , что  вызывая  П. А. Иванова  в  качестве  свидетеля  защиты , они  не  могли  оспаривать  его  показаний. Стремясь  добиться  от  подполковника  хоть  какого – нибудь  признания , идущего  вразрез  с  позицией   обвинения , адвокат  Оскар  Осипович  Грузенберг  долго  выяснял  отношения  П. А. Иванова  с  Д. И. Пихно. Последний  был  членом  Государственного  совета , редактором  газеты  “Киевлянин”. Его  пасынок – Василий  Витальевич  Шульгин  ( тот  самый , что  в  марте  1917 г.  принял  отречение  от  престола  Императора  Николая  Второго )  опубликовал  в  самом  начале  судебного  процесса  статью , в  которой  доказывал  ошибочность  привлечения  М. Бейлиса  к  суду. О. О. Грузенберг  постарался  доказать , что  статья  В. В. Шульгина  основывалась  на  информации , которую  тот  мог  получить  от  П. А. Иванова  непосредственно , либо  через  Д. И. Пихно. Подполковник  отверг  домыслы  адвоката , указав , что  никогда  не  встречался  с  В. В. Шульгиным , а  с  Д. И. Пихно  последний  раз  виделся  за  два  года  до  смерти  последнего  и  обстоятельств  убийства  А. Ющинского  никак  с  ним  обсуждать  не  мог. О. О. Грузенберг  не  смог  сдержать  своего  крайнего  раздражения  дипломатичными  ответами  жандарма , и  прокурор  О. Ю. Виппер , увидев  это , не  без  ехидства  заметил , что  Иванов – свидетель  защиты. Адвокат  в  запальчивости  воскликнул : “Нет  свидетелей  защиты  или  обвинения – есть  свидетели  честные  или  бесчестные !” 
   Фразу  эту  впоследствии  любили  цитировать  на  разные  лады  либеральные  газеты , не  знавшие  подоплеки  появления  подполковника  в  суде. Но , согласитесь , что  знакомство  с  изнанкой  процесса  придает  пафосу  адвоката  не  только  оттенок  неуместности , но  и  явный  комизм . Казалось  бы , уж  кому  говорить  о  честности  свидетелей ! 
   Ксендз  И. Пранайтис  выступал  в  суде  20  октября  1913 г.  ; на  следующий  день  состоялся  его  перекрестный  допрос. Сколь  успешным  было  выступление  ксендза  вначале , столь  же  провальным  стало  окончание. Защита  М. Бейлиса  пригласила  принять   участие  в  процессе  в  качестве  экспертов  профессоров – гебраистов  И. С. Троицкого  ( С. – Петербургская  духовная  академия )  и  П. К. Коковцова  ( С. – Петербургский  университет ). Они  дали  заключения  исключительно  благоприятные  для  защиты , прямо  противоположные  мнению  И. Пранайтиса . 
    В  ночь  на  22  октября  1913 г.  чиновник  особых  поручений  В. А. Дьяченко  секретной  телеграммой  сообщил  Директору  Департамента  полиции : “Перекрестный  допрос  Пранайтиса  уменьшил  силу  доказательности  аргументации  его  экспертизы , обнаружив  незнание  текстов , недостаточное  знакомство  с  еврейской  литературой. Ввиду  дилетантских  знаний , ненаходчивости  экспертиза  Пранайтиса  имеет  весьма  малое  значение”. П. Н. Любимов  же  несколько  иначе  объяснил  происшедшее  в  зале  суда : “Экспертиза  Пранайтиса , к  великому  удовольствию  евреев , также  не  произвела  значительного  впечатления. Провалу  его  много  способствовали  прокурор  и  Шмаков. Первый  вообще  не  умеет  ставить  вопросы  и  сильно   волнуется , а  последний  заставлял  Пранайтиса  или  молчать  или  отвечать  “не  знаю” , потому  что , выискав  в  Библии  сомнительные   и , как  ему  казалось , кощунственные  места , просил  Пранайтиса  эти  места  подтвердить. Пранайтис , как  лицо  духовное , не  считал  себя  вправе  подрывать  авторитет  Библии  как  книги  священной  и  поэтому  молчал. Евреи  выставили  его  поэтому  как  эксперта  несведующего  и  не  могущего  дать  ответа , казалось , на  самые  простые  вопросы” . 
