Проф. И. А. Ильинъ

Значенiе Православiя въ Русской исторiи и культурѣ духовно-определяющее. Для того, чтобы понять это и убедиться въ этомъ не надо быть самому православнымъ; достаточно знать русскую исторiю и имѣть духовную зоркость. Достаточно признать, что тысячелетняя исторiя Россiи творится людьми христiанской вѣры; что Росciя слагалась, крепла и развертывала свою духовную культуру именно въ христiанствѣ, и что христианство она восприняла, исповедовала, созерцала и вводила въ жизнь именно въ актѣ Православiя. Именно это было постигнуто и выговорено генiемъ Пушкина. Вотъ его подлинныя слова:

“Великiй духовный и политическiй переворотъ нашей планеты есть христiанство. Въ этой священной стихiи исчезъ и обновился мiръ”. “Греческое вѣроисповѣданiе, отдельное отъ всѣхъ прочихъ, даетъ намъ особенный нацiональный характеръ”. “Россiя никогда ничего не имѣла общаго съ остальною Европою”...; “исторiя ея требуетъ другой мысли, другой формулы”...

Среди недруговъ Россiи , непрiемлющихъ всю ея культуру и осуждающихъ всю ея исторѣю, совершенно особое мѣсто занимаютѣ римские католики. Они исходятъ изъ того, что въ мiръ есть “благо” и “истина” только тамъ, гдѣ “ведеть” католическая церковь и гдѣ люди безпрекословно признаютъ авторитетъ римскаго епископа. Все остальное идетъ (такѣ они понимаютъ) по неправому пути, пребываетъ во тьмѣ или ереси, и должно быть рано или поздно обращено вѣ ихъ вѣру. Это составляетъ не только “директиву” католицизма, но и само собою разумѣющуюся основу или предпосылку всѣхъ его доктринъ, книгъ, оцѣнокъ, организаций, рѣшенiй и дѣйствiй. Не-католическое въ мiрѣ — должно исчезнуть: или въ результатѣ пропаганды и обращенiя, или же погубленiемъ Божiимѣ.

Сколько разъ за послѣднiе годы католическiе прелаты принимались объяснять, что “Господь выметаетъ железной метлою православный востокъ для того, чтобы воцарилась единая католическая церковь”... Сколько разъ наша душа содрогалась отъ того ожесточенiя, которымъ дышали ихъ рѣчи и сверкали ихъ глаза. И внимая этимъ рѣчамъ мы начинали понимать, какъ могъ прелатъ Минiель д'Эрбиньи, завѣдующiй восточно-католическою пропагандою, дважды (въ 1926 и въ 1928 г.) ѣздить въ Москву, чтобы налаживать унiю съ “обновленческою церковью” и соответственно “конкордатъ” съ большевиками, и какъ могъ онь, возвращаясь оттуда, перепечатывать безъ оговорокъ гнусныя статьи коммунистовъ, именующiя мученическую православную патрiаршую Церковь (дословно) “сифилитической” и “развратной”... И мы поняли тогда же, что “конкордатъ” Ватикана съ Третьимъ Интернацiоналомъ не осуществился доселѣ — не потому, что Ватиканѣ “отвергъ” и “осудилъ” такое соглашенiе, а потому, что его не захотѣли сами коммунисты. Мы поняли разгромъ православныхъ соборовъ, церквей и приходовъ въ Польшѣ, творившiйся католиками въ тридцатыхъ годахъ текущаго вѣка... Мы поняли, наконецъ, въ чемъ истинный смыслъ католическихъ “молитвъ о спасенiи Россiи: какъ первоначальной, краткой, такъ и той, которая была составлена въ 1926 году папою Бенедиктомъ XV и за чтенiе которой у нихъ даруется (по объявленiю) “триста дней индульгенцiи”...

И нынѣ, когда мы видимъ, какъ Ватиканъ годами снаряжается въ походъ на Россiю, проводя массовую скупку русской религiозной литературы, православныхъ иконъ и цѣлыхъ иконостасовъ, массовую подготовку католическаго духовенства къ симуляции православнаго богослуженiя на русскомъ языкѣ (“католичество восточнаго обряда”), пристальное изученiе православной мысли и души, ради доказательства ихъ исторической несостоятельности, — мы всѣ, русскiе люди, должны поставить передъ собой вопросъ о томъ, въ чемъ же отличiе Православiя отъ Католицизма и постараться ответить себѣ на этотъ вопросъ со всею объективностью, прямотою и исторической верностью.

Догматическое отличiе известно каждому православному: во-первыхъ, вопреки постановленiямъ Второго Вселенскаго Собора (Константинопольскаго, 381 г.) и Третьяго Вселенскаго Собора (Ефесскаго, 431 г., Правило 7) католики ввели въ 8-й членъ Символа Вѣры добавленiе объ исхожденiи Духа Святаго не только отъ Отца, но и отъ Сына (“филiокве”) ; во-вторыхъ, въ XIX вѣкѣ къ этому присоединился догматъ о томъ, что Дѣва Марiя была зачата непорочною (“дэ'иммакулата концепцiонэ”) ; въ-третьихъ, въ 1870 году былъ установленъ новый догматъ о непогрешимости римскаго папы въ дѣлахъ церкви и вѣроученiя (“эксъ катэдра”) ; въ-четвертыхѣ, въ 1950 году былъ установленъ еще одинъ догматъ о посмертномъ тѣлесномъ вознесенiи Дѣвы Марiи. Эти догматы не признаны Православною Церковью. Таковы важнѣйшiя догматическiя отличiя.

Церковно-организацiонное отличiе состоитъ въ томъ, что католики признаютъ римскаго первосвященника главою церкви и замѣстителемъ Христа на землѣ, тогда какъ Православiе признаетъ единаго главу Церкви — Iисуса Христа и считаетъ единственно правильнымъ, чтобы Церковь строилась вселенскими и поместными соборами. Православiе не признаетъ также свѣтскую власть за епископами и не чтитъ католическая орденскiя организацiи (въ особенности iезуитовъ). Это важн?йшiя отличiя.

Обрядовыя отличiя суть слѣдующiя. Православѣе не признаетъ богослуженiя на латинскомъ языкѣ; оно блюдетъ литургiи, составленныя Василiемъ Великимъ и Iоанномъ Златоустымъ и не признаетъ западныхъ образцовъ; оно соблюдаетъ завѣщанное Спасителемъ причащенiе подъ видомъ хлѣба и вина, и отвергаетъ введенное католиками для мiрянъ “причащенiе” одними “освященными облатками”; оно признаетъ иконы, но не допускаетъ скульптурныхъ изображенiй въ храмахъ; оно возводитъ исповедь къ незримо присутствующему Христу и отрицаетъ исповедальню, какъ органъ земной власти въ рукахъ священника. Православiе создало совсѣмъ иную культуру церковнаго пѣнiя, молитвословiя и звона; у него иное облаченiе; у него иное знаменiи креста; иное устроенiе алтаря; оно знаетъ колѣнопреклоненiе, но отвергаетъ католическое “присѣданiе”; оно не знаетъ дребезжащаго звонка во время совершительныхъ молитвъ и много другого. Таковы важнѣйшiя обрядовыя отличiя.

Политическiя отличiя таковы. Православная церковь никогда не притязала ни на светское господство, ни на борьбу за государственную власть въ видѣ политической партии. Исконное русско-православное разрѣшенiе вопроса таково: церковь и государство имѣютъ особыя и различныя заданiя, но помогаютъ другъ другу въ борьбѣ за благо; государство правитъ, но не повелѣваетъ Церкви и не занимается принудительнымъ миссiонерствомъ; Церковь организуетъ свое дѣло свободно и самостоятельно, соблюдаетъ свѣтскую лойяльность, но судитъ обо всемъ своимъ христiанскимъ мѣриломъ и подаетъ благiе советы, а можетъ быть и обличенiя властителямъ и благое поученiе мiрянамъ (вспомнимъ Филиппа Митрополита и Патрiарха Тихона). Ея оружiе — не мечъ, не партийная политика и не орденская интрига, а совѣсть, наставленiе, обличенiе и отличенiе. Византѣйскiя и послѣ-петровскiя уклоненiя отъ этого порядка — были явленiями нездоровыми.