       После  догматической  экспертизы  последовали  краткие  выступления  обвинения , гражданских  истцов , адвокатов  и , наконец , судьи , который  напутствовал  25  октября  1913 г.  присяжных. 
    Заключение  жюри  присяжных  было  оглашено  28  октября  1913 г. На  первый  вопрос – считать  ли  доказанным  факт  ритуального  убийства  Андрюши  Ющинского ? – они  ответил  утвердительно. На  второй – виновен  ли  в  этом  убийстве  М. Бейлис ? – отрицательно. Приказчик  бывшего  кирпичного  завода  Зайцева  был  освобожден  из – под  стражи  прямо  в  зале  суда. 
     Подитоживая  результаты  процесса , чиновник  по  особым  поручениям  П. Н. Любимов  писал : “Мы , полиция , не  вправе  упрекать  выступавших  на  суде  адвокатов  в  заведомой  неправде. Пусть  в  квартире  Чеберяк  не  найдено  ни  капли  крови , тем  более , что  эта  квартира  не  только  не  горела , но  даже  на  ее  стенах  не  были  переменены  обои. Пусть  ворам , собиравшимся  у  Чеберяк , не  было  никакого  основания  убивать  Ющинского. Нельзя  не  сознаться , что  эта , хотя  и  безнадежная , но  единственно  правдоподобная  версия  из  всех , выдвигавшихся  ранее  версий , обставлена  с  такой  роскошью  доказательств , что  не  позавидовать  энергии  еврейских  дельцов  нельзя”. 
    На  этом  можно  было  бы  поставить  точку. Но  любопытно  посмотреть , что  стало  с  героями  этой  эпопеи. 
    Мендель  Бейлис  сделался  популярным  среди  евреев  не менее  Ротшильда. Он  эмигрировал  в  США , был  встречен  там  еврейской  диаспорой  как  герой. Его  фамилия  красуется  на  книге  как  бы  мемуаров , которую , однако , написал  не  он , а  бригада  нанятых  журналистов.  
      В  конце  1913 г.  уехал  в  США  и  Н. А. Красовский , он  носился  с  идеей , что  именно  там  сможет  найти  разгадку  гибели  А. Ющинского. Ничего  более  о  нем  не  известно.  
     Пришел  1917  год. Ксендз  И. Пранайтис  скончался  28  января  1917 г.  в  Петрограде  в  результате  длительной  болезни. 
    Прокатившийся  по  России  после  Великого  Октября  “красный  террор”  целеноправленно  уничтожал  всех , кто  мог  бы  иметь  сколь – нибудь  полное  представление  об  обстоятельствах  “дела  Бейлиса”. Позволительно  будет  сказать , что  хранение  “Стенографического  отчета  суда  по  делу  Бейлиса” ( Киев , в  3 – х  томах , 1913 г )  считалось  тяжким  преступлением , за  которое  полагался  расстрел. 
     В  1919 г.  Киевская  ЧК  уничтожила  оставшихся  членов  семьи  Чеберяк – Веру , ее  мужа  Василия , их  дочь  Люду. 
     В  Московском  революционном  трибунале  в  том  же  1919 г.  слушалось  дело  прокурора  О. Ю. Виппера. Это  был  показной  процесс , о  котором  писали  большевистские  газеты ; обвинение  поддерживал  нарком  красной  юстиции  Н. В. Крыленко , оставивший  об  этом  процессе  полные  специфической  “классовой”  ненависти  воспоминания. Осип  Юрьевич  Виппер  был  расстрелян. 