Католицизмъ, напротивъ, ищетъ всегда и во всемъ, и всѣми путями — власти (светской, клерикальной, имущественной и лично-суггестивной).

Нравственное отличiе таково. Православiе взываетъ къ свободному человѣческому сердцу. Католицизмъ — взываетъ къ слѣпо-покорной волѣ. Православiе ищетъ пробудить въ человѣкѣ живую, творческую любовь и пристонскую совѣсть. Католицизмъ требуетъ отъ человѣка повиновенiя и соблюденiя предписанiй (законничество). Православiе спрашиваетъ о самомъ лучшемъ и зоветъ къ евангельскому совершенству. Католицизмъ спрашиваетъ о “предписанномъ”, “запрещенномъ”, “позволенномъ”, “простительномъ”, и “непростительномъ”. Православiе идетъ въ глубь души, ищетъ искренней вѣры и искренней доброты. Католицизмъ дисциплинируетъ внѣшняго человѣка, ищетъ наружнаго благочестiя и удовлетворяется формальной видимостью добродѣланiя (См. “Наши задачи” № 119).

И все это тѣснѣйше связано съ первоначальнымъ и глубочайшимъ актовымъ отличiемъ, которое необходимо продумать до конца и притомъ разъ навсегда.

Есть релипи, которыя родятся изъ страха и питаются страхомъ; такъ африканскiе негры въ своей массѣ прежде всего боятся — темноты и ночи, злыхъ духовъ, колдовства, смерти. Въ борьбѣ съ этимъ страхомъ и въ эксплуатацiи его у другихъ и слагается ихъ религiя.

Есть религiи, которыя родятся изъ вожделѣнiя и питаются эротикой, принимаемой за “вдохновенiе”; такова религiя Дiониса-Вакха; таковъ “Шиваизмъ лѣвой руки” въ Индiи ; таково русское хлыстовство.

Есть религiи, живущiя фантазiей и воображенiемъ; ихъ сторонники довольствуются мифическими легендами и химерами, поэзiей, жертвоприношенiями и обрядами, пренебрегая любовью, волей и мыслью. Таковъ индiйскiй браманизмъ.

Буддизмъ былъ созданъ какъ религiя жизнеотверженiя и аскеза. Конфуцианство возникло, какъ религiя исторически выстраданной и искренно прочувствованной моральной доктрины. Религiозный актѣ Египта былъ посвященъ преодолѣнiю смерти. Iудейская религiя искала прежде всего нацiональнаго самоутвержденiя на землѣ, выдвигая генотеизмъ (Богъ нацiональной исключительности!) и моральное законничество. Греки создали религiю семейнаго очага и зримой красоты. Римляне — религiю магическаго обряда. А христiане?

Православiе и Католичество одинаково возводятъ свою вѣру ко Христу, Сыну Божiю и къ евангельскому благовѣствованiю. И тѣмъ не менѣе ихъ религiозные акты не только различны, но и несовместимы по своей противоположности.

Первичное и основное пробужденiе вѣры для православнаго — есть движенiе сердца, созерцающей любви, которая видитъ Сына Божiя во всей Его благости, во всемъ Его совершенствѣ и духовной силѣ, преклоняется и прiемлетъ Его, какъ сущую правду Божiю, какъ свое главное жизненное сокровище. При свѣтѣ этого совершенства православный познаетъ свою греховность, укрѣпляетъ и очищаетъ имъ свою совѣсть и вступаетъ на путь покаянiя и очищенiя.

Напротивъ, у католика “вѣра” пробуждается отъ волевого рѣшенiя: довѣриться такому-то (католически-церковному) авторитету, подчиниться и покориться ему и заставить себя принять все, что этотъ авторитетъ рѣшитъ и предпишетъ, включая вопросъ добра и зла, грѣха и его допустимости.

Посему, у православнаго душа оживаетъ отъ свободнаго умиленiя, отъ доброты, отъ сердечной радости, — и тогда зацвѣтаетъ вѣрою и соответственными ей добровольными делами. Здѣсь благовѣстiе Христа вызываетъ искреннюю любовь къ Богу, а свободная любовь пробуждаетъ въ душѣ христiанскую волю и совѣсть.

Напротивъ, католикъ постоянными усилiями воли понуждаетъ себя къ той вѣрѣ, которую ему предписываетъ его авторитетъ.

Однако, въ действительности волѣ подчинены всецело — только внѣшнiя тѣлодвиженiя; въ гораздо меньшей степени — ей подчинена сознательная мысль; ещё меньше — жизнь воображенiя и повседневныхъ чувствованiй (эмоцiй и аффетковъ). Ни любовь, ни вѣра, ни совѣсть волѣ не подчинены и могутъ совсѣмъ не отозваться на ея “понужденiя”. Можно принудить себя къ стоянiю и поклонамъ, но невозможно вынудить у себя благоговѣнiя, молитву, любовь и благодаренiе. Только внѣшнее “благочестiе” повинуется волѣ, а оно и есть не болѣе, чѣмъ внешняя видимость, или же просто притворство. Можно принудить себя къ имущественному “пожертвованiю”; но даръ любви, состраданiя, милосердiя — не вынудимъ ни волею, ни авторитетомъ. За любовью, — какъ земною, такъ и духовною, — мысль и воображенiе слѣдуютъ сами собой, естественно и охотно; но воля можетъ биться надъ ними всю жизнь и не подчинить ихъ своему давленiю. Изъ раскрытаго и любящаго сердца — совѣсть, какъ голосъ Божiй, заговорить самостоятельно и властно. Но дисциплина воли не ведетъ къ совѣсти; а покорность внешнему авторитету заглушаетъ личную совесть окончательно.

Такъ развертывается эта противоположность и непримиримость двухъ исповѣданiй; и намъ, русскимъ людямъ, необходимо продумать ее до конца.

Тотъ, кто строитъ религiю на волѣ и на покорности авторитету, тотъ неизбежно долженъ будетъ ограничить вѣру умственнымъ и словеснымъ “признанiемъ”, оставляя сердце холоднымѣ и черствымъ, замѣняя живую любовь — законничествомъ и дисциплиною, а христианскую доброту — “похвальными”, — но мертвыми делами. И самая молитва превратится у него въ бездушныя слова и неискреннiя тѣлодвиженiя. Тотъ, кто знаетъ религiю древне-языческаго Рима, тотъ сразу узнаетъ во всемъ этомъ его традицiю. Именно эти черты, католической религiозности всегда испытывались русской душой, какъ чуждыя, странныя, искусственно-натянутыя и неискреннiя. И когда мы слышимъ отъ православныхъ людей, что въ католiческомъ богослуженiи есть внѣшняя торжественность, доводимая иногда до грандiозности и “красивости”, но нѣтъ искренности и тепла, нѣтъ смиренiя и горѣнiя, нѣтъ сущей молитвы, а потому и духовной красоты — то мы знаемъ, гдѣ искать объясненiя этому.

Эта противоположность двухъ исповѣданiй обнаруживается во всемъ. Такъ, первая задача православнаго миссiонерства — дать людямъ Св. Евангелiе и богослуженiе на ихъ языкѣ и въ полномъ текстѣ; католики держатся латинскаго языка непонятнаго большинству народовъ, и воспрещаютъ вѣрующимъ самостоятельное чтенѣе Библiи. Православная душа ищетъ непосредственнаго приближенiя ко Христу, во всемъ, отъ внутренней одинокой молитвы до прiобщенiя Св. Таинъ. Католикъ смѣетъ думать и чувствовать о Христѣ только то, что ему позволить авторитетный посредникъ, стоящiй между нимъ и Богомъ; и въ самомъ прiобщенiи онъ остается умаленнымъ, не прiемля пресуществленнаго Вина и получая вмѣсто пресуществленнаго Хлѣба — нѣкую замещающую его “облатку”.