      “В  порядке  осуществления  красного  террора”  были  расстреляны  и  бывшие  министры  юстиции  И. Г. Щегловитов  и  внутренних  дел – А. А. Макаров ,  бывший  Директор  Департамента  полиции  С. П. Белецкий ; даже  похоронены  они  были  в  одной  общей  могиле  на  Ходынском  поле. 
     Был  расстрелян  и  одареннейший  публицист  Михаил  Осипович  Меньшиков ; лишь  совсем  недавно  его  имя  вернулось  к  нам  и  всплыли  из  небытия  его  замечательные  статьи , посвященные  истории  Православия , России  и  русских . 
    Погиб  и  философ  Василий  Васильевич  Розанов . Мало  кто  знает  даже  из  нынешних , посткоммунистических  преподавателей  философии , что  он  являлся  сторонником  ритуальной  версии  убийства  А. Ющинского. Его  статьи , посвященные  этой  теме  и  ныне  находятся  под  спудом.  
    Бежали  за  рубеж  адвокаты  Бейлиса , все , кроме  Зарудного ; этот  нашел  себе  применение  и  при  коммунистах. Василий  Алексеевич  Маклаков  написал  в  изгнании  мемуары. В  них  он  с  горечью  признал , что  борьба  с  самодержавием  явилась  трагической  ошибкой  всей  его  жизни. Можно  не  сомневаться , что  эти  же  мысли  одолевали  и  прочих  либералов – идеалистов , чья  разрушительная  деятельность  оставила  всех  нас  без  исторической  России. Кстати , родной  брат  Василия  Маклакова – Николай , был  министром  внутренних  дел– и  оказался расстрелян  в  один  день  с  И. Г. Щегловитовым. Сам  же  Василий  Алексеевич  умер  в  1957 г. 
    Многие  знают , что  создатель  крупнейшей  вертолетостроительной  корпорации  США – “Сикорский”-  приехал  в  Штаты  из  России. Но  почти  никто  не  знает , что  этот  человек  бежал  от  чекистов , спасая  свою  жизнь , ведь  Игорь  Иванович  Сикорский  был  сыном  Ивана  Алексеевича  Сикорского , эксперта  по  “делу  Бейлиса”. 
    Василий  Витальевич  Шульгин  тоже  эмигрировал , вел  на  Западе  антисоветскую  агитацию , написал  интересную  книгу , посвященную  анализу  еврейского  вопроса  в  России. Называется  она – “Что  нам  в  них  не  нравится”. Арестованный  во  время  послевоенной  оккупации  Восточной  Европы  контрразведкой  Советской  Армии , он  был  приговорен  к  10  годам  тюремного  заключения , который  и  отбыл  во  Владимирской  тюрьме. 
         Дело  Бейлиса  стало  как  бы  небывшим .О  нем  не  писали , не  говорили , на  него  не  ссылались  и  его  не  упоминали. Литература , содержавшая  хоть  сколь – нибудь  подробную  информацию  о  нем , попала  в  спецхраны  на  многие  десятилетия. Выросли  три  поколения  людей , которые  в  лучшем  случае  путают  Бейлиса  с  Джеком – Потрошителем , а  в  худшем – даже  не  знают , кто  это  был.  
    Одному  из  создателей  этого  сайта  довелось  общаться  в  1996  году  с  высокопоставленным  генерал-лейтенантом запаса  КГБ   Р . Этот  человек   в  начале  своей  работы  в  органах  госбезопасности , в  60 – х  годах , неоднократно  встречался  с  В. В. Шульгиным , подолгу  общался с  ним . Когда  я  поинтересовался : “Обсуждали  ли  Вы  с  Шульгиным  обстоятельства  дела  Бейлиса ?”  этот  человек  старой  закваски  поинтересовался  в  свою  очередь : “А  Вы – то  откуда  знаете  об  этом  деле ?” 
   И  последнее : насколько  известно  авторам  настоящего  сайта , данный  очерк  является  наиболее  полным  изложением  обстоятельств  расследования  убийства  Андрюши  Ющинского  написанным  на  русском  языке  после  1917 г.   

Последние изменения: 01.10.07