Напротивъ, православный свящѣнникъ слѣдуетъ Ап. Павлу (II Кор. 1, 24) не стремиться “брать власть надъ чужою волею”, но “споспѣшествовать радости” въ сердцахъ людей; и твердо помнить завѣтъ Христа о “плевелахъ”, не подлежащихъ преждевременному выпалыванiю (Матф. 13, 25-36). Онъ признаетъ руководительную мудрость Афанасiя Великаго и Григорiя Богослова: “то, что совершается силою противъ желанiя, — не только вынуждено, несвободно и не славно, но просто даже и не состоялось” (Слово 2. i5). Отсюда и указанiе Митрополита Макарiя, данное имѣ въ 1555 году первому казанскому архiепископу Гурiю: “Всякими обычаи, какъ возможно, прiучать ему татаръ къ себѣ и приводить ихъ любовiи на крещенiе, а страхомъ ихъ ко крещенiю никакъ не приводити”. Православная Церковь искони вѣровала въ свободу вѣры, въ ея независимость отъ земныхъ интересовъ и разсчетовъ, въ ея сердечную искренность. Отсюда и слова Кирилла Iерусалимскаго: “Симонъ волхвъ въ купели тѣло омочи водою, но сердца не просвѣти духомъ, и сниде, и изыде тѣломъ, а душею не спогребеся и не возста”.

Власть на землѣ требуетъ ловкости, компромисса, лукавства, притворства, лжи, обмана, интриги и предательства; а часто и преступленiя. Отсюда ученiе о томъ, что цѣль разрѣшаетъ средства. Напрасно противники излагаютъ это ученiе Iезуитовъ такъ, какъ будто цѣлъ “оправдываетъ” или “освящаетъ” дурныя средства; этимъ они только облегчаютъ Iезуитамъ возраженiя и опроверженiя. Тутъ рѣчь совсѣмъ не о “праведности” или “святости”, а или о церковномъ разрѣшенiи, о позволенности, или же о моральной “доброкачественности”. Именно въ этой связи виднѣйшiе отцы Iезуиты, какъ-то Эскобаръ-а-Мендоза, Сотъ, Толетъ, Васкецъ, Лессiй, Санкецъ и нѣкот. др., утверждаютъ, что “поступки делаются хорошими или дурными въ зависимости отъ хорошей или дурной цѣли”. Однако, цѣль человѣка извѣстна только ему одному: она есть дѣло личное, потайное и легко поддающееся симуляцiи. Съ этимъ тѣсно связано католическое ученiе, о допустимости даже негрѣховности лжи и обмана: надо только произносимыя слова истолковать про себя “иначе”, или воспользоваться двусмысленнымъ выраженiемъ, или молча ограничить объемъ сказанного, или промолчать о правдѣ — тогда ложь не ложь, и обманъ не обманъ, и ложная присяга на судѣ не грѣшна (объ этомъ см. у iезуитовъ Лемкуля, Суареца. Бузенбаума, Лаймана, Санкеца, Алагоны, Лессiя, Эскобара и другихъ).

Но у iезуитовъ есть и другое ученiе, окончательно развязывающее ихъ ордену и ихъ церковнымъ дѣятелямъ руки. Это учете о дурныхъ дѣлахъ, совершаемыхъ, якобы, “по повелѣнiю Божiю”. Такъ, у iезуита Петра Алагоны (также и у Бузенбаума) читаемъ: “по повелѣнiю Божiю можно убивать невиннаго, красть, развратничать, ибо Онъ есть Господинъ жизни, и смерти, и потому должно исполнять Его повелѣнiе”. Само собою разумеется, что о наличности такого чудовищнаго и невозможнаго “повелѣнiя” Божiя рѣшаетъ католическiй церковный авторитетъ, повиновенѣе коему составляетъ самую сущность католической вѣры.

Тотъ, кто, продумавъ эти черты католицизма, обратится къ Православной Церкви, тотъ увидитъ и пойметъ разъ и навсегда, что самыя глубокiя традицiи обоихъ исповѣданiй противоположны и несовместимы. Мало того, онъ пойметъ еще и то, что вся русская культура слагалась, крѣпла и расцветала въ духѣ Православiя — и стала такою, какова она была въ началѣ XX вѣка, прежде всего потому, что она не была католическою. Русскiй человѣкъ вѣрилъ и вѣритъ любовью, молится сердцемѣ, свободно читаетъ Евангелiе; и авторитетъ Церкви помогаетъ ему въ его свободѣ и научаетъ его свободѣ раскрывая ему духовное око, а не пугая его земными казнями во “избѣжанiе” потустороннихъ. Русская благотворительность и “нищелюбiе” русскихъ Царей — шли всегда отъ сердца и доброты. Русское искусство все цѣликомъ выросло изъ свободнаго сердечнаго созерцанiя: и паренiе русской поэзiи и мечты русской прозы, и глубина русской живописи, и искренiй лиризмъ русской музыки, и выразительность русской скульптуры, и одухотворенность русской архитектуры, и прочувствованность русскаго театра. Духъ христианской любви проникъ и въ русскую медицину, съ ея духомъ служенiя, безкорыстiя, интуитивно-цѣлостнаго дiагноза, индивидуализацiи пацiента, братскаго отношенiя къ страдающему; и въ русскую юриспруденцiю съ ея исканiемъ справедливости; и въ русскую математику съ ея предметной созерцательностью. Онъ создалъ вѣ русской исторiографiи традицiи Соловьева, Ключевскаго и Забелина. Онъ создалъ въ русской армiи — традицiи Суворова, а въ русской школѣ традицiю Ушинскаго и Пирогова. Надо увидѣть сердцемъ ту глубокую связь, которая соединяетъ русско-православныхъ Святыхъ и Старцевъ съ укладомъ русской простонародной и образованной души. Весь русскiй бытъ — иной и особенный, потому что славянская душа укрепила свое сердце въ завѣтахъ Православiя. И самыя русскiя инославныя исповѣданiя (за исключенiемъ католицизма) восприняли въ себя лучи этой свободы, простоты, сердечности и искренности.

Вспомнимъ еще, что все наше Бѣлое Движенiе со всей его государственной вѣрностыо, съ его патрiотическимъ горѣнiемъ и жертвенностью поднялось изъ свободныхъ и вѣрныхъ сердецъ и ими держится и донынѣ. Живая совѣсть, искренняя молитва и личное “добровольчество” принадлежать къ лучшимъ дарамъ Православiя и замѣщать эти дары традициями католицизма намъ нѣтъ ни малѣйшаго основанiя.

Отсюда и наше отношенiе къ “католицизму восточнаго обряда”, подготовляемаго нынѣ въ Ватиканѣ и во многихъ католическихъ монастыряхъ. Самая идея — подчинить душу русскаго народа посредствомъ притворной имитацiи его богослуженiя и водворить католицизмъ въ Россiи этой обманной операцiей — мы переживаемъ какъ религiозно-фальшивую, безбожную и безнравственную. Такъ на войнѣ корабли плаваютъ подъ чужимъ флагомъ. Такъ провозится черезъ границу контрабанда. Такъ въ “Гамлетѣ” Шекспира — братъ вливаетъ въ ухо своему брату — королю смертельный ядъ во время его сна. И если-бы кто-нибудь нуждался въ доказательствѣ того, что есть католицизмъ и какими способами онъ захватываетъ власть на землѣ, то это последнее предпрiятiе дѣлаетъ всѣ иныя доказательства излишними.

(“Наши задачи”. 30 ноября 1950 г.)

Последняя модификация: 01.10.07